Владимир Лосев - Охотник за демонами
Они миновали поле и вышли к холмам, которые он помнил. Снега было уже меньше, здесь его уносил ветер, и идти стало немного легче.
Врон шагал совершенно обнаженный и уже начинал чувствовать холод, особенно здесь, в степи, где дул ветер.
Ветер продолжал усиливаться, тучи опустились еще ниже, и повалил снег.
Уже через несколько мгновений вокруг ничего не было видно, кроме белой снежной пелены.
Ласка все больше замедляла шаг, ее лицо стало бледнеть от снега и холода. Врон вытащил из свертка еще один балахон и натянул сверху на нее. Она только вздохнула и прокричала сквозь вой ветра:
— Я была неправа, поэтому мы умрем. Врон покосился на малыша — тот не спал и смотрел на него ясными спокойными глазами.
— Я не дам вам умереть, — крикнул он ей в ответ. — Я что-нибудь придумаю.
Врон хмуро посмотрел вокруг, но ничего не увидел, кроме белой снежной мути. Его ноги уже покрыла застывшая слизь, и теперь она поднималась вверх, закрывая его тело плотной, непроницаемой для ветра и снега коркой. Теперь он не чувствовал холода.
Идти становилось все труднее, ветер сбивал с ног, а ступни проваливались в рыхлый свежевыпавший снег.
Ласка уже шаталась от усталости, а буран все усиливался. Пройдя еще немного, она остановилась и осела на землю.
— Что с тобой? — спросил он.
Она жалобно прошептала замерзшими губами:
— Больше не могу, нет сил.
Врон прижал ее к себе, чтобы согреть и закрыть от ветра.
— Мы все умрем, — пробормотала Ласка. — Оставь меня здесь, забери малыша, спаси хотя бы его.
— Нет, — прокричал Врон сквозь вой ветра. — Если мы умрем, то все вместе.
Он разбросал снег под ногами, прижал к себе Ласку и опустился на землю. Их тут же стало заносить снегом. Малыша он прижимал к своей груди, и он не должен был замерзнуть. Другое дело Ласка — она замерзала, он чувствовал, как холодеет ее тело.
Врон застонал от бессилия и злости.
Он тормошил ее, заставляя открывать мутные и ничего не понимающие глаза.
Но она только жалобно стонала, умоляя оставить ее в покое.
Врон заставил себя успокоиться, он закрыл глаза и нашел в себе темный шар, неподвижно лежащий в тихом уголке мозга. Он мысленно попросил его о помощи, и шар зашевелился.
Из его рук обильно стала выделяться слизь, и он принялся обмазывать ею Ласку и малыша.
Скоро слизь потекла из всех пор его тела, он снимал ее с себя и продолжал покрывать ею Ласку и малыша, которого молодая мама прижимала к своей груди.
Слизь твердела под его пальцами, превращая Ласку и малыша в твердый, непроницаемый для мороза и ветра кокон.
Врон удовлетворенно вздохнул. Он сделал все, что мог, дальше все уже зависело не от него, а от бога и удачи, а может, и от того и другого.
Его потянуло в сон — слишком много энергии он потратил на этот спасительный кокон, эта слизь была его плотью, и шар взял ее из него. Он еще раз вздохнул и провалился куда-то в темноту, наполненную холодным колючим снегом и воем ветра…
Врон очнулся, когда услышал приглушенный возглас Ласки. Он с трудом разомкнул веки и удивился: он лежал в чем-то белом, холодном, пощипывающем морозом его лицо.
Только когда остатки сна исчезли, Врон сообразил, что лежит в сугробе, и его голова находится в маленькой ледяной пещерке, созданной его дыханием. Он расшвырял снег и вылез наружу.
Ветер стих, степь просматривалась далеко и была покрыта белым свежевыпавшим снегом, ослепительно сверкающим под поднимающимся утренним солнцем.
— Врон, Врон, ты где? — услышал он снова голос Ласки. Он раскопал соседний сугроб и увидел плотный серый кокон, в котором с трудом угадывались контуры Ласки.
Он попробовал разломить его, но у него ничего не получилось: под воздействием мороза слизь стала твердой, как камень.
Его меч оставлял только царапины на твердой поверхности. С невероятным трудом он сумел освободить голову Ласки и ребенка, отламывая окаменевшую слизь по маленькому кусочку.
— Я не могу пошевелиться, — сказала Ласка, разглядывая его. — Что случилось?
Врон наклонился над ней и нежно поцеловал теплые мягкие губы.
— Все уже хорошо, ты жива, — сказал он. — Я боялся, что ты замерзнешь вместе с нашим малышом.
— Я жива, и малыш жив, и он хочет есть, я чувствую это, — сказала Ласка. — Но я не могу пошевелиться, чтобы накормить его. Сейчас же вытащи нас.
— Если бы это было так просто, я бы давно это сделал, — промолвил Врон. — Я исцарапал все руки, пока открыл тебе лицо.
— Что это такое? — спросила Ласка, вертя головой. — Я смотрю, и ты весь покрыт такой же дрянью, но тебе, похоже, она не мешает.
— Эта дрянь спасла вам жизнь, как и мне, — сказал он и снова взялся за меч. — Это моя слизь, которую ты часто на мне видела. Она выделяется из моего тела и защищает меня от холода и от любой другой опасности.
После долгой мучительной работы ему удалось разломить кокон, и Ласка с малышом оказались на свободе. Она тут же стала кормить ребенка, который по-прежнему смотрел на них спокойными доверчивыми глазами. Ласка внимательно исследовала остатки отвердевшей слизи и покачала головой.
— Ты что, ничего другого не смог придумать, кроме как заточить нас в эту глыбу камня? — спросила она.
— Как-то плохо думалось, когда я видел, что ты замерзаешь, — ответил Врон. — Мне было все равно, что делать, лишь бы ты осталась жива.
— В моей памяти ничего не сохранилось, — вздохнула Ласка. — Помню только, как ты тряс меня за плечо, а мне хотелось спать, и я злилась на тебя, что ты мне мешаешь заснуть.
— Ты могла замерзнуть и умереть во сне, — сказал Врон.
— Да знаю я, — проговорила Ласка с досадой. — Я все давно уже поняла, ты спас меня и малыша, но это твоя обязанность — спасать нас от наших глупостей. Мое дело кормить ребенка, твое дело — чтобы мы остались в живых. — Она на мгновение прижалась к нему.
— Не слушай меня, — прошептала она. — Я просто радуюсь тому, что все хорошо закончилось. А малыш мокрый, его нужно во что-то переодеть.
Она оторвала кусок ткани от второго балахона и развязала набедренную повязку. Малыш весело задрыгал своими розовыми пухлыми ножками, и от его тела вверх поднялось облако пара.
— Ему ничего не страшно, — сказала Ласка, заворачивая его в ткань. — Он на самом деле очень сильный и крепкий, и мороз ему не страшен. Держи! — И она сунула малыша Врону в руки. — Пусть он почувствует, что у него есть отец. Малыш улыбнулся и что-то гугукнул.
— Я не понимаю, что ты лепечешь, — сказал Врон ребенку. — Тебе придется учиться словам, чтобы я понимал тебя.
— Для того чтобы научиться словам, надо их хотя бы слышать, — сказала Ласка, забирая ребенка. — А мы с тобой не разговариваем с ним, потому что у нас нет на это времени. Мы постоянно с чем-то или с кем-то боремся. Нужно поесть и идти дальше, доставай еду древних.
Врон растерянно посмотрел на свои пустые руки. Только сейчас он сообразил, что у него нет свертка с едой. Он переворошил сугроб, в котором он лежал, но ничего не нашел.
Сверток обнаружился в сугробе, где спали Ласка с малышом. Как он туда попал, Врон не помнил. Жидкость в сосудах не замерзла и даже сохранила тепло.
Ласка осушила сосуд до дна и удовлетворенно улыбнулась.
— Я понемногу привыкаю к этой гадости, — сказала она. — От нее становится теплее, и она довольно сытная.
Врон в нерешительности посмотрел на последний сосуд — он тоже хотел есть, потому что его тело потратило много энергии на производство слизи.
— Пей, — приказала Ласка. — Если ты будешь слабым, то у нас не будет ни одного шанса остаться в живых, мы с малышом зависим от твоей силы.
Врон выпил жидкость и почувствовал себя немного лучше, но для полного восстановления ему требовалось во много раз больше. Он аккуратно положил сосуд в сверток и подобрал тот, что выбросила Ласка.
— Тебе не нужен лишний вес, — заметила она. — Впереди тяжелый путь.
— Нам потребуется вода, и очень скоро, — возразил он. — И нам не во что будет ее набрать.
— Спасать нас от моей глупости — твоя забота, — пожала плечами Ласка. — Веди нас дальше и постарайся сделать так, чтобы к концу дня мы заночевали в каком-нибудь доме.
Врон двинулся вперед, прокладывая в свежевыпавшем снегу тропу. Он чувствовал подступающую слабость, но не мог позволить ей победить, тогда бы Ласка и малыш погибли.
К концу дня они настолько утомились, что стали падать в снег. Он забрал у Ласки ребенка и пошел вперед, хоть и сам не понимал, куда он так стремится.
Местность вокруг была незнакомой, снег спрятал все ориентиры, и он шагал, больше полагаясь на свои чувства, чем на зрение.
Когда стемнело, он наткнулся на каменный дом.
Пройдя вдоль стены, он отыскал вход и вошел внутрь. Врон сразу понял, куда они пришли, когда заметил пустые проемы с выбитыми дверями. Это были дома, в которых он когда-то видел мозаичную картину с демонами, мирно собирающими урожай. Внутри было так же холодно, как и снаружи, и на полу лежал наметенный ветром снег.
