Кристофер Макнамара - Горец I
— Ты либо больной, либо голубой, — посочувствовал сержанту Рассел. — Либо и то, и другое.
Сержант озверел и накинулся на задержанного, который, не оставшись в долгу, впечатал свой кулак в физиономию сержанта.
— Хватит! Взбесились вы, что ли! — заорал Фрэнк, подскочив в кресле и бросившись разнимать дерущихся. — Черт бы вас всех побрал!..
В комнату вбежало трое полицейских, держащих револьверы наготове. Рассел выпустил воротник сержанта и отошел к столу, поправляя растрепавшуюся прическу.
— Я арестован? — резко спросил Рассел.
— Нет, — ответил комиссар, — но… Пока еще нет.
Нэш протянул раскрытую ладонь сержанту. Тот, ничего не говоря, вынул из кармана брюк бумажник и водительские права Рассела и вложил их в нее.
— Спасибо, — Рассел кивнул. — Я пошел.
Он положил права в бумажник, бумажник — в карман куртки и направился к двери.
— Нэш! — воскликнул Фрэнк.
Рассел обернулся.
— Мы только начали разговор. Давай продолжим.
— Пожалуйста, но не сегодня. Мой адрес вы найдете в телефонном справочнике.
— Черт! — прошипел сержант, вытирая идущую из носа кровь. — Сукин сын!..
Рассел улыбнулся, кивнул всем присутствующим и вышел.
6
…Закат догорал над горизонтом, плавно переходя на западе из алого в темно-бордовый и уходя на восток фиолетово-черным покрывалом. Багровое солнце медленно опускалось за голые скальные пики, молчаливыми стражами возвышающиеся над погружающимся в сон величием.
Холодная гладь озера серебристым зеркалом лежала на небольшой площадке между поросшими лесом горами. Розовый туман, впитавший багрянец угасающего светила, плавно поднимался над водой.
На востоке фиолетовое небо уже было пробито первыми дырочками ранних звезд, тускло мерцающих на бархатном покрывале ночи. Солнце еще не упало за горизонт, но деревушка Глен-Финен уже погружалась в тревожный глубокий сон, какой бывает у воина, проведшего день в звоне и скрежете битвы. Дома черными кубиками выстроились на большой поляне, некогда появившейся вследствие вырубки в незапамятные времена векового леса, из которого и были построены эти небольшие жилища.
Развешанные вдоль берега на длинных шестах сети походили на странный клетчатый забор, охраняющий покой кроваво-красной воды с алой дорожкой. На поросшем пушистым мхом валуне сидел одинокий волынщик и, глядя полуприкрытыми глазами на бледный и тусклый серпик луны, наигрывал протяжную грустную мелодию — словно скорбно выл одинокий волк по безвозвратно потерянной подруге.
В этот вечер на узких улочках деревушки было тихо и пустынно, и лишь печальные звуки волынки да слабый вечерний ветер тревожили эту мертвую тишину.
Конан лежал на широкой скамье, покрытой овечьими шкурами. Его широко открытые глаза не моргая смотрели на пламя масляного светильника, тускло коптящего под потолком. Рыжеволосая девушка стояла на коленях рядом. Она изредка поправляла широкую повязку, опоясывающую раненого, сквозь которую проступило большое кровавое пятно, и нежно гладила шершавую щеку Конана. На ее заплаканном лице застыла маска отчаяния. Большие глаза с надеждой и мольбой о чуде и спасении смотрели на монаха, стоящего у ног умирающего. Монах в очередной раз пропустил между указательным и средним пальцами длинную связку четок с большим костяным распятием и, подняв глаза к потолку, негромко произнес:
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь, — его рука добралась до креста, подняла его вверх и трижды осенила крестным знамением бездыханное тело юноши. — Все кончено.
Лицо девушки исказила гримаса страдания.
— Нет! Нет! — вскрикнула она сквозь душащие ее слезы и, рыдая, уронила голову на плечо покойного.
Удивительно, что оно все еще было теплым.
Монах перекрестился, накинул на голову капюшон рясы и пошел к дверям, где стоял Эйн Гусс.
— Другие люди тоже умирают сегодня, я должен помочь и им. Мне пора, — тихо проговорил монах, склоняя голову.
— Спасибо тебе, отец Томас, — вполголоса ответил Эйн Гусс, выпуская священника на улицу.
— Отец, почему так? — громко причитала девушка. — Господи!
— Тихо, — сурово ответил тот, — замолчи. Он умер и его душу не должны тревожить крики глупых женщин. Не мешай мужчине умирать. Идем.
Тугл потрогал глубокую ссадину над бровью и, облизнув пересохшие губы, пригубил пенистый эль из большой глиняной кружки. Сидевший возле него Эйн Гусс пустым тоскливым взглядом смотрел на языки пламени, метавшиеся в большой металлической жаровне, стоящей прямо у ног.
— Мы снова остались ни с чем, — тихо и задумчиво проговорил он, вздохнув.
— Это все тот странный рыцарь. Я никогда раньше не видел его у Мэрдока. Откуда он? — спросил угрюмо Тугл.
— Одному Богу известно…
Ровный гул в продымленной харчевне действовал усыпляюще. Воины сидели небольшими группами за столами и возле ярко пылающих жаровен. Негромко переговариваясь, они обсуждали прошедший бой и крепким элем поминали убитых друзей и родственников. Некоторые из завсегдатаев уже спали прямо здесь же, облокотившись на стол или на спину соседа.
Вдруг покосившаяся дубовая дверь открылась — и в проеме неожиданно возникла стройная фигура Конана. Вначале никто не обратил на вошедшего никакого внимания. Уставшие мужчины продолжали есть, пить, щупать подававших еду девушек и обсуждать свои проблемы.
Конан переступил через криво стоявшую скамью и направился к Туглу и сидевшему с ним Эйну Гуссу, рядом с которым была его дочь Элен.
Разливавшая вино хозяйка подняла голову и бросила равнодушный взгляд на нового посетителя. Взгляд скользнул по знакомой фигуре и застыл на лице. Веки женщины поднялись вверх, обнажая белки больших светло-карих глаз. Пальцы, держащие тяжелый кувшин, разжались — и одновременно раздавшиеся испуганный женский крик и грохот разбивающегося вдребезги кувшина заставили встрепенуться всех присутствующих.
Тишина повисла в воздухе, перемешиваясь с дымом от пламени очагов. Конан остановился, непонимающим взглядом обводя испуганные лица и пялящиеся на него глаза, словно он был голым или превратился в привидение.
— Привет всем, — юноша неловко улыбнулся, стесняясь всеобщего внимания, и поднял в приветствии руку.
Эйн Гусс повернул седеющую рыжую голову и, щурясь подслеповатыми глазами, посмотрел на Конана. Тугл тоже развернулся. Его лицо вытянулось, пальцы неровно прошлись по густой бороде, в глазах промелькнул страх.
— Ты ведь мертв, — тихо прошептал он, поднимаясь со скамьи. Элен негромко вскрикнула и, встав со своего места, подошла к неподвижно стоящему Конану. Тонкие пальцы потянулись к его плечу, но не коснулись, словно не смогли преодолеть какую-то невидимую тонкую преграду, возникшую между двумя телами. Большие глаза блеснули в свете пламени, наполняясь слезами. По прелестным губам пробежала не то судорога, не то улыбка.
— Он Люцифер во плоти! — прошептала девушка и, отступив на шаг, закричала: — Изыди! Изыди, сатана!..
Тугл перекрестился и, стараясь не смотреть на Конана, произнес, вставая:
— Не говори так, Элен… Лучше я сам это скажу!
Конан подошел к нему и тронул за руку:
— Это я, брат Тугл.
Бородач отдернул руку и сел на прежнее место.
— Ты что, будешь пить с нами?
— Да. А за что вы пили?
— Мы пили за упокой души Конана ап Кодкелдена Мак-Лауд, — продолжая неотрывно смотреть в пламя, ответил Эйн Гусс.
— Я не понимаю, в чем дело…
Юноша растерянно склонился над Туглом, но тот шарахнулся от него, как от прокаженного.
— Ты говоришь, дышишь… А ведь был трупом, — быстро заговорил бородач. — Эйн Гусс сам закрывал тебе глаза. Ты умер, Конан!
Гусс молча кивнул.
— Я не понимаю ничего, — испуганно повторил ошарашенный Конан.
— Как тебе это удалось?
Тугл встал и, достав из ножен меч, приставил его к груди Конана.
— В тебе дьявол!
— Господи, Тугл! — юноша отшатнулся. — Двадцать лет мы с тобой вместе! Мы ведь родственники…
— Конан Мак-Лауд — мой родственник, а вот кто ты такой — я не знаю!
— Эйн Гусс! — вскричал Конан, ища поддержки у единственного человека, которому всю жизнь верил как себе, который славился своей честностью и справедливостью и который был отцом девушки, единственной в мире для Конана Мак-Лауд.
Мускулистая рука подалась вперед, остановив приближающегося парня. Потом пожилой воин встряхнул головой — и пряди рыже-седых волос упали на лоб. Слова путались в мохнатых усах, становясь почти неслышными:
— Иди, иди, Конан… Уходи от нас. Навсегда.
— Да вы что все, с ума посходили! — закричал юноша, глядя на начинающих подниматься со своих мест соплеменников.
— Иди с богом. Иди от греха, — продолжал бубнить Эйн Гусс.
— Я никуда не пойду, — вскричал Конан и сел на скамью.
Тяжелый глиняный кувшин с вином опустился на затылок юноши, разлетевшись вдребезги, и Конан тут же как подкошенный рухнул на пол, теряя сознание. Тугл, скрежеща зубами, накинулся на упавшего, заламывая ему руки за спину. Успевшие подняться со своих мест родичи бросились на помощь Туглу.
