Андрей Попов - Солнечное затмение
-- Он и так приговорен. Лучше помолись за него, если знаешь, как это делается.
Дьенн был искусным стрелком, но совершенно бездарным творцом святых молитв. За свою долгую жизнь он их творил целых два или даже три раза -- и ни по одной из них не получил просимого. Поэтому немудрено, что он лишь криво ухмыльнулся, сказав:
-- Лучше я помолюсь, чтоб он загнулся где-нибудь по дороге, чем распространял нечисть среди здоровых людей.
Кавалькада продолжала свое движение по степи. Казалось, тьмой бесшумно был уничтожен весь зримый мир. Остался только маленький отрезок дороги, освещаемый перепуганными факелами. Отрезок полз, разъедаемый мраком позади, и некой колдовской силой наращиваемый спереди. Иногда возникало ощущение, что он никуда и не ползет -- просто видоизменяется, словно корчится в безмолвной агонии. Пропасть справа и слева, пропасть спереди и сзади, такая же черная пропасть накрывала их сверху. Лишь снизу, под ногами ощущалось хоть что-то твердое и вообще -- материальное. Из тьмы, словно из небытия, выглядывали силуэты застывших деревьев. Ни одно из них не стояло прямо. Все корчились в болезненных судорогах. Мертвый беспроглядный мрак господствовал над миром до самых границ его Рассеяния -- там заканчивалось само пространство и начиналась Протоплазма сверхтекучего времени. Летящая в ней черная вселенная медленно вращалась по часовой стрелке вдоль координатной оси Будущего. Именно вращение по часовой стрелке обеспечивало ей само понятие бытия. Если бы случилось наоборот. Если бы в момент Великой Вселенской Ошибки она получила бы обратный момент вращения, то время в ее пределах двинулось бы в отрицательную сторону, обращая все сначала в хаос, а затем в антигармонию -- мнимый мир, где происходит инверсия пространства, а все физические законы меняются на противоположные. Такие миры не уничтожаются в общефилософском смысле. Они коллапсируют для всех тонов реальности, становятся в бесконечное число раз меньше математической точки. И что происходит в их сверхтаинственных глубинах, если о таковых вообще имеет смысл говорить, ведает один лишь Непознаваемый.
Разведчики тьмы снова притормозили. Пьен буркнул что-то невнятное, и Лаудвиг решил сам подъехать поближе, чтобы воочию разглядеть, что их встревожило. Оказалось -- огни. Впереди было множество огоньков разной яркости. Они были хаотично вкраплены во тьму, неподвижны и вместе с тем пугающи.
-- Ответ очевиден, -- позади раздался голос Минесса, -- это какое-то селение. Деревня или небольшой городок. Тот индивидуум, что встретился нам по дороге явно направлялся из этого места. Не удивлюсь, если там все уже давно заражены.
Лаудвиг почувствовал прилив крови к лицу. Так его организм выражал низменное чувство страха.
-- И что вы предлагаете? Ехать в обход, через лес?
-- Иной путь может быть только через небо. А вперед может сунуться только самый последний идиот.
Принц не стал утруждать себя долгими раздумьями, он поднял руку и громко крикнул:
-- Разворачиваемся!
Лошади покинули дорогу и принялись ржать от надоедливых веток, которые постоянно хлестали им бока. Лес здесь был довольно густым. С клеткой, где сидела Ольга, вообще возникли проблемы. Повозка то застревала, то проваливалась колесом в какую-нибудь яму, и толкать ее дальше приходилось чуть ли не всем эскортом.
-- Старая вонючая проститутка!! -- орал Лаудвиг. -- Везем ее как королеву в карете, а она даже не пошевелит своими вшивыми патлами!
Дальше начались проблемы посерьезней эмоционального срыва. Копыта коней стали погружаться в размякшую почву, и они шли все медленней, покачиваясь на ровном месте. Лаудвиг спрыгнул и почувствовал, как его ноги со звучным хлюпом вошли в мутную жижу.
-- Проклятье! И все на мою голову!
-- Сьир, дальше идти бессмысленно. Попытаемся обойти город с другой стороны.
Всадники принялись нехотя разворачиваться, лошади, не понимая столь странного поведения наездников, возмущенно ржали. Все от души выругались, одна лишь Ольга скучновато зевнула. С противоположной стороны дороги поначалу все складывалось благополучно: и лес был реже, и сухая твердая земля благоприятствовала движению, но потом снова началось болото, да так резко, что один из разведчиков тьмы с криком провалился в какую-то яму. Пьен помог ему выкарабкаться, а истерически ржущую лошадь вытаскивали всей компанией.
-- Опять проклятье! И опять на мою голову!
Принц плохо владел своими эмоциями, и вспыльчивость властвовала им как безвольной марионеткой. Изнеженный, избалованный роскошью дворцовой жизни, он был в полнейшей растерянности, с последней надеждой поглядывая на своих сопровождающих. Князь лишь задумчиво хмурился, и от этого его размалеванное краской лицо становилось неотличимым от демона. А лейтенант, знаток этой странной болезни, фактически стал главнокомандующим, от его мнения зависело все.
-- Сьир, успокойтесь. Мы в клещах. В болотистой местности такое явление не редкость. Выбора нет: поедем по дороге. Это не так страшно, как мы пытаемся себе внушить. Главное -- ни с кем при встрече не заговаривать и не вступать ни в какие контакты. Думать только о печальном. Ни в коем случае не говорить ничего веселого или смешного. Полезно заняться самоистязанием... Эй! -- обратился он к солдатам. -- Хотите выжить -- заставьте свое тело страдать! Это приказ!
Стражники ринулись его исполнять с рвением еще большим, чем если бы им сейчас предложили сходить в баню или в какую-нибудь пивнушку. Инстинкт самосохранения прогнал из души все мелочные чувства. Одни стали рвать колючки и пихать себе под одежду, другие вырезали хлысты и принялись стегать себя со всех сторон. Третьи резали в разных местах свое тело. Принц счел, что с него достаточно ноющих нервов.
-- Хорошо, едем, только быстрей!
Да, это был небольшой городок, ворота которого были распахнуты настежь и даже не охранялись. Их резные деревянные створки напоминали раздвинутый занавес. Словно подъезжали к театру. Словно там их ожидает некое представление. На въезде в город к ним вышел какой-то старичок и ласково спросил:
-- Куда путь держите, добрые воины?
В ответ не прозвучало ни слова. Лаудвиг краем глаза заметил, что старичок уж слишком мал ростом для взрослого мужчины, и голос его показался каким-то детским.
Вот уже и пределы города... Ожидания некого осязаемого ужаса, вроде как, не оправдались. Все было тихо и спокойно. Вдоль городских улиц тлели редкие факела, разбрызгивая в окружающую пустоту сонный свет. Ходили обычные люди во вполне обычных одеяниях. Многие из них сидели на лавках и о чем-то лениво болтали. Кто-то слонялся в таких же комичных масках черно-красного уродства, но большинство предпочло остаться в естественном обличии. Проезжая мимо одной скамейки, на которой сидело человек десять, Лаудвиг услышал их разговоры. Странно, но разговоров-то по сути и не было, каждый бредил сам с собой:
-- Ох, смерть, смерть... Скоро смерть моя, смерть... Она придет, она непременно явится...
-- Да, она явится в белой фате, как невеста... Смерть, желанная смерть... И будет нам радость вечная... Смерть, моя смерть, долго ли ждать тебя, возлюбленную...
-- Ох, смерть, смерть, смерть... Я готов призывать тебя хоть вечность, дабы покинуть этот опостылый мир... Зачем огонь? Зачем тьма? -- последовал тяжелый вздох, -- Зачем дышать? Зачем есть? -- еще один, -- Зачем любить? Зачем ненавидеть? Все это так бессмысленно... Одна лишь смерть...
-- Смерть... она моя страсть... мне сладко шептать ее имя... Смерть... смерть... смерть...
Короче, все на одну тему. И не малейшего разнообразия. Люди сидели, склонив головы и не обращая внимания не только на проезжавших мимо знатных гостей, но и на всю черную вселенную вместе взятую. Если бы сейчас перед ними появился сам Непознаваемый и громогласно крикнул: "Очнитесь, бездельники!" -- никто бы из них даже глазом не моргнул. Лаудвиг услышал слово "смерть" раз, наверное, сорок. И душу пробрала невыносимая жуть. По улицам города люди передвигались словно механические куклы, у которых останавливается пружинный завод: медленно, пассивно, безучастно. Среди них Лаудвиг не отыскал ни единого молодого человека: одни дряхлые старики. Причем, многие из них ростом и хрупким телосложением не отличались от детей. И лишь чуть позже принц с ужасом понял: это и есть дети! Рядом ходили малыши, которым не исполнилось и половины эпохи отроду. Их лица были изуродованы старческими морщинами, кожа -- увядшей, волосы -- побелевшими от седины. Им совершенно были неинтересны детские игры или забавы. Лишь одно рассуждение о смерти доставляло им удовольствие.
Солдаты, ехавшие позади, принялись стегать себя с удвоенной силой, сквозь их одежду кое-где просачивалась кровь. Ольга в ужасе закрыла глаза, не желая ничего видеть. Лаудвиг лишь единожды обернулся и крикнул в ее адрес:
