Наталья Игнатова - Последнее небо
Быть счастливым. И помнить. Всегда помнить.
Сияющие глаза Маринки.
«Ей выкололи глаза еще живой… живой еще… понимаешь ты?!»
Пьяные крики отца.
«Печень вырезали… а она жила. Глаза выкололи. Жила. Сердце вырвали, а она еще жива была… Да кто же он, дружок твой?! Не человек он. Нет. Он тварь, которой на земле не место!»
И такая черная, злая ярость кипела в душе. Ведь и Олег погиб. Три дня прошло после смерти Маринки, ее еще и не нашли тогда, когда сгорел его интернат. Сгорел. Никто не выжил. Сигнализация сработать не успела. Потом, когда выяснили, кто убийца, Сашка Чавдаров чуть сам не спятил от сознания, что не он, не его руками… Он бы за сестру, за все… Порвал бы на куски, изуродовал, глаза вырвал…
«Сколько эмоций. — Отец Алексий продолжал расхаживать по комнате. Неторопливо. Спокойно. Сколько было эмоций».
А ведь именно благодаря Зверю пришел он к Богу. Понял, что есть в мире зло. И решил, что должно быть добро. Такое же совершенное, абсолютное, беспредельное, как зло, сотворенное с его семьей. Конечно, все случилось позже. Много позже. И понято было многое. И оценено. И переоценено. И смерть Олега стала спасением для Сашки. Спасением от себя и от зла, что жило в его собственной душе. Убийца отомщен, но мстил не человек. И это правильно. Так и должно быть. Бог знает лучше, когда и чей приходит черед.
Присутствие Зверя в доме он ощущал почти физически. Не просто знал, что убийца его сестры где-то поблизости, нет. Чувствовал. Позвоночным столбом осязал.
Не человек стережет его теперь и не зверь даже. Нечто безликое и бессмысленное, живой организм, созданный для творения зла. Кем созданный? Не важно. Если даже и Богом, это все равно не имеет значения. Такое не должно существовать. Такое должно быть уничтожено.
Ни в Ветхом, ни в Новом завете не найдет отец Алексий слов, которые поддержали бы его сейчас, слов, которые укрепили бы. Но Сашка Чавдаров в этих словах и не нуждался. Он только не мог понять, как же получилось, что его удар, удар, которым убивают, не причинил Зверю ни малейшего вреда.
— Эта комната изначально замысливалась как тюрьма?
— Думаю, да. — Матово-черные глаза задумчиво оглядывают стены. — Безобразный интерьер, не правда ли? Вкус у дизайнера, без сомнения, был, а вот образования очень не хватало. — Зверь чуть виновато пожал плечами. — Я давно собираюсь что-нибудь с этим сделать, но, откровенно говоря, руки не доходят. Да и зачем? Покои отведены для мертвых, для тех, кто живет последние часы, не думаю, что их волнует соответствие стиля и реальной истории.
— Остальная часть дома оформлена иначе?
— Да.
— Зачем тюрьма вам, понятно. А как использовал ее предыдущий хозяин?
— Вы очень любопытная жертва. — Зверь приподнял бровь. — С вами даже интересно. Я не знаю насчет предыдущего хозяина, но дом этот стар. Очень стар. Он строился еще в те времена, когда некоторым людям было позволено многое. Правда, содержали здесь, скорее всего, женщин.
— Что, люди, которым было позволено многое, не могли позволить себе женщин без насилия? Зверь задумчиво покусал губу:
— Нет. Дело, пожалуй, в том, что с насилием интереснее. Победить всегда приятнее, чем договориться.
— Победить, а потом убить?
— Я не знаю, как тогда было принято, — честно признался Зверь. — Такие вопросы лучше задавать историкам.
— Что же знаете вы? Помимо теории и практики убийств?
— Да, в общем-то, мне ничего больше не нужно.
— Жаль. — Отец Алексий вздохнул. — Вы не самый интересный собеседник.
— Это верно. — Убийца хмыкнул. — Я обычно не развлекаю жертв разговорами. Я их убиваю.
— Ну, до этого времени нужно еще дожить.
— Не переживайте. — Зверь улыбнулся. — Доживем.
— Может, опишете пока процесс? Чтобы я хоть знал, чего ожидать.
— Отец Алексий, — в черных глазах легкая укоризна, — вы же прекрасно знаете весь процесс. Я бы сказал, знаете в подробностях.
— То есть все будет так, как в книгах? Алтарь, пентаграммы, благовония, каменный нож…
— Каменного не обещаю. Вообще, ритуальные ножи, на мой взгляд, — глупость. Набор хирургических инструментов вас устроит?
— И что будет сначала? Печень или глаза? — он спрашивал, а внутри все холодело от сжимавшейся туже и туже пружины ненависти и спокойствия. Маринке вырезали печень. Глаза лишь потом… — …она видела все, что делали с ней…
— Да, — кивнул Зверь, — видела. Если вас это утешит, могу сказать, что с ней победить и убить не получилось. Только убить.
— Почему же?
Зверь задумчиво пожал плечами:
— Трудно сказать. Мне недоставало опыта. Первое убийство чем-то сродни первой ночи с женщиной. Далеко не все получается так, как хотелось бы.
— Значит, она была первой?
— Что же, по-вашему, я к четырнадцати годам уже успел стать завзятым убийцей?
— По-моему, ты таким родился, — заметил отец Алексий.
— Ну что вы, — покачал головой Зверь, — Люди не рождаются ни убийцами, ни священниками. Ими становятся.
— Зачем же ты сделал это? Раз она была первой, ты не мог знать, что чужая смерть доставит тебе удовольствие. Почему ты выбрал именно ее?
— А имя ее не должно в моем присутствии произноситься даже мысленно? — улыбнувшись, спросил Зверь. — Дабы не осквернить? Зачем — объяснять долго и скучно. К тому же вам может показаться, что я оправдываюсь. Почему? Потому же, почему «зачем». Убийство было не целью. Всего лишь средством к достижению цели.
— Какой?
— Это не важно.
— А за меня ты решил взяться лишь через десять лет? Зачем было тянуть так долго?
— Я решил? — Зверь, кажется, был слегка удивлен таким предположением, — Что вы, отец Алексий, я ничего не решал.
— Тогда кто же?
— Обстоятельства. — Убийца вздохнул. — Видимо, вам обоим на роду было написано умереть от моей руки.
— Вот даже как! — Священник хмыкнул. И понял вдруг, словно озарение снизошло на него, понял, что знает, как выбраться отсюда живым. Это было рискованно. Страшно было. Но это могло сработать. — Ты говорил вчера о самоубийстве… Знаешь, сейчас я думаю, что это лучший выход.
— Лучший, чем что? — поинтересовался Зверь. — Чем смерть на алтаре? С точки зрения нормального человека, разумеется. Но вы-то священник. Между прочим, я даю вам возможность стать мучеником. Не так уж и плохо, на мой взгляд. Ваше исчезновение наделает шуму. А уж если вас найдут… хм, хорошая мысль, я, пожалуй, сделаю так, чтобы вас нашли. Окажу услугу, в память о старой дружбе. Вы помните, конечно же, как выглядят тела моих жертв. Представляете себя в таком виде? — И вновь он улыбался, разглядывая своего оппонента. Спокойно так улыбался. И так же спокойно, хоть и без улыбки, смотрел на него Сашка Чавдаров. Ждал продолжения.
— Вы прославитесь, — Зверь кивнул своим мыслям. — Ваше начальство любит скандальные истории, потому что их любят прихожане, а уж то, что сделаю с вами я, потянет на скандал совершенно роскошный. Хорошая реклама, между прочим.
— Зачем ты выделываешься? — поинтересовался священник. — Ждешь, что я прямо сейчас на тебя наброшусь? Или проверяешь прочность христианского долготерпения?
— Скорее второе, — признался убийца. — Вряд ли вы станете набрасываться. Максимум, чего можно ожидать, это пары ругательств. Я видел множество потерявших спокойствие священников, но я не видел ни одного озверевшего Сашку Чавдарова. Вы даже в драках всегда оставались хладнокровным и рассудительным.
— Кстати, о драках, — вспомнил отец Алексий. — Как же ты все-таки уцелел вчера?
— Маленькая профессиональная тайна. — Зверь нахмурился. — Я ведь имею право на свои секреты? Поверите ли, моей личной жизнью интересуется столько людей… Совершенно ни к чему делать всю ее достоянием общественности.
— Общественность — это я?
— В данном случае именно вы.
— Убирайся.
— Как скажете. Пока еще вы — гость, и почти все ваши желания закон для меня. Ну а уж завтра настанет мое время.
— Послезавтра. Ритуал-то начнется в полночь.
— Ну-у, святой отец, — Зверь, уже вставший из кресла, разочаровано поморщился, — не будьте таким банальным. Ритуал начнется тогда, когда начнется. Не раньше и не позже. А полночь здесь совершенно ни при чем. Спокойной ночи. Постарайтесь хорошо выспаться.
— Ты не убьешь меня, — напомнил отец Алексий в спину уходящему убийце.
— Посмотрим, — ответил Зверь, не оборачиваясь. И остановился в дверях. — Я действительно не хотел убивать ее, — сказал он тихо. Себе или священнику, непонятно, — и я убил того, кто заставил меня сделать это. — Он все-таки обернулся, глянул чуть растерянно: — Почему мне хочется, чтобы ты поверил?.. Не важно. До завтра.
Отец Алексий сдержал желание ударить кулаком по подлокотнику кресла. Нужно было оставаться спокойным. Пусть наигранно. Пусть его спокойствие нимало не походило на вежливую безмятежность Зверя. Пусть. Вся ненависть, решимость, жажда убивать, свернувшиеся в тугой клубок, понадобятся чуть позже Совсем уже скоро. Когда он перестанет быть гостем. А Зверь так и не станет хозяином.
