Дмитрий Старицкий - Имперский рыцарь
Первую баржу типа «корсак» заложили сразу композитной. Деревянная обшивка на стальном каркасе. Двигатель и рубка заднего расположения. Движитель — заднее колесо с плицами. Полезный объем трюма пять-шесть железнодорожных вагонов. Назвали «Калуга-1».
Незамерзающий водный путь сразу расширил географию поставок строительных материалов и позволил не перегружать ими железную дорогу, которую спешно модернизировали, переводя на два рельсовых пути до самого Втуца. В перспективе имперский Минфин выделял достаточные средства, чтобы протянуть двупутку до пересечения с трансконтинентальной магистралью.
Империя — это дороги.
Тем более что такого наплыва грубой рабочей силы, возможно, больше никогда и не случится. Война не вечна, и пленных придется отпускать по домам. Так что надо спешить воспользоваться таким ресурсом с максимальной отдачей.
Иванов флигель в дворцовом парке поразил меня скромностью своей обстановки и богатством научного инструментария. С поправкой на полвека. Половину приборов можно было с чистой совестью отправлять в музей техники, которого еще нет. Но, думаю, будет. Я постараюсь убедить руководство Политехнического общества в его нужности.
Во Втуце уже строится финансируемое по общественной подписке двухэтажное здание Минералогического музея, после того как кандидаты в «бадонские стипендиаты» под руководством моих химиков привели в порядок все имеющиеся собрания камней, долгие годы пылящихся в подвалах Политехнического общества в стройную коллекцию, годящуюся для публичного показа.
Построим и еще одно здание — для таких вот симпатичных лабораторных аппаратов откровенного стимпанковского вида. А то у Ивана даже первые гальванические батареи сохранились, которых больше нигде и не осталось уже.
Записи моего предшественника нашел в шкафу, стопкой амбарных книг. Этакая смесь метеорологических наблюдений, садовых опытов и дневников. Бегло пролистав их, я понял, что Иван-садовник сознательно отказался от прогрессорства в этом мире, уповая на «самую передовую в мире теорию» о производительных силах и производственных отношениях.
«Смена общественной формации должна вызреть в недрах старой формации, иначе все усилия зря. Еще можно вытащить из феодализма в социализм, минуя фазу капитализма, такие отсталые страны, как Монголия или Тува, и то при условии, что их патронирует Советский Союз как направляющая и идеологическая сила. А местная империя еще в капитализм как следует не вошла. И даже когда перейдет на индустриальный уклад экономики, то родовые пятна юнкерства, как писал Маркс, еще долго будут давать себя знать. И, безусловно, прав Каутский…» — писал доцент для самого себя на русском языке, которого тут никто, кроме него, не знал.
Абракадабра-рыба-птица-швабра… Лучше бы он что-нибудь про местную химию написал полезного. А то практически все дневниковые записи содержали именно такую белиберду.
«На местный горох законы Менделя не действуют».
«Мичурин идиот, а вот Лысенко прав. Селекция, селекция и еще раз селекция».
«Я в отчаянии… неужели все зря, и Вейсман шарлатан?..»
«Кто здесь провоцирует процесс брожения, если нет дрозофил?»
«Меня все больше увлекает графский сад как трудовой процесс и созерцание, а не как опытовая лаборатория. Я перестаю быть ученым и становлюсь совершенным обывателем. Прямо по Руссо… возделываю свой сад».
Нечего мне тут переводить Ремидию. Еще обидится, что я ему гоню такую откровенную фигню.
Знать бы еще, кто такой Каутский?
Надо осторожно съезжать с этой темы, оправдываясь занятостью.
Из полезного я вынес из флигеля только принадлежавшую Ивану стальную зажигалку «Zippo». Спасибо, доцент, я ее запатентую под названием «солдатское кресало». Заодно двинем вперед производство бензина.
Таблицу элементов я все же сделал. Может, не такую стройную, как у самого Менделеева, но по ней уже явно прослеживалась корреляция атомного веса элементов с периодами изменения их свойств.
Чтобы опять не нарываться на козни многочисленных своих недоброжелателей в прессе, я не стал делать об этом доклада в империи, а опубликовал короткую статью в соседнем Швице. В серьезном журнале «Химия гор».
В отличие от Реции в Швице предгорий и равнин не было, только долины, но геология и химия были развиты традиционно из-за особенностей экспорта этой горной республики.
Называлась моя вымученная работа: «О соотношении свойств химических элементов с их атомным весом». Просто взял и послал рукопись по почте. На деревню дедушке, основываясь только на репутации швицкой честности.
Но опубликовали статью неожиданно быстро, в ближайшем же номере, с восторженными комментариями остепененных швицких химиков.
По почте же прислали мне обратно несколько экземпляров журнала.
А вот с гонораром кинули. Наука тут храм, а не торжище…
Швицкий горный институт бесплатно разослал журнал с моей статьей всем ведущим химикам мира. Пиарщики доморощенные.
Газеты заметили демарш швицких химиков и дали рецензию, что Кровавый Кобчик, известный до того изобретениями разнообразных бытовых поделок, таки открыл новый фундаментальный закон мироздания. Подано все это было как курьез, типа «что хорошего может быть из Реции?..»
Самым главным бенефициаром акции стал швицкий журнал «Химия гор», который получил хорошую мировую рекламу. До того он не входил в мировой научный мейстрим из-за своей предельной зацикленности только на собственных местечковых проблемах.
Авторские экземпляры я раздал своим химикам, один сдал в библиотеку Политехнического общества и еще один отослал на экспертизу в Будвиц к Помахасу. Тот все же доктор химии и признанный научный авторитет. Завязалась активная переписка.
Статью перепечатали в «Трудах Будвицкого политехнического института». И в имперской научной прессе завязалась суровая дискуссия, которая из-за невозможности опровергнуть сам менделеевский принцип быстро скатилась к обвинению меня в отсутствии патриотизма, раз я публикую такие эпохальные вещи за границей. Жалует царь да не жалует псарь… Всегда найдут блогеры, за что укусить. Было бы желание.
Обиду научного сообщества империи можно было понять. До войны вся мировая наука здесь делилась поровну на имперскую и всю остальную. Разве что островитяне слегка опережали в практических инженерных разработках, связанных с морем и железной дорогой.
Даже Ремидий включился в хор укоряющих меня в недостаточной любви к родине и невосторженный образ мыслей.
