Владимир Колышкин - Combat
Заняв новую позицию, расчет увидел, как жестоко расправился враг с их временным убежищем. Танк с раструбом подкатил к раздолбленному снарядами доту и с расстояния двадцати метров выпустил тугую, закручивающуюся струю огня, метко угодив прямо в бойницу. Помещение захлебнулось пламенем, излишки которого вырвались из всех возможных щелей и пробоин. Потом повалил густой черный дым. Все что могло гореть там – загорелось. Горели деревянные ящики, может быть, даже горело железо. Потом рвануло так, что остатки дота влетели как стартующий корабль. Огнеметный танк, не успевший отойти на безопасное расстояние, был перевернут мощной ударной волной взрыва, и он сам запылал как свечка. Ошеломленные люди не видели гибели машины, уткнувшись лицами в землю на дне траншеи. Лишь когда грохочущая волна ушла к горизонту, они высунули из окопа испачканные носы. Лица их были так же черны, только зубы сверкали и вокруг глаз белели пятна – следы инстинктивного зажмуривания: негатив страха.
Два танка на левом фланге – ближайшие – заметили передислоцировавшегося противника и соответственно скорректировали свое наступление. Развернувшись, они понеслись на новые позиции людей. В ста метрах от траншеи, в которой обосновался расчет Хорнунга, параллельно тянулась точно такая же. Это вселяло надежду, что препятствие хотя бы на короткое время задержит машины. Эх, был бы ров поглубже, а главное, пошире…
Танки въехали на косогор, вершину которого оседлали наши стойкие бойцы. И действительно, прежде чем переехать траншею, грохочущие железяки сбросили скорость и стали маневрировать в поисках узкого места. Бдуф! Гельмут Зальц вздрогнул от выстрела своего капитана, давно ожидаемого выстрела и все же неожиданного. Задний танк остановился и медленно-медленно стал съезжать правой гусеницей в траншею, все сильнее накреняясь, потом задымил, словно невидимый экипаж зажег сигнальный огонь. Второй танк тоже шедший параллельно траншеи, развернулся, покачиваясь, перевалил препятствие. Грунт просел под его гусеницами, но бруствер выдержал нагрузку.
– Ну куда тебя черти несут? – прорычал Хорнунг, загоняя заряд в патронник и клацая затвором. – Дерьмо на колесиках. Я ж тебя продырявлю, как консервную банку…
Танк, это чудо допотопной техники, въезжал на высотку, вращая высокой круглой башней в поисках, куда бы пальнуть. Грохнул с протяжкой длинный ствол бронебойного ружья, взметнулась пыль вблизи дульного тормоза, словно бичом протянули бедную землю. Получив удар в лоб, танк прекратил атаку, попятился, стал съезжать с косогора все быстрей, пока не въехал задними концами гусениц в траншею. Корма танка осела, передние концы гусениц взметнулись, и танк встал "на попа". Ужасно непристойная поза для боевой машины. Хорнунг витиевато выругался и, не целясь, всадил еще один заряд в открывшееся днище. Внутри танка грохнуло, повалил дым – черный, жирный, – стелясь по земле. Хорнунг вдруг испытал острую жалость к беспомощной машине, как к живому существу, испытывающему боль. Танк предсмертно рычал, судорожно вращая гусеницами. Это было жалкое зрелище.
– Я одно не пойму, – выкрикнул Зальц, сдвигая тяжелую каску на затылок, – где у них экипажи? Почему они не покидают горящие машины?
Может быть, военный кодекс чести не позволяет, – ответил Хорнунг, устало откинувшись, с чувством хорошо проделанной работы. – А может, они автоматические… Хотя, судя по примитивной конструкции, вряд ли.
Зальц вытер со лба пот (размазал грязь по лицу), нахмурился, вглядываясь в сторону противника. Танки рычали в отдалении, самозабвенно утюжили траншеи в том месте, где стоял дот. Бессмысленная, тупая злоба руководила ими. Кому и зачем это нужно? Марсианин немецкого происхождения Гельмут Зальц понять этого не мог.
5
Супермеханик Байрон Фалд закрепил последний узел конвектора и вытер с лица трудовой пот. В "магнитке" была адская жара. До разгонной камеры четвертого блока он так и не добрался. Пришлось все сворачивать в быстром темпе. Приказ капитана – закон для подчиненного. Каким бы идиотским он не казался, его надо исполнять. Но в данном случае очевидно, что Хорнунг прав. Всему экипажу и кораблю грозит серьезная опасность. С туземцами надо держать ухо востро. Никогда не знаешь, что им придет в голову. То они лезут обниматься, то норовят отрезать тебе уши, снять скальп или вообще оторвать голову. Извечная проблема, неразгаданная тайна: "За что аборигены съели Кука? Молчит наука", так поется в старинной русской песне. А туземцы этой захолустной планетки имеют в своем боевом арсенале кое-что помощнее стрел и копий. Даже сюда, в тесное пространство двигательного отсека, отделенного от внешнего мира двумя слоями губчатого титанита плюс внешняя обшивка, глухо доносится канонада боя. Видать, нашим ребяткам туго приходится. Надо идти выручать парней. Да, влипли мы в историю. А все этот долдон Люпсик Блум, инспектор хренов, маленькая сволочь. Как все коротышки, страдает острым ущемлением самолюбия, выражающемся обычно в повышенном чувстве ответственности, как всегда понятом превратно. Если выцарапаемся отсюда, подкараулю его в баре да ка-а-а-к!.. врежу ему промеж его маленьких глазок все, что о нем думаю… Жаль, но мерзавец не посещает мужские заведения, лелеет свою язву.
Огорченный супермех вышел из отсека, привычно зацепив головой низкую притолоку люка. Понастроили курятников. После пассажирского лайнера, где он служил в свое время, построенном на верфях Земли, с присущей землянам размахом – просторными каютами и вспомогательными помещениями – теснота центаврианского сухогруза ощущалась весьма болезненно.
Если бы не болезнь жены – редкая форма аллергии на земную атмосферу – Байрон Фалд ни за что бы не уволился с земного космофлота и не переселился бы на Бету Центавра. Спору нет, там и атмосфера чище, экология сбалансирована, чудесный климат, но все какое-то чужое, выхолощенное, официальное. Одно слово – Столица. Одних инспекторов – как собак нерезаных, хоть отстреливай…
Фалд на минутку зашел в свою каюту на всякий случай попрощаться с женой и детьми. Они встретили его с застывшими улыбками на лицах, освещенными ласковыми лучами Беты. Супермех взял с полки обрамленную фотографию. И сейчас же голография ожила. "Привет! – сказала жена и помахала рукой. – Как служба?.." "Здравствуй, папочка!" – пискнула шестилетняя дочь Люси. "Салют, отец!" – пробасил двенадцатилетний сын Румб.
– Здравствуйте и прощайте, – сказал более чем обычно мрачный Фалд и вернул фотографию на место. Сегодня долгих разговоров не будет, хотя встроенный в рамку интеллектуальный чип позволял вести длинные, вполне осмысленные диалоги с изображенными.
Он поднялся в рубку, включил тестовые программы проверки двигательных систем, включил обзорные экраны. Слушая доклад программы, осмотрел местность. Бой продолжался. Фалд тормознул камеру внешнего обзора в самом батальном месте, приблизил изображение, включил фильтры, потому что ни черта не было видно из-за дыма пожарищ. Цвета стали неестественными, зато картина боя видна как на ладони. Там и сям, как мертвые жуки, в неестественных положениях застыли подбитые машины туземцев. Черные дымы тянули свои щупальца в низкое небо. Молодцы Хорнунг и Зальц! Чем это они их? Неужто бластерами? Да они просто герои! Только вот и аборигенам воинственного пыла не занимать. До двух десятков танков продолжают атаку. Следом за ними, под прикрытием бронированных корпусов машин бегут пешие воины в форме песочного цвета с черными полосами. Супермех повел камерой и поймал место, где засели капитан и штурман. Ребята держаться и даже раздобыли оружие! Хип-хоп ура! Но положение их критическое… Возможен захват корабля… Я, конечно, не самурай, как мой приятель Момото Катава, харакири себе делать не стану, но враг дорого заплатит, если сунется сюда…
– Ну вот, Гельмут, – сказал Хорнунг, вылавливая из кармана очередной патрон и загоняя его в казенник, – настал твой звездный час.
– Вы хотите сказать предсмертный? – вяло отозвался Зальц.
– Ты же хотел пострелять? Сейчас тебе такая возможность представится.
– Когда это было? И разве я мог представить, что все так обернется…
Лицо штурмана осунулось и казалось изможденным. Или это от грязи? В этой каске он похож на гитлеровского солдата, подумал капитан. На гитлеровского солдата, который перепуган до смерти и больше не хочет воевать.
– Но стрелять тебе все равно придется. На нас движутся пешеходные… то есть пешие войска. Вон они в камуфляже!
Бегут, подумал Хорнунг, глядя на поджарые, гибкие фигурки в полосатых комбинезонах. Хищно пригнувшись, хитрыми зигзагами они бежали между танками. Какая нужда гонит их на верную смерть? Быть может, жажда приключений? Интересно, что чувствуют люди, надев такую форму? Небось, считают себя героями. Лихими парнями. Барсами пустыни, тиграми боевых полей или еще как-нибудь… Идиоты!
