Роман Глушков - Побег
Аргумент подействовал. И с тех пор желающие поджарить себя ради светлых идеалов среди Факельщиков не появлялись. Банда вернулась к обычной практике поджигания матрасов, против чего Абу Зейдан уже не возражал. Возражала администрация. Вот только чем урезонить поджигателей, которым все равно не светит выйти на свободу до конца жизни? Карцером? Ван Хейс лично распорядился впаивать за это штрафные наказания даже больше, чем за убийства других зэков. И что в итоге? Долгая отсидка в ШИЗО превращала факельщика в настоящего мученика. Чем он и гордился, когда выходил оттуда, и обретал среди собратьев еще больший авторитет.
Куприянов — бывший ликвидатор русского Ведомства — за двадцать лет своей шпионской деятельности на Ближнем Востоке перебил немало тамошних «борцов за свободу». И за свою неуловимость заработал в тех краях прозвище Безликий. Поэтому немудрено, что огнепоклонники Абу Зейдана сразу воспылали к нему праведным гневом. И стали нападать на него то поодиночке, то компанией.
Выходило это у них с переменным успехом.
Героев-одиночек держащий ушки на макушке Кальтер вычислял еще до того, как те на него набрасывались; вечно возбужденные Факельщики плохо умели скрывать свои намерения. С этими героями Куприянов особо не свирепствовал. Он просто делал им больно так, чтобы они сами от него отстали, — зачем почем зря напрашиваться на карцер?
С вражескими группами все обстояло сложнее. Здесь уже Куприянов отбивался в полную силу всеми подручными средствами. Пару раз ему везло, и он переживал такие драки без последствий. Но в остальных случаях его неизбежно отправляли в лазарет, где он приходил в себя по нескольку дней.
Возможно, все обернулось бы еще хуже, не окажись в свое время на Ближнем Востоке среди жертв Безликого врагов самого Абу Зейдана. Поэтому сам генерал, в отличие от своих подручных, не питал к Обрубку злобы и не отдавал приказа с ним расправиться. Хотя и не препятствовал попыткам его избиения. Но, опять же, не призывал братьев к мести, когда Обрубок выходил из тех драк победителем. Лишь по этой причине тот был еще жив. Без разрешения главаря Факельщики не могли пойти на мокруху. А Куприянов был для Абу Зейдана не тем врагом, убив которого, генерал хотел бы вступать из-за него в очередные разборки с администрацией.
В общем, немудрено, что со временем число Факельщиков, желающих пустить Кальтеру кровь, стало уменьшаться и в итоге практически сошло на нет. Конечно, огнепоклонники не простили его — с чего бы вдруг? Они просто потеряли к нему интерес, не получая за его наказание одобрения Абу Зейдана. В этом плане идейный борец за свободу почти ничем не отличается от обычного наемника. С той лишь разницей, что последний требует за свою работу деньги, а первый — похвалу вождя. Или внимания к собственной персоне средств массовой информации. И порой такое эмоциональное подкрепление оказывается для оболваненного простака намного лучше и действеннее материального. К тому же оно позволяет его хозяевам экономить на нем деньги, ведь солдаты, сражающиеся не за вознаграждение, а за идею, были востребованы во все времена и на любых войнах…
До последнего инцидента в столовой с Синими Одеялами и Дикими Гусями Кальтеру удавалось поддерживать нейтралитет. Среди тех и других хватало бывших шпионов и разведчиков с такой же махровой репутацией, какая была у Обрубка. И даже если кому-то из них российское Ведомство совало когда-то палки в колеса, эта война была давно в прошлом и уже никого не интересовала. Настоящий профессионал не машет кулаками после драки с другим профессионалом, а тем более по прошествии стольких лет. И тем более там, где их обоих вынудили стать сокамерниками до конца жизни.
Зато сами Одеяла и Гуси никогда не ладили между собой. И нередко грызлись везде, где только можно. Их конфликт, подобно конфликту Факельщиков и Кальтера, тоже разгорелся на идеологической почве. И вряд ли мог быть урегулирован мирным путем, поскольку имел такие глубокие корни, что даже извечная вражда иудеев и мусульман в сравнении с ним выглядела значительно моложе.
Синими Одеялами верховодил полковник Рошон, некогда служивший во Французском Иностранном легионе и осужденный за геноцид мирного населения в Африке. Авторитетный, суровый человек с развитыми лидерскими качествами, Рошон задался целью собрать на Татакото свой маленький «иностранный легиончик». И в итоге собрал его. Правда, требования к желающим вступить туда отличались от требований, что предъявлялись кандидатам в обычный Легион. А именно: полковник принимал в свою группировку лишь тех заключенных, которые до сих пор остались верны воинской присяге той страны, в чьей армии они служили.
Удивительно, но таковых принципиальных зэков оказалось на «Рифте-75» немало. Даже после того, как родина разжаловала этих солдат с позором и отправила их в бессрочную ссылку на далекий атолл, они все еще считали себя патриотами. Такими же, как сам Рошон. Он загремел в тюрьму не за намеренное преступление, а за исполнение боевого приказа, в чем он, к несчастью для себя, излишне переусердствовал. Но сделал он так исключительно из-за любви к Франции и потому категорически отказывался считать себя преступником. И никогда не жаловался на проявленную к нему родиной неблагодарность, считая себя жертвой политической ошибки и не теряя надежды на реабилитацию. Даже если она будет сделана уже после смерти полковника.
Несмотря ни на что, Синие Одеяла считали себя солдатами до мозга костей. И это действительно было так, ведь даже Кальтер не мог сегодня сказать, что он любит страну, которой верой и правдой прослужил более двадцати лет. Все легионеры, включая Рошона, носили отличительный знак: широкий пояс из обрывка синего одеяла. Прямо как бойцы настоящего Легиона! Разве что те носили свои традиционные пояса под ремнем с парадной формой, а головорезы Рошона — под тюремной робой. Но так, чтобы все видели эти пояса, когда куртки Одеял расстегнуты. Конечно, это тоже являлось нарушением формы одежды, но уже незначительным, и администрация тюрьмы закрывала на подобное глаза.
За что Синие Одеяла и Дикие Гуси ополчились друг на друга? Все просто: бывший частный военный инструктор Отто Штернхейм объединил вокруг себя еще одну многочисленную группу местных обитателей — профессиональных наемников. А к ним, как известно, любой истинный солдат обязан испытывать нескрываемое презрение. Не стал исключением и «Рифт-75», где, казалось бы, о подобных разногласиях можно благополучно забыть. Но нет, легионеры Рошона все равно продолжали открыто ненавидеть наемников Штернхейма. И те, разумеется, платили им той же монетой.
