Петр Заспа - Аквасфера
— Триста пятнадцатый, пройдём над верхним краем.
— Понял вас.
Субботин потянул вертолёт в набор высоты. Внизу проплыла синяя черта моря, исчезающая за ровной линией границы зоны. Теперь они летели над гладкой серой пустыней, напоминающей молочные поля Арктики.
— Триста третий! — напомнил о себе «Позитив». — Ваши действия?
— Работаем! — нехотя ответил Дмитриев. — Верхняя граница три тысячи метров. Облачность сплошная, десятибалльная. Будет ещё информация — доложу!
— Понял вас! Вам добро на снижение.
— Пройду ещё с данным курсом на этой высоте.
Слушая переговоры Дмитриева с кораблём, Субботин удивлённо вздёрнул бровь. А ведь не только у него интуиция стонет в предчувствии беды. Александр Михайлович тоже не торопится лезть в эту серую кашу и, как может, тянет время.
Но «Позитив» неожиданно проявил упорство:
— Триста третий, старший приказывает вам снижаться. Как поняли меня?
— Понял. Выполняю.
Субботин почувствовал в голосе Дмитриева раздражение:
— Триста пятнадцатый, следуй за мной.
Ка-27 клюнул носом и, скользнув по поверхности бледной тенью, исчез внутри облачности. Сергей дал Дмитриеву возможность немного уйти вперёд, затем перевёл вертолёт на снижение. Бледно-грязная поверхность марева, похожая на огромное забетонированное поле, стремительно ринулась навстречу. Теперь, когда она проносилась рядом с шасси, это сходство было так реально, что Субботину показалось, что они сейчас покатятся по нему, как по полосе аэродрома. Колёса мягко коснулись пушистой ваты и исчезли. Затем в стекло бросились клубы тумана, в кабине стало темно, и вдобавок вертолёт затрясся мелкой дрожью. Сергей пробежался взглядом по приборной доске, затем беспокойно оглянулся по сторонам. По остеклению хлынули потоки воды. Видимость стала нулевой, и Субботин испугался, что он может столкнуться с вертолётом Дмитриева. Лезть вдвоём в такую темень было нарушением всех авиационных законов. Но никто не ожидал, что здесь будет как в грозовом облаке. Стремясь уйти с одного направления с ведущим, Субботин отвернул влево, но, к его удивлению, стрелка указателя курса не сдвинулась с места.
— Что с курсом? — он с тревогой обернулся к штурману.
Женя удивленно щёлкал переключателями, жал на кнопки, но ничего не менялось.
— Командир, отказ курсовой системы!
Сергей хотел сказать по этому поводу что-нибудь едкое, но не успел. Неожиданно вертолёт будто упёрся в стену. Субботин с Голицыным повисли на ремнях, кресла под ними заходили ходуном, табло отказов вспыхнуло красными огнями, а корпус затрясся от мощных ударов. Скорость с двухсот километров в час неожиданно погасла до пятидесяти. Желудок подпрыгнул к горлу, и Субботин понял, что они падают.
— Шаг подмышку! — заистерил Женя.
Но Сергей и без его подсказки уже тянул рычаг «шаг-газ» максимально на себя. Падение немного замедлилось, но теперь полезла вверх температура двигателей. Поняв, что ввысь им не вытянуть, а бороться с непроницаемым и вязким, как студень, туманом бессмысленно, Субботин двинул рукоятку управления вперёд, переводя вертолёт едва не в отвесное пикирование. Поступок был весьма рискованный. Пробивание облачности в надежде выйти под её нижний край чревато опасностью, так как она может опускаться до самой земли. Авиационный чёрный юмор по этому поводу гласит: нет земли, нет земли, потом полный рот земли! Стрелка высотомера открутила влево круг, затем второй и неожиданно замерла на восьмистах метрах, хотя Сергей явно чувствовал отрицательную перегрузку падения.
— Выводи! — Женя вцепился в кресло, хватая ртом воздух.
— Докладывай высоту! — выкрикнул в ответ Субботин в надежде, что высотомер штурмана работает нормально. Но по тому, как Голицын ошарашено посмотрел на прибор и постучал костяшками пальцев по кругляшку стекла, он понял, что у штурмана та же картина. — Триста третий, триста третий! — Сергей попытался вызвать на связь Дмитриева, но в ответ в наушниках раздавался лишь треск электрических разрядов.
Вертолёт переваливался с боку набок и стремился развернуться вокруг собственной оси. Субботина швыряло то на приборную доску, то на штурмана. Вцепившись в ручку управления, он пытался выровнять машину, но безуспешно. Они чудом держались в воздухе, но, казалось, ещё мгновение и вертолёт камнем рухнет вниз. Неожиданно стало светлее. Туман всё ещё был плотным, но уже не таким чёрным. Броски из стороны в сторону прекратились. Вертолёт вновь стал управляемым и послушно реагировал на рычаги управления. Субботин облегчённо выдохнул и, взглянув на красное в потёках пота лицо штурмана, попытался пошутить:
— Что-то, князь, у вас вид обоссанной мыши.
— На себя посмотри! — не остался в долгу Женя. — Командир, взгляни! Кажется, видно воду.
Сергей сделал левый крен и бросил взгляд вниз. Постепенно серая вата превратилась в белую, сплошная пелена начала разрываться в клочья, и в дырах отчётливо показалась синяя гладь моря.
— Метров триста! — на взгляд определил высоту Субботин.
— Да, — согласился штурман. — Не больше.
— Что у нас с приборами?
Женя пробежался пальцами по кнопкам. Пощёлкал переключателями. На всякий случай постучал по приборной доске кулаком. И наконец выдал потрясающий вердикт:
— Командир, из всего, что у нас есть, работают только часы!
Сергей посмотрел на него ошалевшим взглядом:
— Ты в своём уме?
— Посмотри! — не сдавался штурман. — Ты постоянно меняешь курс, а даже КИ на него не реагирует.
Индукционный компас — прибор вполне самостоятельный и ни от какой электроники не зависит. Это точно такой же компас, который носят на руке туристы, только точнее, приспособленный для нужд авиации, как дублирующий прибор курсовой системы. Уж этому-то чего надо?
— Женя! Куда делось магнитное поле Земли? — язвительно спросил Субботин.
— Да сам посмотри! — Голицын ткнул пальцем в выпуклый глаз компаса.
Сергей посмотрел и понял, что штурман прав. Градуированный шарик свободно купался в спиртовом растворе и при этом никак не реагировал на манёвры вертолёта.
— Охренеть! — только и смог он вымолвить.
Затем Субботин пощёлкал тумблером радиостанции и попытался ещё раз связаться с Дмитриевым:
— Триста третий, ответьте триста пятнадцатому!
И неожиданно в наушниках захрипело в ответ:
— Триста пятнадцатый, ты где?
Сергей аж подпрыгнул в кресле.
— А ты говоришь, ничего не работает! — подмигнул он штурману. — Триста третий, я триста пятнадцатый, иду на трёхстах метрах! Вас не наблюдаю.
— Я тебя тоже не вижу, — отозвался Дмитриев.
Сигнал доносился слабый и еле слышный, будто Александр Михайлович летел где-то за сотню километров.
— Смотри ведущего! — приказал штурману Субботин, затем, стерев пот со лба, озадаченно добавил: — Первый раз вижу такую облачность.
— Да разве это облака? Это же холодец какой-то! — не сдержал эмоций Женя. — Помнишь, как мы в грозу попали? Так куда легче было. Мне поначалу показалось, что мы в сугроб встряли, а потом понял, что так в воду втыкаются.
— Да… я уж подумал — отлетались!
— Вон! Вон, смотри справа! — неожиданно закричал Голицын и заёрзал в кресле, тыча пальцем в блистер.
В узкой полосе дымки, между гладкой, как стол, поверхностью моря и нависающими над головой тучами мелькнуло тёмное пятно вертолёта ведущего. Он летел рядом — всего в какой-то сотне метров впереди.
— Триста третий, наблюдаю вас! Не маневрируйте, а то потеряю. Сейчас подойду ближе.
— Понял! Тебя пока не наблюдаю.
— Александр Михайлович! — наплевав на все эти позывные, позвал ведущего Субботин. — Надо отсюда выбираться!
— Надо. А куда? У тебя система курс выдаёт?
— Нет.
— И у меня — нет!
— Здесь же полно островов! Предлагаю садиться аварийно. Вы их по зеркалу наблюдаете?
«Зеркалом» на авиационном сленге называют экран радиолокатора. На Ка-27, в отличие от штурмовика, локатор есть, и Субботин надеялся, что белые засветки суши штурман Дмитриева уж точно видит.
— С зеркалом то же, что и с остальным!
— Куда же мы летим?! — дрогнувшим голосом выдал своё волнение Сергей.
— Спокойно. У нас топлива ещё на два часа. Что-нибудь придумаем. Смотри, может визуально острова заметим.
— «Позитив» молчит? — спросил Субботин, хотя уже наперёд знал ответ.
— Молчит. Я тебя еле слышу, а до него сотня километров.
— Ну и влипли!
— Бывает.
Субботин догнал вертолёт Дмитриева и теперь летел рядом, едва не касаясь его винтами, но связь между ними продолжала оставаться слабой и временами пропадала, будто их разделяли горы или огромные расстояния.
— Пойдём ниже, — предложил Дмитриев.
