Дмитрий Медведев - Старый Мертвый Свет
— Блин, Димыч, пошли обратно, а, — Леха явно заволновался.
— Что такое-то? — я совсем не понимал, что так тревожит друга.
— Серьезно тебе говорю, пойдем назад, — настаивал он.
— Леха, возьми себя в руки, раз уж пошли — давай хоть дойдем до конца, поглядим, что там. Видишь черный джип впереди? До него ж рукой подать.
Я с удивлением посмотрел на товарища. Он что-то весь как-то побледнел, напрягся. Никогда его таким не видел.
— Да что с тобой? — не выдержал я. — Давай быстренько, туда-обратно, и, если не получится взять новую машину, дуем назад в старую. Потеряем минут пятнадцать, не убудет.
Леха дергано кивнул, и было видно, что соглашается он очень неохотно. И на кой черт я так упорно туда тащился? Да кто его знает, просто что-то потянуло, поманило, и противиться этому чувству я был не способен.
Пробираясь между близко стоящими автомобилями, я размышлял о том, куда же делись зомби, раз ни одного здесь не осталось. Был только порядком разложившийся труп, неизвестно сколько дней провалявшийся на солнцепеке в траве рядом с дорогой. От него так разило, что мой желудок даже предпринял робкую попытку вернуть наполовину переваренный завтрак, но я волевым усилием подавил позыв и упрямо попер дальше, сжав зубы. Видали уже эти ужасы, и хвала небесам, что здесь это тело лежит в одиночестве — других я, во всяком случае, не видел.
Вблизи масштабы аварии потрясли меня еще сильнее. Наверняка перед сужением проезжей части стоял соответствующий знак, сообщающий о дорожных работах, но я, например, тоже его проглядел. Если автобус точно так же летел на всех парах, подгоняемый тревожными новостями из радиопотока, водитель тоже мог не обратить на знак внимания. В итоге перед ним стал выбор — или таранить каток и гарантированно превратить двухэтажный фрегат в груду приправленного кишками металлолома, или попробовать вписаться прямо перед грузовиком.
Ему почти удалось, но почти не считается — старенький вольво вошел в хвост автобуса, от чего тот развернулся поперек дороги, а потом, немного протащившись юзом, плотненько лег на бок. Грузовик тоже пострадал, передок кабины изрядно помялся, но лобовое стекло уцелело, хоть и покрылось трещинами, и, судя по приоткрытой двери, водителю удалось выбраться.
Возле автобуса мы проходили с удвоенной бдительностью. Оттуда тоже доносился отвратительный запах мертвечины, перед которым, пожалуй, меркнет любой другой смрад. Я точно ничего более омерзительного в жизни не слышал. Хорошо хоть, внутрь заглядывать не пришлось.
— Если я еще раз подобное унюхаю, — шумно сглотнул Леха, как только автобус остался позади, — то до конца жизни есть нормально не смогу. Уж лучше с зомби схватиться, чем вот так вот…
— Ну иди, схватись, — медленно и тихо проговорил я, глядя на молодой лесок, начинающийся справа в десятке метров от обочины.
Там, среди прямых, гладких и ровных, как палка, деревьев виднелись темные человеческие силуэты. Их было много, очень много, и что-то подсказывало мне, что я вижу лишь небольшую часть — остальная скрывалась в прохладной тени леса, в доброй сотне метров отсюда.
Со смутным предчувствием чего-то нехорошего в груди я пригнулся и неторопливо, стараясь не шуметь, направился к лесу. Воля моя была подавлена, и никакого желания идти в лапы к нескольким сотням, а то и тысячам монстров я совершенно не желал, но меня тянуло, как железную опилку к мощному магниту.
— Димыч, ну-ка обратно, — зашипел Леха, которому не изменило чувство реальности.
Я не ответил ему, лишь жестом велел следовать за мной. Даже не оглядываясь, я чувствовал, как он колебался, разрываясь между своими страхами и нежеланием бросать друга. В короткой, но ожесточенной борьбе к моему огромному облегчению возобладало второе. Мы вошли в лес вместе. Леха вцепился в автомат, как в последнюю в своей жизни надежду, я же почему-то ступал абсолютно бесстрашно, погруженный в липкий уютный туман, густеющий с каждым новым шагом в сторону зомби.
Когда до ближайшего зараженного осталось не больше тридцати шагов, я понял, что мне показалось странным еще в тот момент, когда я мы только заметили чудовищ. Они стояли абсолютно неподвижно. Человек так не может, даже во сне. А эти были похожи на игрушки, из которых вынули батарейки и повесили на крючок — все как один стоят, уронив голову на грудь, которая почти незаметно приподнимается и опускается в такт скупым вдохам.
Леха ткнул меня в бок и показал пальцем влево. Я глянул и ахнул — подходили новые зомби. Они шли спокойным расслабленным шагом, занимали среди деревьев свое, ведомое только им место в толпе сородичей и сразу же «отключались», роняя подбородки в яремные ямки.
— Все, я ухожу, — прошипел Леха нервно облизнул губы. — Ты, Димыч, вообще с ума сошел, я это еще на дороге заметил. Полез сюда с дебильной рожей, и хрен тебя остановишь. В общем, я пас.
— Уходим, — кивнул я, пытаясь вспомнить, когда отступило наваждение — в голове прояснилось, и я искренне недоумевал, за каким макаром пришел сюда и притащил Леху.
Я повернулся к дороге, и мое сердце чуть не выскочило из груди — прямо передо мной был крепкий лысый мужик в потертом джинсовом костюме. Но он не видел меня, он вообще ничего не видел. Шел, глядя в пустоту, чтобы присоединиться к другим зараженным. Он занес ногу для шага и неизменно наткнулся бы на меня, если бы не Леха.
Тот, переволновавшись со страху, врезал зомби прикладом в затылок, и тот рухнул, как подкошенный, успев при этом сломать пару-тройку сухих веток. Громкий треск пронзил лесную тишину, и мы испуганно замерли с перекошенными от страха лицами, готовые бежать. Напрасно. Никто не обращал на нас внимания! Даже те, кто еще не успел впасть в «спящий режим».
Прошло несколько долгих секунд, а потом Леха грязно выругался и побежал, а я поспешил за ним. Добираясь до субару мы, наверное, поставили новый мировой рекорд в беге с препятствиями. Добежав, сразу нырнули в уют салона и помчались назад.
Лишь когда мы добрались до поворота на шестьдесят третье шоссе, оставив на юге городок Ломзу, Леха расслабился и закурил. Он с наслаждением выпускал дым в приоткрытое окно, другой рукой поглаживая автомат.
Последующие два часа мы провели в гробовом молчании, летели по пустой дороге сквозь безжизненные островки городов и деревень, пока Леха не заявил, что хочет есть. Голод пришел вовремя — я как раз отстраненно поймал себя на мысли, что внимания на дорогу совсем не хватает, так что выскочи на проезжую часть толпа зомби или здоровенный кабан, я наверняка не успею среагировать.
Мне пришло в голову одно место, где я часто бывал проездом, когда ездил на автобусе из Гданьска в Варшаву и обратно.
Позади остался Ольштынек, и вскоре потянулись ухоженные частные дома. Только Лехе до Европы больше не было никакого дела, он был весь на взводе после того случая. Непонятная аура зомби, или как еще это назвать, меня дурманила и манила, а Леху, напротив, пугало до ужаса.
— Ну что, скоро? — нетерпеливо спрашивал он каждые пять минут. — В желудке черная дыра уже, нехорошо как-то.
— Да, мы уже в Оструде, через десять километров остановимся.
После увиденного в лесу я понадеялся, что зомби больше не будут нападать на нас. По крайней мере, так, как раньше, выбегая из кустов или из-за угла дома.
В Оструде их наблюдалось немного, и все они небольшими кучками или поодиночке тащились куда-то вглубь города, в то время как мы двигались вдоль его восточной окраины. Один раз нам даже пришлось притормозить и почти полностью остановиться, чтобы пропустить небольшую группу зараженных. Никто из них даже не счел нужным на нас отвлекаться, все ровно шагали в одном направлении примерно в одном темпе — выбивались только старики, дети и раненые. Да-да, и такие были. Шли с изувеченными лицами, в изодранной одежде, с вывихнутыми ногами, словно не чувствуя ничего странного и даже не кривя лица.
Все вокруг залила слепящая боль, а вместе с ней вернулся и потусторонний вой, подозрительно быстро ставший привычным. Он шел из моей головы, откуда-то изнутри, из таинственных глубин подсознания, танцуя в моей черепной коробке и вонзаясь сотнями крохотных и тонких игл в мозг. Этот темный вой был моим, и в то же время чужим, незнакомым, дремавшим за семью замками сотни и тысячи лет в нас всех, в абсолютно каждом.
Реальность тонула в боли, замещаясь ею. Из носа хлынула кровь, голову закружило, и, похоже, мозг наконец-то сжалился над телом и только решил уйти в самоволку, подарив мне блаженство временного забытья, как шум начал утихать. О нет, он отступил не сразу, не исчез в одно мгновение, как сегодня утром в Белостоке. Он медленно таял, подобно снежному сугробу под мартовским полуденным солнцем, но, как и снег весной, писк отчаянно не хотел уходить быстро. Как растаявший снег оставляет после себя лужу грязи, полной мусора и окурков, так и этот ужас оставил во мне отвратительную мутную дурноту. Я даже не успел испугаться.
