Юрий Силоч - Железный замок
К сожалению, план Ибара не сработал: не все наёмники были заняты дракой с местными.
— Вы откуда такие красивые, а? Ты глянь, вольные, — присвистнул наёмник, державший их на прицеле. — Ну-ка ребята, медленно оружие на зе… — невидимый Вольный начал произносить стандартные фразы — уверенный в том, что ему подчинятся. В этом он оказался почти прав: покорившийся Табас начал опускать руку с автоматом, но Ибар, похоже, был слеплен из другого теста. Издав звериный рык и каким-то невообразимым образом изогнувшись, он отпрыгнул в сторону и выпалил очередью прямо в падении.
Табас, едва услышав выстрелы, завалился на левый бок в сухую колючую траву и резко обернулся для того, чтобы увидеть, как падает следом за ним здоровяк с татуировками на лице и кровавым пунктиром в груди.
Драка на площади, которая до этого шла не в пользу местных, расцвела новыми красками. Да, на стороне деревенских было численное превосходство, но солдаты действовали слаженнее, да и окопный опыт, как ни крути, был полезнее пьяного мордобоя по воскресеньям. Многих мужиков уже опрокинули на землю и деловито пинали ногами, но выстрелы заставили Вольных отвлечься. Они уже увидели двух вооружённых мужиков в одном белье, поэтому Табас, понимая, что сейчас его превратят в решето, поспешно вскинул свой автомат и дал первую очередь — по головам, даже не задумываясь о том, что где-то позади наёмников могут быть деревенские.
Спустя секунду Ибар поддержал его огнём — и пейзане, почуяв победу, воспряли. После первой панической очереди Табас переключился на одиночные и следующие полминуты выщёлкивал бывших сослуживцев по одному, наблюдая, как их черепа взрываются фонтанами костей и мозгов. Рядом просвистела первая и последняя на сегодня очередь.
Полсекунды на прицел — и тот самый солдат с повязкой на глазу лишился верхней половины черепа.
В конце концов, всё смешалось настолько, что Табас не мог больше стрелять, поскольку боялся навредить местным.
С громкими ругательствами те набросились на Вольных — всем скопом, даже женщины с детьми были при деле, и вскоре враг был повержен и растоптан. Люди разбегались с площади, крича и стеная, а Ибар, на ходу закидывая автомат на спину, помчался в самый эпицентр драки. Табас поспешил за ним.
Народ толкался и был на взводе. На Табаса и Ибара кидали неприязненные взгляды, но не лезли — понимали, что это именно благодаря им наёмники не захватили всю деревню. В пыли нельзя было ничего не разобрать, а Ибар упрямо лез в самую гущу, непонятно зачем. Где-то рядом послышался чей-то жуткий вой: толпа подалась в ту сторону, и Табас следом за ней.
Судя по воплям, полным ненависти, там кого-то методично били.
— Стоять! — рявкнул Ибар, вырываясь на свободное пространство. Табас, шедший в фарватере, смог пройти за ним и рассмотрел, что на самом краю площади троица разъярённых дюжих мужиков пинала сапогами уцелевшего Вольного. Из одежды на нём был только рваный френч без половины пуговиц.
Жуткий вой повторился и обернувшийся Табас увидел, что голосит та самая давешняя дородная баба. Она стояла, запрокинув лицо к небу, и орала нечеловеческим голосом, от которого кровь стыла в жилах — столько было там обиды, ненависти, ужаса и боли.
Женщина прижимала к огромной обвисшей груди дочь — голое безвольное тело с синяками на шее и кровью на обнажённых бёдрах. От увиденного у Табаса помутилось в голове: он сжал кулаки и сам готов был присоединиться к озлобленным мужикам, желавшим запинать насильника насмерть.
— Стоять! — повторил обожжённый. — Он мне живой нужен! Стоять! — то ли оружие сделало своё дело, то ли командный тон, но мужики отступили, а баба продолжала выть, глядя в равнодушное пыльное небо.
— Что случилось?! — оскалившийся Ибар взял полуживого наёмника за грудки и приподнял над землей. — Почему не началось наступление?
Его лицо, замотанное грязными бинтами, было в паре сантиметров от лица насильника, а глаза полны ярости и безумия. Слюна срывалась с его изуродованных губ и попадала на небритые щёки бывшего сослуживца.
— Нас вырезали! — взвыл перепуганный до полусмерти солдат. — Прокрались под прикрытием бури! Никого не осталось! Наступления не будет, наёмники перебиты, а гвардия отступает к столице! Стой! Нет! Пожалуйста!!! — взмолился он, когда Ибар отпустил его и отступил на шаг назад. Убийца, очевидно, подумал, что обожжённый солдат пристрелит его. Табас, захваченный зрелищем, зачем-то сделал шаг вперёд, но Ибар вовсе не собирался никого убивать. Вместо этого он выразительно посмотрел на перекошенных от ярости мужиков и отошёл назад, отдавая наёмника им на растерзание.
— Что нам теперь делать? — спросил Табас у подошедшего напарника. Краем глаза он смотрел ему за спину, туда, где деревенские, под аккомпанемент не прекращавшегося животного материнского воя, вовсю отыгрывались за изнасилованную и задушенную девочку.
Ибар лишь пожал плечами:
— Да то же, что и раньше. Я и так подозревал, что фронта больше нет. Пойдём собираться. Когда закончат — напомню хозяину, чтобы нас отвёз.
Когда дезертиры входили в дом, собрав в охапку высохшую форму, обернувшийся Табас увидел, что всё было кончено. Их бывший сослуживец лежал без движения и уже не закрывался от ударов. Голова его вся была в крови. Она же густо покрывала кулаки и тяжёлые сапоги деревенских мужиков.
4
— Приехали. Всё, дальше не могу, батареи садятся, надо как-то назад ещё…
Табас взял рюкзак на колени и открыл дверь.
— Уходите. Вам там делать нечего, — сказал Ибар хозяину дома, который оказался деревенским старостой. Он только что довёз их до ближайшего населенного пункта: маленького полузаброшенного пыльного городка, со всех сторон окруженного чахлым лесом.
Староста сидел в машине, старом и постоянно дребезжавшем пикапе, в кузове которого покоились громоздкие изношенные батареи, накрытые бурым от грязи ободранным брезентом, и прятал взгляд.
— Ну, куда нам?.. — в который раз повторил он, и Табасу захотелось дать этому упрямому ослу в морду. А потом взять за волосы, развернуть к югу и рассказать о том, что несут дикари на земли Домов.
О том, что отступающие части Дома Адмет не эвакуируют мирных жителей, как о том кричит пропаганда, а бросают на произвол судьбы. И защитить их будет просто некому.
О том, что сейчас на север полноводной рекой через дюны текут десятки тысяч смуглых, грязных и оборванных переселенцев, переполненных ненавистью и завистью к тем, пьет чаще двух раз в день.
О том, что дикари постараются захватить дома и технику нетронутыми, зато всех жителей деревни выведут куда-нибудь подальше и перережут. Буднично так, между делом, равнодушно. Причем заниматься этим будут десяти-двенадцатилетние дети — смуглые, белозубые, весёлые, отчаянно старающиеся заслужить уважение взрослых и получить право называться совершеннолетними.
О том, что всё напрасно: их земля вместе с «могилами отцов», все равно будет погребена под тоннами песка, и никто, кроме археологов, если такая профессия ещё будет существовать на Кроносе, не найдет их. А дикари вновь соберут немногочисленные пожитки и двинутся дальше на север.
О том, что никто и никогда не вспомнит погибших, даже если их найдут и раскопают в песке ров с набросанными как попало трупами, высохшими до состояния мумий. Подумаешь, очередной безымянный могильник на краю безымянной деревни. Их таких сотни.
Но Табас сдержался и ничего такого не сделал. В конце концов, Ибар в глазах старосты обладал куда большим авторитетом, но и его он не послушал, так что не было никакого толку стараться.
«Пусть сидят на своём барахле», — с какой-то непонятной ему самому злостью думал Табас, глядя на то, как удаляющаяся машина пылит по дороге, блестя новенькими солнечными батареями на крыше. Пусть берегут поля, которые возделывали их отцы, деды и прадеды, если клочок выветрившейся земли для них важнее собственных жизней и жизней их детей. Пусть слушают радио, которое кричит о многочисленных победах и выгодах от постоянного выравнивания линии фронта, верят в то, что Его Превосходительство, Глава Семьи и Капитан не бросит их в беде. Пусть надеются на авось и боятся поднять задницы для того, чтобы спастись.
Если бы отец не привил Табасу стойкое отвращение к религиям, то он сказал бы что-нибудь, вроде: «Бог им судья».
Городок вымирал, это было понятно с первого взгляда. Люди тут были поумней и не настолько привязаны к земле для того, чтобы оставаться, терпеть лишения и, в конце концов, умирать. Несколько улиц, параллельно-перпендикулярных друг другу, небольшая площадь. Какой-то заводик, расположенный в двухэтажном приземистом здании, ныне заброшенный, глядящий на мир темными провалами окон и скрипящий распахнутыми стальными воротами. Улицы запущены, в клумбах, когда-то аккуратно обложенных красным кирпичом, растет колючка, в бетонном фонтане на небольшой площади уже давно нет воды — один лишь вездесущий песок. На краю города заброшенная заправка с заколоченными окнами.
