Константин Нормаер - Чужая глубина
Кивнув, Краб отставил кружку в сторону, поправил красную бандану с черепом и уточнил:
— Ты ведь это сейчас про мужиков?
— Что?! — Ольга гордо вскинула голову и попыталась изобразить возмущение. Но было поздно, её уже раскусили как последнюю дилетантку в плане душевных разговоров.
Покачиваясь, она приподнялась и попыталась сфокусироваться на щетинистом лице Краба. Тот в данную минуту действительно имел огромное сходство с представителем ракообразных. Ольга грустно произнесла:
— И откуда ты у нас такой умный?..
— Ясно откуда, — старик весело подмигнул, — с небес свалился. Мы тут, голубушка, все оттудова. Сверху.
На пороге возникли двое. Посланники судьбы явились как раз вовремя. Переглянувшись, Хоаким и Михас сразу смекнули, что к чему, и поспешили на подмогу.
Ольга называла такие дни бабским мычанием, и её коллеги по команде предпочитали не спорить. Она ведь медик — ей видней. Вот и получалось, что раз в год, а иногда и чаще, Ольга впадала в подобную бессознательную меланхолию, и под действием горячовки выплёскивала на приятелей все накопившиеся страхи и сомнения. Только вот говорила она всё больше странными обрывчатыми фразами. Задавала непонятные вопросы, отделывалась расплывчатыми ответами. И в качестве награды получала вполне дежурные заготовки своих коллег.
Наутро никто ничего не вспоминал. Что поделаешь — Глубина! Она тётка серьёзная. С ней шутки плохи. И лучше один вечер перебороть её градусом, чем потом мучиться и хандрить тысячу часов.
— Ольга, ну кончай. Тебе на сегодня хватит.
Хоаким подошёл первым и осторожно взял женщину под локоть.
— На сегодня? — туманный взгляд запутался в хмуром лице стрелка.
— Он прав, подруга. Оставь стакан, а то такими темпами ты опустошишь всё хранилище, и мне ничего не достанется, — поддержал Хоакима Михас.
Одёрнув руку, Ольга фыркнула:
— Фи, вот ещё! И не подумаю. На твой век горячовки хватит, не переживай. А будешь канючить, заберу ключ от шкафчика со спиртом. Это все-таки медицинский инвентарь!
Михас смущенно отступил и виновато посмотрел на присутствующих. Но, ни Крабу, ни Хоакиму его секреты были неинтересны.
— Брось дурить говорю! Живо в койку! Завтра трудный день, — настаивал на своем стрелок.
Ольга вновь надула губы и перевела взгляд на старика.
— Ты их тоже слышишь, Крабик? Или это моё больное воображение?
Старик взял в руки очередной стакан и понимающе кивнул.
— Они вот говорят: сегодня, завтра, послезавтра, утро, вечер… А где они? Где, я спрашиваю всех вас, эти дьявольские дни? Только часы! И ничего больше! Все измеряется в этих паскудных часах. А я привыкла видеть солнце. И понимать, что, когда оно взошло, наступил новый день. Ни час, ни десять, ни сто!.. А день, обычный день, полдень, вечер, и только потом ночь. А здесь всегда ночь! Понимаешь?! Ночь! Будь она проклята на веки вечные! Ночь…
— Да за такие размышления и на берег списать могут, — шепнул на ухо Хоакиму Михас.
— Могут, — согласился тот. — Поэтому надо срочно тащить её в каюту.
Краб смачно плюнул на дно стакана.
— Даже там, где сплошная ночь, бывает, наступает самый настоящий день. Главное, дождаться завтра.
Стрелок недовольно отмахнулся:
— Хватит уже. Вечно ты со своими идиотскими метафорами!
Краб только пожал плечами:
— Я сказал, что сказал. Мы это мы, и ничего нас не изменит. Разве только Глубина.
Глубинщики спорить не стали, только скривили рожи и потащили медика к выходу. Но убраться из зала и увести Ольгу незамеченной Хоакиму и Михасу так и не удалось.
— Вот значит, как? У нашего неудержимого медика очередной срыв! Приступ, так сказать. женской откровенности! — Улыбка на лице Большого Уха сияла ярче, чем начищенные стаканы.
Преградив путь и нервно потирая крохотные потные ладошки, он наслаждался зрелищем и не спешил освобождать проход. Расстегнув карман куртки, Гилфрид извлёк оттуда рабочий блокнот, достал ручку и приготовился записывать выявленный им проступок.
— Может не надо? — спохватился Михас.
— Почему это? — желчно проблеял Ух.
— Да пойми ты, такое ведь со всяким может случиться.
— Здесь специальная подводная база-кокон, а не бордель, — выдвинул свой железный аргумент Гилфрид.
— Но мы ведь из одной команды! — возмутился механик.
Улыбка на лице Уха стала только шире:
— И лишь по этой причине я должен закрывать глаза на столь серьёзное нарушение?
— Ну почему же только по этой, — встрял в разговор Хоаким. — Между прочим, существует ещё одно обстоятельство. Тебе не стоит забывать о собственном здоровье…
— Здоровье? А при чем тут моё здоровье?! — Большой Ух явно обеспокоился услышанным.
Перехватив Ольгу поудобней, Хоаким сделал пару решительных шагов вперёд, толкнул плечом растерянного Гилфрида, и только потом ответил:
— Потому что если ты произнесёшь хотя бы одно слово или напишешь маленькую закорючку, я вырву тебе пальцы с корнем!
— С мясом, — подсказал Михас.
— Точно, — согласился стрелок. — И с ним тоже!
В попытке возмутиться Гилфрид уже поднял перст вверх, но его праведный гнев внезапно прервал оглушительный вой сирены. Первый раз за последний год она прозвучала как хриплый стон разбуженного трубача.
Практически сразу к тревожному звуку добавился монотонный топот тяжёлых сапог.
— Завтра наступает очень быстро, — уставившись куда-то вверх, задумчиво произнёс Краб.
Его монолог прервал странный гул. Нечто огромное приближалось к базе. Стремительно и неотвратимо, как бывает за секунды перед трагедией, наступило затишье, а потом последовал толчок.
Хоаким успел подхватить Ольгу, которая попыталась вырваться из его объятий, когда стены Форта Готли содрогнулись.
Удар оказался такой силы, что даже приваренные к полу столики покинули свои места и, заскрипев, словно старые петли, заскользили по залу, кружась в тревожном танце.
Вцепившись в стойку бара, Краб осклабился и разразился ужасным протяжным хохотом. Возможно, он просто нервничал и таким нехитрым способом пытался побороть внутреннее напряжение. Но что бы с ним не происходило, его поведение вызвало настоящий ужас у Михаса. Упав навзничь, тот испуганно вытаращился на веселящегося старика и выдавил из себя мерзкие ругательства.
Повторный удар извне оказался сильнее первого. Бутылки и намытые до блеска стаканы посыпались с полок стеклянным дождём.
— Что происходит?! — задрожал Гилфрид.
— А ты загляни в свой блокнот, — пытаясь сохранять спокойствие, рявкнул Хоаким. — Может там зафиксирован и этот проступок…
Третий толчок заставил Уха потерять ручку, блокнот, а заодно и ненадолго лишиться возможности передвижения.
* * *Боевая готовность — есть боевая готовность! Тут уж не до соплей. Либо выполняешь отточенные нормативы подготовки, либо при первой же возможности угодишь под гарпунную стрелу. Конечно, существуют и невероятные случайности, когда опыт — не панацея от быстрой смерти, но в большинстве случаев он становится спасительным талисманом. У глубинщиков военная стратегия та же самая, что и на земле. С одним лишь отличием: в толще воды, то, что не стреляет и пыхает огнём, зачастую несёт куда большую опасность, нежели боевое оружие. Мир Глубины суров, опасен и безжалостен. Но основное его оружие — это внезапность. Тут уж не помогут никакие навыки. Только ловкость и смекалка. И если удастся выйти из боя живым и здоровым, обязательно проверь исправность скафандра или батисферы. Ведь бывают случаи, когда банальный отказ механизма убивает глубинщика ещё до начала самой схватки. Глубина, она не терпит пустых разговоров. Пан или пропал! И её закон безжалостен ко всему живому.
Заслышав первые посторонние звуки, инженеры дают сигнал в командную рубку ответственному дежурному. Тот, стараясь не удивляться мощности сигнала, принимает решение молниеносно. Это потом, за кружкой чая или чего покрепче, в компании офицеров он будет обсуждать превратности морской службы и стращать коллег подводными легендами. Потом, но не сейчас. В данную секунду необходима максимальная концентрация. Касаясь губами переговорной трубы, он выдаёт скупую информацию: «Неопознанный объект приближается к базе. Тревога!»
Как много в этой короткой, но ёмкой команде. Её понимают все, от мала до велика. По-другому нельзя, у глубинщиков она проникает под кожу с молоком матери, как любят шутить старожилы. Именно она заставляет бойцов любого ранга подрываться с места и бежать в цех погрузки. Там они примеряют на себя прочные и неимоверно тяжёлые скафандры. Оружейники расчехляют гарпуны и стрелообразные пушки, в простонародье шапи. А командиры, прильнув к обзорным стёклам, не забывают помолиться неведомым мученикам. Ситуация требует от всех предельного внимания.
