Константин Дроздов - Свастика в Антарктиде
Я же вспоминал свой разговор о летающих дисках с Хорстом. Замечательная воздушная машина могла бы доставить нас из Мюнхена в центр Египта менее чем за час, но… Все опять оказывалось не так просто. Виденный мной аппарат был пятым по счету и единственным удачно прошедшим большинство проверок. Первые два аппарата просто разрушились на начальном этапе летных испытаний. Но проблемы возникали не с двигателями. Главная проблема — отсутствие прочных и пластичных материалов, необходимых для конструкции аппарата. Зачастую такие материалы и требующиеся сплавы не удавалось воссоздать при существующем уровне технологического развития. Ученым и инженерам «Аненербе» приходилось долго подбирать и испытывать земные аналоги. Третий «Врил» показывал прекрасные летные качества и даже вышел, по уверениям Хорста, в околоземное космическое пространство, но при спуске по неясным причинам сгорел в плотных слоях атмосферы. По всей видимости, произошла разгерметизация — подвели те самые материалы, из которых был собран корпус. Вторая проблема — подготовка летного состава. Управление диском было весьма сложным, требовало не только особых навыков управления, но и особого типа мышления. Аппарат, действующий на принципах антигравитации, требовал от пилота нестандартных навыков пилотажа. Эта проблема привела к многочисленным авариям четвертого «вимана», и его восстановление требовало времени. И хотя на стадии изготовления, доработки и совершенствования в ангарах секретных заводов находилось еще пять аппаратов, действующий экземпляр на сегодняшний день был один, и Гиммлер не хотел им рисковать.
Мои размышления прервал резкий неприятный звук, будто кто-то быстро провел палкой по деревянному штакетнику. Я сразу понял, что нас обстреляли и попали в цель. «Фокке-Вульф» стал резко заваливаться на крыло и уходить влево. Сухо застучали оба «MГ-15», которыми был вооружен наш самолет. Хольц подскочил как ужаленный. Я покрепче ухватился за скамейку.
— Черт! — не выдержал Майер.
По корпусу опять забарабанил свинец. Щепки от разбитой рядом со мной скамейки брызнули в разные стороны. Хольц вскочил и бросился в тюки с грузом, забыв, что рядом с контейнерами, набитыми утепленной униформой, спальными мешками и провизией, стояли ящики с боеприпасами и взрывчаткой. Самолет тем временем стал делать немыслимые виражи, видимо пытаясь оторваться от преследователей.
«Сейчас завалит ящиками дурака Хольца, — подумал я. — Да и черт с ним!»
Зато гренадеры держались молодцом. Ровно сидели на своих местах, плотно вцепившись в скамейки. И тут сердце у меня сжалось — звук «палки по забору» я услышал со стороны пилотской кабины. Самолет клюнул носом. Захлебнулись наши пулеметы. Ярким светом из иллюминатора резануло глаза — полыхнул один из двигателей по левому борту.
— Грубер, проверь бортстрелка, а я — в кабину пилотов.
Вскочив с места, я кинулся в сторону носовой части самолета и распахнул дверь в пилотскую кабину. Ветер, проникающий сквозь разбитое остекление кабины, ударил в лицо. Пилот в левом кресле был мертв, его кровь забрызгала все вокруг. Приборная доска разворочена. Молодой летчик в правом кресле повернул ко мне бледное лицо:
— Напоролись на звено «Спитфайров». Не отстанут, пока не добьют. Прыгайте, а я попытаюсь сесть.
— В темноте не сядешь, прыгай с нами.
— Хорошо, но сначала вы, а потом я. Высота 4000 метров, должны успеть.
— Что внизу?
— По показаниям приборов, еще до нападения мы достигли суши.
Хлопок справа снова встряхнул «Фокке-Вульф».
— Прыгайте же, это второй двигатель загорелся!
Я бросился в транспортный отсек.
— Командир, стрелок мертв. Пулемет разбит, — доложил Грубер.
— Прыгаем, надевайте парашюты. — Я схватил первый попавшийся и кинул его Хольцу, уже выбравшемуся из тюков и прижавшемуся к борту.
— Нет-нет, я не могу, — забормотал он. Мешок выпал из его рук.
— Тогда я забираю его себе. — Я поднял парашют и, закинув его себе за спину, стал защелкивать ремни.
— Нет, он мой, — Хольц с вытаращенными от ужаса глазами ухватил меня за пряжки ремней.
— Да вот же, у тебя в ногах лежит. — Я с силой отпихнул оберштурмфюрера обратно к борту, и он шлепнулся, споткнувшись о парашютный мешок на палубе.
— Тапперт и Майер, хватайте больше воды и провиант, боеприпасы не берите. Без них можно обойтись. Грубер — рация. Хольц, возьми ящик взрывчатки.
— Фон Рейн, вы убить меня хотите?!
— Черт! Грубер — взрывчатка, Хольц — рация.
Я открыл дверь наружу. Едкий дым наполнил отсек. Отпрянув, я взмахнул рукой. Первым прыгнул Тапперт, весь увешанный флягами с водой, за ним — Майер. Вслед за ними в темный провал шагнул Грубер с вещмешком, набитым взрывчаткой. Хольца мне пришлось сильно пнуть ногой в зад, чтобы он, наконец, вывалился из самолета. Дым разъедал глаза, дышать стало невозможно. Я стал быстро выпихивать сумки с горнострелковым обмундированием, спальными мешками и другим снаряжением. Потом бросился за парнем в кабине. Он все еще сжимал штурвал.
— Бросай, я жду тебя! Пора прыгать! Не посадишь ты его в темноте!
Не дожидаясь ответа, я стал вытаскивать упрямца из-за штурвала. В дыму мы добрались до проема в фюзеляже и наконец вывалились наружу. За нашими спинами горящий «Фокке-Вульф» начал разваливаться на охваченные пламенем куски.
Посадка была жесткой, но благополучной. Ни рук, ни ног я себе не поломал, а это главное. Посидев с полчаса на песке и придя в себя после пережитых событий, я решил поискать своих и достал фонарик. Через час с небольшим нашелся Грубер, а затем и Майер с Таппертом. Все были живы и здоровы. Через некоторое время обнаружился и пилот. Он тоже был в порядке, а вот Хольц с рацией пропал. Когда нашли один из мешков, выброшенных из самолета, решили развести костер и поставить палатку.
Во время ужина я узнал, что лейтенанта Люфтваффе, спасшегося вместе с нами, зовут Вернер Хенке. Это был высокий и темноволосый парень, с по-детски припухлыми чертами лица. Иногда в его движениях проскальзывала некоторая угловатость, что обычно бывает присуще подросткам. Родом двадцатидвухлетний летчик был из Дрездена. За штурвал военного самолета Вернер Хенке сел в июне 1941 года, но признался, что в переделки, подобные этой, еще не попадал.
После ужина я отправил гренадеров спать, а сам решил остаться на часах, а заодно вместе с Хенке определить наше местонахождение. Подавленное настроение молодого пилота после бутербродов с мясом и крепкого чая сменилось готовностью к новым свершениям. Но я знал, что еще полчаса, и его молодой организм под действием недавно пережитого стресса и плотной еды потребует сна. Справиться с этим он вряд ли сможет, а имеющиеся в наличии амфетамины надо приберечь для экстраординарных случаев. Поэтому я побыстрее достал свою командирскую сумку. После изучения звездного неба и карт мы пришли к выводу, что находимся в пустыне между Ауджилой и ливийско-египетской границей, довольно сильно отклонившись от пункта назначения. Когда спустя несколько минут лейтенант захрапел, я достал еще одну карту, составленную со слов другого лейтенанта — Дитриха. Получалось, что мы, по странному стечению обстоятельств, упали совсем недалеко от затерянных в песках развалин, которые не давали спокойно спать Гиммлеру и Хорсту.
«Жаль, что рядом медиума нет», — невесело усмехнулся я, глядя на огонь костра. Спустя час я сонно поднялся и пошел расталкивать Грубера, чтобы он сменил меня на посту.
Мне снится сон, в котором я медленно выхожу из палатки. Хотя еще раннее утро, солнце нещадно слепит глаза, и я опускаю их вниз. На мыске моего десантного ботинка примостился скорпион. Он недвижим, словно греется на солнце. Я стряхиваю его и иду прямо, поднимаясь по пологому склону песчаного холма. Достигнув вершины, я замечаю внизу, с противоположной стороны, что-то темное. Быстро спускаюсь. Рядом с разбитой рацией я вижу тело оберштурмфюрера Хольца. Он мертв. Неподалеку распластался полураскрытый парашют с перепутанными стропами. «Не останавливайся, иди дальше», — вдруг слышится чей-то еле различимый шепот. Я подчиняюсь и иду дальше. Взбираюсь на следующий холм, затем другой. Чувствую, как по спине течет пот, — жарко. Хлопаю себя по ремню и обнаруживаю, что забыл флягу с водой. Хочу повернуть назад, но странный голос приказывает продолжать путь. И снова я иду вперед. «Все, взберусь на эту вершину и поворачиваю назад», — говорю я себе. Поднявшись на очередной гребень и собравшись уже повернуть назад, вдруг замечаю впереди нечто, нарушающее гармонию плавных линий песчаных дюн. Я вскидываю к глазам бинокль. Белые выцветшие глыбы древних развалин. В центре что-то, напоминающее купол храма, вокруг — то ли остатки крепостных стен, то ли прилегающих построек. Я делаю шаг вперед, и в этот момент песок начинает проваливаться под моими ногами. Я падаю в темноту и… просыпаюсь.
