Николай Буянов - Клятва на мече
– Ее нельзя спасти. Даже если ты уничтожишь Шар – программа, созданная им, уже запущена. Она пойдет до конца, и ты, мразь, будешь вечно гореть в аду…
– Не-е-ет! – дико завизжала Алла.
Ноги Колесникова распрямились. Гоги невольно отшатнулся – даже перед лицом смерти разум испугался жуткой картины: громадный белый барс бесшумной молнией летел в воздухе, вытянув в струну мощное, играющее мускулами тело. Но прежде чем передние когтистые лапы достигли цели, Георгий проворно ткнул дуло пистолета в рот и нажал на спусковой крючок…
Внутри Шара плавали белые пятна, похожие на невесомую вату – попробуй дотронуться рукой, и рука пройдет насквозь, ничего не почувствовав. Этот Шар никогда не станет чистым и прозрачным, как тот, хранившийся (или хранящийся по сей день) в одной сказочной стране далеко на Востоке. Время ткалось, как гигантское полотно, и Шар летел сквозь него, окруженный оранжевыми протуберанцами, словно маленькая звезда-уродец.
Игорь Иванович не знал, что произошло с ним в этот промежуток времени – он видел перед собой Шар, а в нем, под прозрачной поверхностью, снежные хлопья кружились в нескончаемом хороводе… Это было бы красиво, если бы не рыжевато-серое вещество – ошметками на оштукатуренной стенке вестибюля больницы…
Мозг и кровь.
И неразрешенный последний вопрос: как спасти Аленку.
– Я не знаю, – покачал головой Артур, морщась от боли в простреленном плече.
– Тогда я ухожу.
– Как уходишь? Постой! Еще ничего не окончено! Шар еще не уничтожен.
– Мне плевать на Шар.
– Ты ничего не понимаешь… Нельзя же мыслить так узко!
– Извини, по-другому не получается. Но кое-что я все же успел понять. Ты не мог добраться до Шара – Жрец не подпускал тебя. В нем боролись искушение и страх, но страх пересиливал. И тогда он поставил перед тобой условие: Шар – в обмен на мою дочь. Так?
– Это была наша ошибка…
– Чья «наша»?
– Тех, кого вы называете Древними. Шар может нести не только добро и знание – он может превратиться в страшное оружие. А вы… Вы играли с ним, как со спичками.
– Мы? Или вы?
– Это игра словами.
– Моя дочь – не игра. Не знаю, возможно, намерения у тебя были самые чистые… Но ты взял в союзники силы тьмы – а они никого не отпускают назад. Поздно.
– Хорошо. Тогда возьми меня с собой.
– Нет. Хочешь получить Шар – торопись. Я чувствую: он уходит.
Артур завистливо вздохнул:
– Хотел бы я иметь твои способности!
– Не связывался бы с черным магом.
– Она здесь? – Глаза Воронова бегали из стороны в сторону, пока не остановились на высящемся рядом охраннике. – Ты что молчишь, хрен собачий? За что я вам плачу деньги? Не можете накрыть девчонку-соплюшку? Перекройте все коридоры.
Сейчас он выглядел очень энергичным и деятельным, но это была энергия загнанного в угол.
– Ну хоть какие-то соображения у тебя есть? – прошипел он Туровскому.
– Какие тут могут быть… Трясите официанток и горничных – Аленка украла платье и белый передник. На фотографии надежды мало – она обучена менять внешность до неузнаваемости. Твой лучший друг постарался.
– Возраст, телосложение? – допытывался Воронов.
– Вы же девочек набирали по стандарту. Фигура, и чтоб молоденькие, сексуальные… Кабы сообразили пригласить старух из богадельни – мы бы сейчас вычислили ее моментально.
А у самого лихорадочно билась мысль: «Игорь! Где ты, Игорь?»
– Господин Воронов!
Они оба были на нервах и поэтому чуть не запустили руку под пиджаки синхронным движением – за оружием…
Мистер Кертон выглядел разгневанным. Он широкими, «семимильными» шагами шел по коридору (хорошенькая девчушка в передничке и с подносом шарахнулась в сторону), супруга в вечернем платье торопливо семенила сзади.
– Только тебя и не хватало, – обреченно проговорил Олег Германович и, широко улыбаясь, заспешил навстречу. – Алекс, куда же вы пропали?
Англичанин подошел вплотную, и Воронов увидел, что глаза его на самом деле вовсе не голубые, как показалось ранее, а холодного стального цвета.
– Я ознакомился с досье, которое предоставил мне господин Туровский, – девочка-переводчица добросовестно воспроизвела фразу на русском, – и теперь хочу услышать ваши объяснения. В противном случае мне придется воздержаться от подписания контракта.
Воронов больше не мог сдерживаться. Круто развернувшись, он вцепился Туровскому в лацканы пиджака.
– Ты все-таки протащил сюда это дерьмо!
– Я сделал то, что обещал.
Он дышал тяжело, с присвистом, будто только что закончил марафонскую дистанцию.
– Ты хоть понимаешь, что натворил? Это же твой приговор.
– Не грозись.
– Да бог ты мой, какие угрозы? Я выкручусь. Мне в любом случае не дадут утонуть, я слишком важный винтик в механизме… Не будет Кертона – будет другой, третий, десятый.
– Что говорит этот господин?
– Кажется, он готов отказаться от заключения договора. И еще он сказал, что господина полицейского казнят… О, казнят ужасным способом! Я даже не могу повторить.
– Босс, мы проверили официанток, – сунулся недавний секьюрити.
– Еще раз проверяйте! – заорал тот. – А этот мент почему до сих пор здесь? Я же приказал…
– Я думаю, господа, вы закончите беседу без меня, – прервал перепалку англичанин. – Если я вдруг понадоблюсь, мы будем у себя в номере. Приятного вечера.
Он сделал движение рукой – тут же подошла девочка с подносом, которую он недавно чуть не сшиб в коридоре, и подала коктейль. Кертон опорожнил содержимое не поморщившись, одним мощным глотком. «Во дает, – восхитился Сергей Павлович. – Как всю жизнь провел в России…»
Глава 18
ПЕЛЕНА
Валерку шатало из стороны в сторону. Дурман проходил медленно и мучительно, хотелось лечь прямо на нагретый асфальт и лежать, лежать – пусть все течет, как текло, само собой. Прохожие, казалось, все до одного высыпали на улицу с одной-единственной целью: становиться на дороге, возмущаться, когда их толкают, стращать милицией, ОМОНом, армией…
Он набрел на телефон-автомат, припал к нему, как заблудившийся в пустыне – к источнику воды, и с трудом набрал номер Колесникова.
– Ну же, – с мольбой проговорил он, с отвращением слушая длинные гудки. – Где вы все шастаете?
– Молодой человек, вы звоните или как?
– Звоню, звоню…
Ох, скорее же! В отчаянии Валерка так приложил трубку о рычаг, что тучная женщина, стоявшая рядом и напряженно ожидающая своей очереди, взвизгнула:
– Хулиган! Из-за вас житья не стало! Еще и зенки налил, пьянь! Изыди, пока милиционера не позвала!
Она что-то кричала ему в спину, но ноги несли Валерку напрямик, пересекая тротуары и пожелтевшие газоны, к стеклянным дверям гостиницы «Ольви». Валера не мог себе этого объяснить – он словно нюхом чувствовал цель. Там была та девочка, с которой он только что сидел в «стекляшке» и тихонько цедил пиво из высокой жестянки. Перебежав площадь, он взлетел по монументальным, словно в мавзолее, ступеням и рванул на себя блестящую ручку.
– Куда? – спросил охранник (Валерка каким-то уголком сознания отметил, что он никак не выглядел ленивым сторожем – что-то там происходило, что-то экстренное, и лицо у парня из секьюрити было напряженное и мрачное).
– Пожалуйста, – взмолился Валерка. – Там девушка… Она исчезла, то есть все думали, что она исчезла, даже считали погибшей…
– Ну-ка стой. Стоять, сказал! – Охранник резко ухватил его за плечо. Валерка попробовал освободиться – но куда там…
– Подними руки.
– Да вы что!
– Руки поднял в темпе! – рявкнул секьюрити. – Лицом к стене, ноги расставить!
– Ладно, ладно. Я что, против?.. Обыскивайте, если надо.
Валера миролюбиво посмотрел на парня, скользнул взглядом по стеклянной двери (с сумеречной улицы ярко освещенный вестибюль просматривался, будто лежал на ладони: роскошный иностранец – он почему-то сразу просек в нем иностранца – что-то сурово выговаривал высокому худощавому человеку в сером костюме. Валерка знал этого человека, память услужливо подсказала: следователь, какой-то там друг детства Игоря Ивановича, только вот фамилия вылетела из головы. Турецкий… Туранский…).
А потом он увидел Аленку.
Странный шум снаружи. Туровский почти с ужасом посмотрел на официантку, в ее прозрачные спокойные глаза – вот он, момент истины – потом перевел взгляд на стеклянную дверь. Здоровенный «качок»-охранник с остервенением заламывал руки парнишке в голубой джинсовке, студентику, судя по виду, а тот с не меньшей яростью отбивался, пытаясь дотянуться до стекла и что-то отчаянно крича (сквозь толстое стекло звук долетал на пределе слышимости).
