Олег Кулагин - Московский лабиринт
Поле изрыто воронками. В какой из них Артём?
Я нахожу его почти сразу.
Труба генератора с развороченным торцом валяется метрах в десяти. А физик лежит на дне воронки. Присыпанный землёй. Из-под чёрного савана грязи красная кровь. «Броня» ему не помогла. В глубоких, распахнутых ранах белеют осколки костей.
Он ещё жив.
Он видит меня. Сквозь мутную пелену в зрачках теплится разум. Только говорить уже не может.
Если бы мог — послал бы меня к чертям… Что я делаю? Хочу погибнуть вместе с ним?
Я ведь знаю — больше у меня нет Силы. Она исчезла. Умерла вместе со лживой, выполнявшей чужие приказы куклой. Я опять Таня Гольцова. Слабое существо женского пола. С таким трудом вырвавшее право на эту слабость.
Несправедливо. Как несправедливо… Я даже не смогу дотащить его до оврага.
Капли дождя стекают за шиворот. Куртка совсем мокрая…
Глупая девчонка. Ты ничего не можешь…
Жалость к Артёму, к себе, ко всему этому несчастному миру захлёстывает меня. И вдруг отступает. Развеивается вместе с порывом ветра. Потому что сквозь собственные мысли я улавливаю Зов. Чужой. Отчётливый. Я почти вижу, как сверкающая паутина тянется сюда отростками. Всё ближе и ближе… Осталось недолго. Михалыч сдержал обещание…
Но мне не страшно. Пускай они боятся.
Мир становится полупрозрачным. Я вижу его тёмную изнанку… Живые, мерцающие нити… Тянусь к ним и вздрагиваю от боли. Они защищаются. Словно ядовитые медузы, плывущие в ледяной пустоте.
Не остановите!.. Хватаю сотканные из света жгуты, разрываю… Они кричат. Осыпаются тусклыми блестками… Я чувствую их страх. Их слепая, животная ярость почти захлёстывает моё сознание. Нечеловеческие вопли бьют в меня, как оружие.
Но я превозмогаю боль. Я взлетаю вверх, прокладывая себе дорогу сквозь паутину.
Я впитываю её Силу. Капля за каплей. И свет, другой свет — горячий, солнечный, всё ярче разгорается вокруг, ослепительными потоками струится с моих пальцев. Пронзает тьму…
Нити дрожат, сворачиваясь от нестерпимого жара. Их геометрически точный узор плывёт, искажается. Огромная дыра зияет в паутине… А где-то сходят с ума человеческие оболочки. Стреляют друг в друга, в себя… Выпрыгивают из окон, направляют в землю вертолёты… Умершие давным-давно, становятся мёртвыми по-настоящему…
Всех уничтожить я не сумею. Но паутина долго, очень долго будет зализывать рану. Даже если вернёт былую мощь — случится это нескоро…
Опять выпадаю в реальность. Раньше после такого лежала бы пластом. Но теперь мне не надо бороться с собой. Ограничителей не осталось. Все сгорели, переплавились к едрёной фене… Моя Сила — только моя…
Артём смотрит на меня. Наверное, прошло секунды две, не больше. Дыхание у физика — хриплое, прерывистое. Потерпи, милый, потерпи… Сейчас.
Бережно, очень бережно, поднимаю его. Он стонет, закрывает глаза… Прости, Артёмчик… Я делаю неправильно. Передвигать тебя можно лишь на носилках. Только выбора у нас нет.
Газовые гранаты летят в воронку. Шипят, будто змеи, скатываясь на дно… Но косые струи дождя перечёркивают белые клубы. В такую погоду — от газа мало толку.
Я задерживаю дыхание.
Физик кажется лёгким, будто ребёнок. С ним на руках взбираюсь по склону.
Рейнджеры уже успели нас окружить. Автоматные стволы — со всех сторон.
— Стоять! Руки за голову! — через динамик шлема голос звучит гнусаво. Хотя и без акцента.
Но я продолжаю идти.
Выстрелы. Грязевые фонтанчики взлетают у самых моих ног.
— Стоять! — ревёт басовито, угрожающе.
Он — прямо передо мной. Сквозь матовый щиток шлема не разобрать лица. Будто внутри нет человека. Только зрачки ствола и лазерного прицела смотрят на меня не отрываясь. По-змеиному внимательно…
Оружие соединено с бронекостюмом волоконно-оптическим кабелем. Я знаю — рейнджер видит меня в перекрестье прицела. Компьютер подсказывает ему оптимальную траекторию, высвечивает дистанцию до цели и боезапас. И его палец в перчатке на спусковом крючке — почти атавизм. Всего лишь дань несовершенной физиологии.
Кроме этого пальца — что осталось в нём человеческого? Только страх.
Я чувствую этот страх. Я шагаю вперед.
И следующая очередь идёт в меня. Почти в упор.
Злой красноватый огонек. Комочки свинца со стальными сердечниками. Убедительно-беспощадные…
Они должны меня остановить. Даже если я сохранила часть Силы — уклониться уже не успею. Пули нащупают мою плоть. Вонзаясь одна за другой, сделают меня покорной и безвредной.
А если убьют — начальство возражать не станет.
Так думает он. Человекообразный придаток к автомату и компьютеру, спрятанный за надёжной бронёй.
Ну и пусть думает. Какое мне дело до его иллюзий?
Медленные, как осенние мухи, пули пролетают сквозь меня и Артёма. Пронзают пустоту. Задевают одного из рейнджеров.
Я иду дальше. Лёгкое прикосновение, и стрелок улетает с моей дороги. Будто снаряд, сшибает с ног нескольких, таких же, упакованных в армопласт кукол.
Они остервенело палят мне вслед. Что им ещё остаётся? Давить спусковые крючки — главное их назначение. Если это отнять — ради чего им жить?
Оборачиваюсь. Гляжу сквозь матовые бронестёкла.
Имплантов среди них нет. А людей?..
Жрать и пить, трахать баб и качать мускулы — всего этого слишком мало…
Больше я не оглядываюсь. Иду вперёд. К заросшему лесом оврагу.
Там, за моей спиной, они роняют оружие. Оседают на землю. Таращатся перед собой остановившимися зрачками.
Некоторые царапают руками в перчатках шлемы. Другие выгибаются в судорогах.
Смутные проблески вспыхивают в их извилинах. Но никак не могут отыскать привычных тропинок. Там, в их мозгах, — всё вверх тормашками… Старые стены и перекрытия — я сломала. А выстроить что-то новое — не каждому под силу.
Быть человеком — это вообще трудно.
Грэй бежит навстречу. Машет рукой, указывая куда-то за мою спину. Я и сама слышу гул вертолетов. С юго-запада. Рейнджеры всё-таки успели вызвать подмогу.
У противоположного края неба растёт ответный гул. Импланты спешат. Удар, который я нанесла — болезненный. Но несмертельный.
Кажется, что мы зажаты между молотом и наковальней. Только сначала им придётся заняться друг другом.
Несколько имплантов и гусаковский спецназ — против рейнджеров. Кто одолеет? Какая разница. Дожидаться результата мы не собираемся.
«Хаммер» слоит за кустами. Чингиз не глушил двигатель. Едва мы укладываем Артёма на заднее сиденье — машина срывается с места.
Там, позади, опять начинают рваться реактивные снаряды. Враги убивают врагов. Плевать мне и на тех, и на других… Лишь бы Артём дышал. Грэй вколол ему несколько кубиков обезболивающего. Но раны даже трогать не стал. Посмотрел на меня и отвёл взгляд.
Физик уже не видит меня. Дыхание частое, прерывистое. Красные пузырьки выступают на губах.
— Потерпи, милый…
Я держу его руку. Его голова у меня на коленях. Судорожные вздохи становятся тише…
— Артёмчик.
Доктор кашляет:
— Он не слышит, Таня… Он умер…
Слова. Обыденные… Простые.
И ничего уже нельзя сделать.
Дура… Возомнила себя всемогущей.
Я могу убивать быстрее молнии. Но разве это трудно — убивать? Жизнь и так — самая хрупкая вещь на свете.
Я освободилась от чужой воли. Приобрела Силу, Но осталась — всего лишь оружием…
Тысяча способов — отнять жизнь. И ни одного — вернуть.
Грэй и Чингиз молчат. Старательно смотрят на дорогу. Хотя никакого хвоста нет. Дождь едва моросит, и солнце выглядывает в просветы между облаками. Пускай. Спутники слежения давно нас потеряли. Тридцать с лишним километров от места боя.
Артём спас всех.
А мы… Как глупо, нелепо… Неужели надо уйти навсегда, чтобы тебя поняли? Чтобы по болезненной пустоте осознали, кем ты был…
Я хватаю Чингиза за плечо:
— Останови!
Он не спорит. Сворачивает на обочину лесной дороги. И целую минуту мы сидим — неподвижные, беззвучные, как тени. Голова Артёма по-прежнему у меня на коленях. Его непослушные пряди — под моими пальцами…
— Таня… — осторожно начинает Грэй. И тут же замолкает. Будто понимает — не надо слов.
Я открываю дверцу и вылезаю из машины. Не оглядываюсь. Иду вперёд. Мокрые ветви обдают меня брызгами. Холодят кожу. Это хорошо… Раствориться, стать частью этой листвы… Стать росой и влажной корой. Дождём и птицей на ветке.
Уйти.
Потерять себя. И больше никого не терять…
Сама не заметила, как оказалась глубоко в лесу. Кажется, позади были шаги Грэя. Но он отстал. Да и лес вдруг кончился.
Где я?
Берег широкой спокойной реки. Маленькая церквушка. Рядом с ней — копна сена. Запах свежескошенной травы — как в детстве…
