Роман Злотников - Последняя битва
— Зачем?
— Ну… как? Разве ты не хочешь стать лучшим?
Югор растянул губы в легкой усмешке и, подхватив сумку с полотенцем и ножны с тяжелым фехтовальным мечом, двинулся в сторону душевой, на ходу бросив:
— А разве я уже не лучший? Я ведь выиграл у чемпиона.
— Да, но… это, по большому счету, ни о чем не говорит. Победить одного, даже если он чемпион, не так уж сложно. И Трай, и Кунар, да и большинство других фехтуют совсем не хуже меня. Чемпионат именно потому и нужен, чтобы научить концентрироваться в течение всего времени его проведения, преодолевать усталость, раздражение, возбуждение от только что выигранной схватки или злость от проигрыша. А один бой…
Югор остановился в дверях и снова усмехнулся:
— Интересно, а что бы ты сказал, если бы проиграл я? — И он нырнул в душевую. Бирак бросился следом за ним, и из душевой тут же донесся его возмущенный голос.
Грон покачал головой. Да, пожалуй, командиры и обучители в Академии знают свое дело очень неплохо. Он повернулся и пошел к лестнице, ведущей на верхнюю галерею, кольцом охватывающую купол Академии.
Галерея встретила его зябким ветерком, тут же взъерошившим отросшие волосы и разметавшим полы теплого шерстяного плаща. Грон поежился. «Старею», — подумал он и, упершись взглядом в отчетливо видимые в чистом горном воздухе горные пики погрузился в воспоминания.
Он появился в этом мире около сорока лет назад. Казимир Янович Пушкевич, полковник НКВД в отставке, известный спецслужбам вероятного противника по агентурной кличке Клыки после трагической гибели в схватке с бандитами попал в этот мир. Его сознание и память оказались в теле недоразвитого мальчугана, прибившегося к шайке портовых воров, промышлявших в порту острова Тамарис. Первое время он и не думал о том, чтобы стать кем-то большим, чем обеспеченный обыватель. Риска и борьбы он по горло нахлебался еще в своем мире. Однако, как оказалось, этот мир контролировала таинственная организация, название которой он перевел как Орден. Эта организация обладала такими технологиями, которые были необычны не только для этого мира, но и для намного более развитой цивилизации Земли.
Среди прочего она умела засекать факт переноса сознания. Поэтому за Измененным, так Орден называл тех, кто подвергся переносу разума, началась настоящая охота. Сначала его спасло то, что, умея засекать факт переноса, Орден не мог точно определять, какой конкретно человек подвергся переносу. Поэтому уничтожению подвергались все, кто находился в ареале действия Стража, оповещающего о переносе. Позже, убедившись в том, что многие из внезапно обрушившихся на него бед вызваны не просто жестокостью этого мира, а чьей-то злой волей (причем примирение невозможно), Грон (его новое тело лучше всего отзывалось на это имя, которое носил мальчик, с чьим сознанием слилось его собственное) вступил с Орденом в войну. Сначала казалось, что у него нет никаких шансов, что Орден, по чьему слову приходили в движение огромные армии и снимались с места народы, не только раздавит самого Грона, но и зальет кровью и выжжет самоё землю, по которой он ходил. Но Грон создал Корпус. И Корпус сокрушил Орден. Полтора десятка лет назад центральная резиденция Ордена — Остров — была уничтожена адским пламенем, а самое могучее государство этого мира Горгос, полностью находившееся под контролем Ордена, было стерто с лица земли. И все решили, что наконец-то наступил мир. Но, как оказалось, все не так просто, не так просто…
Гагригд ждал его в своем кабинете:
— Ну и как тебе?
— Семьдесят пять.
— Что семьдесят пять? — не понял Гагригд.
Грон усмехнулся. Ну откуда Гагригду знать анекдот о штурмане и связи?
— Да так, ерунда. Новое здание Академии, конечно, впечатляет у тебя здесь в два раза больше площадей, чем было в старом.
Гагригд кивнул:
— Это верно. И наконец-то появился зимний манеж. Так что теперь твои идеи по поводу обучения в Академии сыновей правителей разных народов Ооконы вполне осуществимы.
Грон кивнул в ответ и, мгновение подумав, спросил:
— Как, ты говоришь, зовут архитектора?
— Старинкей, сын раба-венета из пленных, тех, что Сиборн взял еще во время Первой войны с Орденом.
— Раба?
— Ну, рабом он пробыл недолго, папаша оказался неплохим каменотесом, и Второй, Шестой и Двенадцатый пограничные форты как раз его работа. А сынок выдался в папу и попал в Университет. И уж там его заприметил Улмир.
Грон кивнул:
— У Улмира нюх на таланты. — Он помолчал. — А как мой?
Гагригд задумчиво потер переносицу.
— Не знаю я, Грон, — честно признался он, — в общем-то хорошо, но… Югор частенько ставит меня в тупик. Как и ты в свое время. В нем как-то странно сочетаются жестокость и милосердие, открытость и недоверчивость, сострадание и равнодушие.
Грон вздохнул:
— Он и меня ставит в тупик. Черт возьми, я, который считал, что могу понять и оценить любого и приспособить к делу его достоинства, более-менее отодвинув на задний план его недостатки, не могу разобраться в собственном сыне.
Гагригд усмехнулся:
— Тут мы с тобой в равном положении. И знаешь, что я тебе скажу. Все дело в том, что остальных мы оцениваем достаточно спокойно и по возможности беспристрастно, а вот на собственных детей мы смотрим сквозь линзу любви и надежды. Ведь мы вкладываем в них все свои нереализованные надежды и мечты.
Грон вздохнул:
— Наверное, ты прав, но вот Толла общается с ним с какой-то спокойной уверенностью, а я иногда теряюсь, то рычу не по Делу, то, наоборот, молчу, когда стоило бы рявкнуть.
Гагригд понимающе кивнул:
— Это понятно. Но, могу дать руку на отсечение, матери он может и не послушаться, а вот для того, чтобы заслужить твою одобрительную улыбку, парень готов лбом прошибить крепостную стену…
Они помолчали. Гагригд поднял взгляд на Грона и печально усмехнулся:
— Знаешь, что мне сказал мой? Грон молча пожал плечами.
— Вы, старшие, уничтожили всех, кто мог бы бросить вызов Корпусу, и теперь нам никогда не завоевать СВОЕЙ славы. Мы навсегда обречены быть вашими бледными тенями.
Грон растянул губы в горькой усмешке:
— Пусть не боится. Он даже не представляет, сколько работы им еще предстоит.
Гагригд несколько мгновений молча обдумывал слова Грона.
— Так ты думаешь, что эти покушения… — нерешительно заговорил он, запнулся, не осмеливаясь говорить дальше о том, о чем Грон, как он сам ясно дал понять, говорить не желает, и скомкал фразу: — …и скоро все начнется по новой?
Грон кивнул:
— Да. Мы были очень наивными, когда посчитали, что полностью уничтожили Орден.
