Виталий Каплан - Корпус
— Ну, спасибо тебе за это, — усмехнулся Белый, и его огромные глаза вдруг сделались непривычно жесткими. — Молодец, стараешься!
— А я что, хуже других? — сопротивлялся Костя. Но говорил он уже через силу. Как-то незаметно он устал от этого спора.
— Да, — твердо сказал Белый и взглянул на Костю. Тот было попробовал отвести взгляд — и не смог. Серые глаза притягивали его словно магниты.
— Да, хуже, — повторил Белый, поднимаясь со снега. Только сейчас Костя сообразил, какой же тот большой. По сравнению с ним Костя сам себе казался взъерошенным котенком возле огромного снежного барса.
— Я знаю, — продолжал Белый, — ты не сажаешь ребят голой задницей на горячую батарею, как это любит твой приятель Руднев. Не плющишь почки, как Смирнов, твой будущий партнер по куреву. Не заставляешь, как Александров, ребят перед тобой на коленях ползать. Все так. Но есть большая разница. Они, приятели твои, слишком уж глубоко увязли. Почти безнадежно. Может, кто-то их и вытянет — не знаю. Они уже и не помнят ничего, и не понимают, что творят. От людей у них осталась только оболочка. Но у тебя не тот случай. Ты еще живой. И на самом деле ты знаешь, что все подвиги твои — свинство. Прекрасно это знаешь. И тогда тебе становится страшно, ты пытаешься отогнать «лишние мысли», а зря. Они не лишние. Да и не получится уже. Многое изменилось. Теперь ты можешь вырваться.
— Да не собираюсь я никуда вырываться, — тоскливо ответил Костя. Черт бы побрал Белого с его моралями. От его моралей даже зубы начинают ныть, и что главное, не остановишь.
— Конечно, вырваться — деле трудное, — как ни в чем ни бывало, продолжал Белый. — И всего сложнее начать. А ты уже начал.
— Чего это я начал? — желчно поинтересовался Костя.
— Ну как чего? Вспоминать, сомневаться, думать. И зря ты ищешь у себя болезнь. Как раз наоборот — это выздоровление.
Тут уже Костя разозлился по-настоящему. Не хватало только разговоров про болезнь!
— А идите знаете куда с вашим выздоровлением! — крикнул он. — Я из-за вас с ума схожу, меня из-за вас в Стажеры не примут! — по щекам его покатились жгучие злые слезы. — Это вы во всем виноваты! Вы!
— Ну что ж, — спокойно откликнулся Белый, — если тебе так удобнее, считай, что я. Только, пожалуйста, без истерик. Ты ведь, насколько я понимаю, парень, а не визгливая барышня. Ну-ка прекрати реветь!
Он немного помолчал, затем продолжил:
— Что же касается твоего выздоровления… Сам смотри — кое-что ведь вспомнил. Ну, хотя бы как накурился в семилетнем возрасте, а мама тебе градусник ставила и в неотложку звонила. Ты ведь и не понял тогда, как она перепугалась! Думала, что все, конец, помирает родимое дитя. Ей и в голову не пришло, что дитя уже сигаретами балуется.
— Это все бред! — заорал Костя и отпрыгнул от Белого. Ему стало и в самом деле страшно, даже мурашки по спине заплясали. — Галлюцинации все это! Не было никакой мамы! Я всю жизнь тут, в Корпусе, прожил!
— Ну, во первых, слово тут сейчас неуместно. Сейчас ты не в Корпусе. А совсем в другом месте. А во вторых, разреши полюбопытствовать, ты и родился в Корпусе? Уж не из пробирки ли? — протянул Белый с неожиданным ехидством в голосе.
— Может, и из пробирки! Вам какое дело?! Уходите! Зачем вы меня мучаете, — закричал Костя, безуспешно стараясь унять слезы. — Да кто вы такой вообще?
Белый вздохнул.
— Ты уж извини, но всего я тебе пока объяснить не могу. Ты ведь знаешь. Да и не было бы в том толку. Потом, конечно, ты многое поймешь. А пока думай.
— Мне не о чем думать! Вы все врете, все сочиняете, чтобы меня с ума свести, — изо всех сил заорал Костя, делая шаг назад.
— Эти крики я уже слышал, — поморщился Белый, — часто слышал, в самых разных вариациях. Ни к чему переливать из пустого в порожнее. Да, я понимаю, тебе сейчас плохо. Но так и должно быть. Иначе ничего не получится.
— Что не получится? Что?! — и тут воздух от его крика раскололся и упал на снег острыми стеклянными обломками. Черная полоса леса свернулась в кольцо, и Костя вдруг понял, что это не кольцо, а чья-то исполинская, обтянутая кожаной перчаткой рука. Рука дотянулась до низкого неба и с треском разодрала его, словно ветхую простыню. Синие потоки хлынули на землю, но сливаться друг с другом и не думали, текли по отдельности, искривлялись, пульсировали, а потом вдруг разом превратились в бледные круги перед глазами, вспыхнули напоследок голубым пламенем и растаяли во тьме.
В ушах еще звенело, но Костя знал, что все кончилось. И облегченно вздохнув, открыл глаза.
В окно мутным оловянным глазом уставилась луна. На надраенном линолеуме от нее протянулась бледная дорожка. Тишину нарушало лишь ребячье сопение.
Долго ли еще до подъема? Надо же отоспаться после такого кошмара. Похоже, болезнь разрастается. Сегодня Белый говорил с ним куда дольше, чем в прошлый раз. И в памяти почти все осталось. Что же это все-таки было? Сон? Или галлюцинация? Одно другого не лучше. Самое страшное — это Белый. Кто он такой? Впрочем, вопрос довольно глупый. Ясно ведь — плод больного воображения. Но почему воображение такое странное? Мама какая-то, градусник…
Несколько дней она продержала его в постели, боялась выпускать на улицу, а ребята ведь заходили, звали в хоккей погонять, клюшка у него была уже новая, синяя с белой надписью «SPORT», тетя Аня подарила на день рождения… Что, опять?! Опять продолжается бред? Да что же это такое? Какая еще клюшка, какая там тетя Аня? Черт знает что. Нет, пока не поздно, надо Серпету во всем признаваться. Может, и не такая уж страшная у него болезнь. Вылечат и возьмут в Стажеры. Главное — не запустить.
5
Неприятности, конечно же, начались еще утром. С Костей так всегда было — если недоспишь, вскочишь по звонку на подъем, встрепанный и злой — тут уж весь день добра не жди. Даже если ничего такого и не случится, все равно не избавишься от мелких пакостей. То одно прилепится, то другое. Они, пакости, если уж заведутся, так не скоро отвяжутся. На опыте проверено.
Первую заподлянку судьба преподнесла Косте на завтрак. В столовой красовались тарелки с омерзительно желтой кашей из пшенки. Давно ею не кормили, Костя уже и расслабился было — и на тебе подарочек! Он ненавидел эту кашу всей ненавистью, на какую был способен. Еще бы, липкая, вонючая, с незаметными комками, от которых тянет блевать. Но, разумеется, ты глотаешь эту гадость, давясь от отвращения, и подчищаешь тарелку серым кусочком хлеба. Попробуй не доесть — тут же кляузу в Журнал накатают. А то и в Изолятор потащат, проверять здоровье. И обнаружат ту самую болезнь. Нет, лучше не рисковать. И мало того — приходилось за пацанами смотреть, все ли едят как следует. Помощник должен обеспечить «стопроцентную съедаемость». Он помнил, как когда-то давно Андрюха Кошельков, тогдашний Помощник, брал его своей потной ладонью за волосы и тыкал лицом в недоеденную тарелку. После чего уводил в палату воспитывать. Даже сейчас, хотя с тех пор протянулась вечность, от этих воспоминаний тоскливо ноет в животе. Но делать нечего, сам теперь Помощник, сам следи за порядком…
Дальше была школа. Туда Группа, аккуратно построенная в затылок, отправилась минут через десять после того, как на мойку была отнесена последняя тарелка. Это оказалась Рыжовская тарелка, и Костя тоскливо подумал, что надо же еще заниматься с придурком, координацию развивать. Что поделаешь — сам Серпет велел. А когда заниматься, если до обеда школа, в тихий час — нельзя, а потом — тренировка с куревом? Ох, не сорвалось бы дело! А ну как их заловит Валера, неожиданно войдя в пропахшую дымом раздевалку? Впрочем, ладно, смелость города берет. И, однако же, Костя чувствовал, что добром Лехина затея не кончится.
Впрочем, в школе новых пакостей не приключилось. Все было как всегда — высокие потолки классов, стены, затянутые коричневым бархатом, исчирканные шариком парты, «шлемы познания» — железные колпаки с тянущимися куда-то в пол проводами. Такой колпак полагалось напялить на голову, нажать вмонтированную в парту черную кнопку — и все, отрубаешься. А потом приходишь в себя за пять минут до звонка, осоловело смотришь на доску. Там аккуратным почерком выведены оценки по всей Группе. Насколько, значит, усвоили очередную тему. И вновь появляется непрошенная мысль — чему же их все-таки учат? Но знать не полагается, потому что — рано. Вот после Распределения, когда они пройдут сквозь Откровение — тогда другое дело. Тогда вся заложенная информация высветится в голове, тогда…
А сейчас надо лишь списать в свой специальный блокнотик оценки. Чтобы знать, каковы дела в Группе. Чтобы написать Серпету очередной отчетик. Смехота — неужели без Костиных отчетиков он об отметках не узнает? Но порядок есть порядок.
В общем, обычные уроки — сплошная скука. То ли дело на Энергиях! Там никто тебя не учит во сне, там все самостоятельно…
