Николай Батин - Косморазведчик. Контратака
Странник понимал, что о сопротивлении не может быть и речи: в распоряжении противника была вся мощь межгалактического звездолета. Единственная проблема, которая его в этот момент волновала, заключалась в том, что он никак не мог решить для себя, не настал ли уже тот последний момент, когда никаких шансов не осталось. Или, иначе говоря, не пришло ли время покончить с собой.
– Я не могу помешать тебе сделать это. Однако нужную информацию я все равно получу. Даже в случае биологической смерти твой мозг некоторое время будет пригоден для исследования. Так ты сядешь самостоятельно?
– Сяду. – Странник понимал, что уверенности в этом у Машинного Разума нет, иначе он просто бы препарировал его. Он решил подчиниться. Он надеялся на методику Квинтия и верил, что Машинный Разум не сможет узнать то, что он надежно скрыл. Он сдвинулся с места и сел в крело. Мгновенно к его телу были присоединены бесчисленные датчики, и аппаратура заработала. Ощущение было таким, будто за те несколько секунд, что длилось сканирование, перед глазами в ускоренном темпе промчалась вся его жизнь, за исключением тех эпизодов, которые он надежно укрыл. Будто мощный прожектор осветил кладовые его памяти, промчавшись лучом по стеллажам, которыми не пользовались с той самой минуты, как информация была уложена на них.
– Ты каким-то способом укрыл часть наиболее важной информации. Предлагаю добровольно открыть эти участки памяти для зондажа.
– А если я откажусь?
– Я найду способ заставить тебя сделать это.
– Что ты можешь сделать со мной? Смерти я не боюсь. Я могу вызвать ее в любой момент. По этой же причине не боюсь и пыток, если ты имеешь в виду это. Ты не в состоянии заставить меня выдать эту информацию.
– Ты недооцениваешь мои возможности. Ты не боишься пыток и смерти. Но в моих силах сделать так, что ты станешь бояться жизни. Я овладел тайнами времени. Я ускорю течение времени для тебя в сотни раз. Ты будешь проживать в своем восприятии многие месяцы, пока на Сфере будут проходить сутки. Одиночное пожизненное заключение – вот что ждет тебя. Ты не захочешь уходить из жизни добровольно, пока есть хоть малейший шанс. А такой шанс я тебе оставлю. Твои друзья уже близко. Скоро они будут на Сфере, и у тебя есть шанс дождаться их. Жди. Но ожидание твое будет бесконечным – я позабочусь об этом. Если потребуется, я еще увеличу коэффициент соотношения темпоральных скоростей. Одиночное пожизненное заключение, где жизнь равна бесконечности. Ваш ограниченный человеческий мозг не в состоянии выдержать такую пытку временем. Ты добровольно отдашь мне информацию, которую я хочу узнать. Или добровольно уйдешь из жизни. Может быть, за секунду до встречи с друзьями.
– Тебе бы, приятель, иезуитом работать. Вы бы нашли общий язык.
– Я прекращаю поддерживать с тобой связь. Изоляция должна быть полной. Вызывай, когда захочешь пообщаться. На любую из интересующих меня тем. А пока прощай.
И годы полного одиночества начали свой отсчет для Странника.
Глава двадцать четвертая
В качестве жизненного пространства ему был выделен участок рубки размером три на три метра. Высота этой импровизированной камеры тоже составляла три метра. За пределами этого куба мерцала голубоватая пелена. Капсула времени. Внутри был минимум необходимого для существования: стол, стул, маленький диван, кровать и санвыгородка в углу. Все. Пища и питье поступали в строго определенное время, и, хотя не отличались разнообразием, были вполне удобоваримыми.
Странник привык к одиночеству, никогда не тяготился им и не понимал людей, для которых одиночество было пыткой. Он был вполне самодостаточен, чтобы всегда найти, чем занять себя. Одиночество – удел капитана. Так было на Земле, так было и на службе Содружества. Но одиночество одиночеству рознь. То, на что обрек его Машинный Разум, было не просто одиночеством. Это было Полное Одиночество. В океанских рейсах вокруг него всегда были люди, его экипаж. В любую минуту он мог подняться на мостик, поговорить со штурманами, принять участие в погоне за очередным косяком, наконец. Промысловый лов занятие само по себе очень увлекательное. Всем известна радость рыболова, выудившего щуку весом в несколько килограммов. Но мало кто знает, какое поистине блаженное состояние испытывает штурман-промысловик, когда после четырехчасовой вахты он покидает мостик под треск гиневых лебедок[15], вытягивающих на слип[16] куток[17] с полусотней тонн еще живой рыбы, попавшей в трал благодаря его умению и таланту.
Во время космических рейсов на службе у Содружества рядом с ним всегда был, по крайней мере, Сан Саныч.
Арестант-смертник, ожидающий своей участи в одиночной камере, тоже не бывает вполне одинок. Он может видеть своих тюремщиков, его посещает священник и врач, а также множество других лиц, в обязанности которых входит оформление узаконенного убийства. Странник где-то читал, что многие узники коротали время, приручая пташек, мышей или еще какую-то живность, обитавшую в камере или поблизости.
Здесь, на «Непобедимом», не было никого, с кем можно было бы пообщаться. Или хотя бы перекинуться взглядом. Здесь не было ничего живого. Ничего и никого, кроме Машинного Разума.
И еще ИПИ. Информация о нем тоже была надежно укрыта в его памяти. Машинный Разум не смог обнаружить ИПИ во время проведения зондажа. По своей сути ИПИ был компьютером большой мощности, адаптированным к человеческому организму и напрямую соединенным с его нервной системой.
Благодаря этому компьютеру носитель ИПИ мог говорить на любом из существующих языков, мгновенно производить вычисления любой сложности, запоминать практически неограниченный объем информации, одновременно работать над решением сразу нескольких задач, вести ускоренный обмен информацией с теми, кто имел аналогичные устройства, а также обладал рядом других возможностей.
Помимо прочего, ИПИ имел огромный объем памяти: пятьсот терабайт. Этого было достаточно, чтобы хранить все, что имелось во всех библиотеках Содружества, вместе взятых. Плюс к этому также бесчисленное количество фильмов, театральных постановок и всего остального, что составляло культурный потенциал цивилизации.
По этой причине предстоящее испытание одиночеством Странника особенно не пугало. Больше его сейчас волновало другое: как закрыться от «мозгового прослушивания» Машинным Разумом. Он попробовал несколько методик, и одна из них сработала. Он понял это по немедленно прозвучавшему вопросу:
– Как ты сделал это?
– Узнаешь, когда я захочу поговорить. Если захочу.
– Я подожду.
Это были последние реплики, которыми обменялись Странник и его тюремщик. Последние на протяжении многих и многих лет в восприятии Странника.
Он занялся изучением природы времени, надеясь натолкнуться на что-то, что смогло бы помочь ему в его нынешнем положении. Для этого ему пришлось серьезно улучшить свои математические познания. На это ушло больше года. Только после этого он начал разбираться в умопомрачительных формулах теории времени, изложенных в работах ученых Содружества и Предтеч. Он проштудировал основные работы по этой теме и, в конце концов, пришел к выводу, что Машинный Разум преуспел здесь гораздо больше. Ни в Содружестве, ни у Предтеч не было разработок, позволяющих создать что-то похожее на капсулу времени, в которую его заточил Машинный Разум. Очевидно, теперь Предтечи продвинулись гораздо дальше в понимании этих вопросов, но об этом можно было узнать, только встретившись с ними.
Поняв бесперспективность этого направления, Странник начал искать другой выход. Идея пришла внезапно, во время просмотра одного фантастического фильма из кладовых памяти ИПИ. В фильме рассказывалась история про странного робота, который из-за какой-то ошибки при сборке совершал поступки, не предусмотренные программой. Заканчивался фильм тем, что робот обрел самосознание и научился испытывать человеческие чувства.
Странник начал обдумывать мелькнувшую идею, и чем больше думал над ней, тем все больше приходил к убеждению, что она реалистична. Однако для ее осуществления требовалось провести в заточении весьма продолжительное время, чтобы не вызвать подозрения у Машинного Разума.
Его тюремщик, естественно, не мог ничего знать о той напряженной интеллектуальной деятельности, которой он занимался. Для Машинного Разума была доступна лишь внешняя сторона его занятий: как он спал, занимался физическими упражнениями, подолгу сидел за столом, насвистывая и чертя пальцами невидимые линии. Иногда пел.
На самом деле он напряженно работал. Во-первых, тщательно готовил задуманную операцию. Для этого ему потребовалось с помощью специальных приемов вспомнить буквально каждое мгновение своей жизни, хранимое памятью. Вспомнить все события и все чувства, которые он испытывал, переживая эти события, включая те, о которых предпочел бы забыть. Параллельно он работал над книгой мемуаров, посчитав такую работу наиболее подходящей для времяпровождения в заключении. И все же для него, привыкшего вести активный образ жизни, одиночное заточение становилось все более тягостным.
