Александр Тестов - Варяги
Десятник приподнял подбородок и уставился в потолок. Темные закопченные жерди были прилажены достаточно плотно друг к другу. «Да уж, я все еще здесь», – подумал Вадим, вспомнив про свой сон, где так сладко позванивал будильник, зовя его на работу, там, в привычном двадцать первом веке. Эх…
Чертовски хотелось пить. Он видел, что в углу стояла бочка и, вероятно, именно с водой. Но подняться он точно не мог, без вариантов. Оставалось позвать кого-то. Стоп. Но кого позвать? Нет, ну ведь кто-то уложил его и даже заботливо накрыл шкурой. Вадим погонял языком по нёбу, чтобы набрать во рту хоть каплю влаги. Получилось плохо. «Даже слюней и тех не осталось», – подумал новгородский десятник и прикрыл глаза.
И все же он решил кого-нибудь позвать. Может, то, лежащее у печки на лавке тело, и есть гостеприимный хозяин избушки? Он открыл глаза и посмотрел на тело у печки, затем еще раз сглотнул и издал вялый хрип. Ни вторая, ни третья попытка не принесли ожидаемого результата. Голос пропал и возвращаться не желал. Черт!
Смотреть на бочку с водой было невмоготу, и он отвернул голову, вновь уставившись на потолок. Что же было до того… Ах да. Последний бой привиделся ему отчетливо. Он помнил все или почти все. Новгородцы и вепсы хорошо держались, да и он вроде не сплоховал – пару-тройку викингосов точно уложил, к бабке не ходи! И даже, кажется, ихнему ярлу хорошенько приложил. А вот кто приложил его, Вадим не помнил, равно как и не помнил, свалил ли кто Валуя. Вдруг ужасно заныл левый бок. Вадим осторожно ощупал больное место. Так и есть – плотная повязка вокруг живота, а слева немного взмокло. «Кровь сочится, что ли?» – догадался Вадим. Он поднес руку к лицу. «Ну так и есть – кровь, только с запахом трав. И кто же тут меня врачует?» – десятник мысленно поблагодарил незнакомца или незнакомку за заботу. «Лучше бы уж незнакомка. Это стало уже входить в привычку, вот так валяться раненым с повязками и мазями. Блин, если я протяну еще год-другой, то вообще изрубят в куски и живого места не останется, сплошные шрамы и рубцы. Ага, шрамы украшают мужчин», – за мысленным разговором самого с собой он забыл про левый бок, который, впрочем, утихомирился и перестал болеть… ну почти перестал.
«Вот так и бывает… А к тридцати годам уже аллес, все, кранты – ходячий инвалид и хорошо если ходящий. И домов инвалидов тут не предусмотрено. И вообще, где мой доктор… Нет, докторша. Господи, пусть это будет докторша, красивая, с большой грудью, – мысли сменяли одна другую, но как ни странно успокаивали, расслабляли. – Да ну, бред какой-то! Щас бы соку персикового или виноградного. Пашка вот тоже любит виноградный. Пашка? Вот, черт, а где же Пашка? Нет-нет. Не погиб он. Точно. Не может того быть. Да и далеко его корабль был. Даже если викингосы нас одолели, то он мог и уйти».
Он в полубредовом состоянии убедил себя, что друг непременно должен был остаться в живых. Иного он не мог себе представить. Вернее, не хотел. Пашка, которого он знал с самого детства, просто не имел права умирать. Он же не умер, вот и Пашка не мог. Кто угодно, только не Паша.
Где-то в самом глубоком подсознании он понимал, что может быть как угодно. Все может быть – и смерть, и жизнь. И для тебя, и для твоего друга…
Тяжелое чувство сдавило сердце. Беспокойство нарастало, сердце отчаянно застучало, разгоняя кровь. Левый бок увлажнился еще больше, боль вернулась внезапно. Она пронзила все тело и мощно ударила в мозг. Вадим закрыл глаза, до скрежета сжал зубы. Хотелось завыть! Мыслей уже не было, лишь далекий женский голос нежно пропел:
– Не уходи… не уходи, побудь со мною…
А слабый мужской голос ответил:
Я без тебя уже не в силах…
Придешь, я буду снова на коне!
И небо в солнечных лучах
Замрет. И отразится на воде.
«Вот ведь, только подумать, – размышлял Вадим, – сколько я уже тут, в этом учебнике истории? Сколько? Два месяца? Или уже три! Чудовищное количество дней… Если задуматься, чудовищное количество…»
Он с трудом повернулся на правый здоровый бок. В избе все было по-прежнему – ничего не изменилось. Хотя нет. Повязка на его теле была заботливо поменяна и, кажется, с какой-то мазью. И ведь так аккуратно, что он даже не проснулся. Сколько он проспал, Вадим не знал, да и не старался даже прикинуть. Его больше беспокоило то, что он не увидел своего спасителя, не поблагодарил. А ведь было за что! Раненый левый бок после перевязки перестал его беспокоить, ощущалось только легкое покалывание, но оно было скорее приятным, чем раздражающим. И это не могло не радовать.
Вадим повернул голову и через плечо глянул на печку. Так и есть – тело на лавке не исчезло, а по-прежнему лежало накрытое звериной шкурой. «Да кто же это там лежит?» – спросил себя новгородский десятник. Он почти вывернул себе глаза, стараясь разглядеть лежащее на скамье у печки тело, и тут он приметил кувшин. Вадим осторожно, чтобы не вспугнуть боль, повернулся на спину – уф. Из этого положения смотреть было все же удобнее. Так и есть. У его изголовья на полу стояла низенькая табуреточка, а на ней кувшин с узким горлышком. Он сделал неторопливое, почти балетное движение рукой и дотянулся до кувшина. Сосуд был невелик, а узкое горлышко безупречно для питья лежа. Новгородский десятник плотно прижал горлышко к губам и стал наслаждаться. Сначала он глотнул немного и прополоскал рот – до чего же хорошо. Мед с терпкими травами, разведенный в воде, был хорош. Затем он мелкими глотками осушил емкость до дна и с облегчением поставил сосуд на место. Вадим почмокал языком и попробовал позвать:
– Есть кто в доме?
К его удивлению, голос не подвел. Жидкость освежила горло и взбодрила связки.
– Эй, – позвал он, – хозяин! Есть кто дома?!
Ему показалось, что получилось довольно громко. Даже тело на скамье у печки едва заметно пошевелилось, а затем оттуда донесся сдавленный хрип.
– Есть кто?!
На его зов низенькая дверь избы отворилась, и яркий солнечный свет залил половину помещения. Вместе с солнцем в избу ворвалась морозная свежесть. Ослепленный, Вадим машинально прикрыл глаза рукой. Но вскоре в дверном проеме показалась чья-то фигура, частично перекрыв свет. Дверь, скрипнув, закрылась. Послышались шаркающие шаги. Вадим отвел руку, но продолжал щуриться.
– Я вижу, ты проснулся, – мужской голос был бодрым и уверенным.
Когда десятник проморгался и его глаза вновь могли полноценно видеть, он узрел стоящего перед собой старца. Длинные, бело-серые волосы незнакомца были аккуратно убраны сзади в пучок и на затылке перехвачены тесемкой. Незнакомец присел на край постели.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.
– Спасибо, вроде бы хорошо, – ответил Вадим, продолжая разглядывать старика.
