Николай Мороз - Найти и исполнить
– Ошибочка вышла, товарищ майор – сказал Стас, – нет там поблизости культовых сооружений, церквей то бишь. А почему вас это интересует? Уж не веруете ли вы тайно в святую троицу и приснодеву Марию? Или, может вы, товарищ майор, крещеный?
Товарищ майор подобрался, запахнул шинель и потянулся к кобуре, расстегнул ее оглушительным щелчком, но на том пока и успокоился. Откинулся к стене, с насмешкой разглядывая Стаса, качнул головой. Охрана моментально оказалась рядом, «шпиона» вздернули на ноги, прислонили к печке. С этой позиции Стас увидел на столе и свой подобранный в хроноцентре ИЖ, складень, мобильник, банковскую карточку, ТТ убитого лейтенанта, и ключи от замка зажигания УАЗа. Полно улик, и все против «шпиона», особенно складень, где маркировку «made in China» только слепой не углядит. ИЖ тоже хорош, о ключах и говорить нечего, от тайника с оружием и документами ключики, это к гадалке не ходи. А уж «нокиа»…И без подсказки сотрудники компетентных органов моментально распознают в ней переносное приемо-передающее радиоустройство. С карточкой, правда, повозиться придется – ну кто поверит, что это деньги?
– Есть там церковка, – невыразительно молвил майор, – в ней столовая для рабочих и склад, но сейчас закрыто все, к сносу готовили, да война помешала. Давненько ты дома не был, москвич.
И в памяти моментально всплыли старые черно-белые фотографии из семейного альбома, снятые на «Смену» или «Зенит». Дед с бабкой, еще полные сил, наведались в тогда тихий и зеленый, точно провинциальный парк, центр Москвы. На снимках были запечатлены и сушкинский дом, еще не расселенный, и рядом строящаяся девятиэтажка за деревянным забором, и еще барак по соседству. А вот за ним, над плоской крышей высятся и колокольня, и купола со спиленными крестами той самой церкви, давно, еще в тридцатых, по словам бабки, закрытой. Она в ней последний раз еще девчонкой была – то ли отпевали там кого из соседей, то ли крестили – аккурат перед самым закрытием. И сынок поповский в той самой сушкинской усадьбе долго еще обретался, квартиру родительскую у него, правда, отобрали, но комнатенку то ли в подвале, то ли на чердаке оставили. А церковь уж после войны взорвали, при Брежневе, за одну ночку управились…
Крыть было нечем, Стаса держали с двух сторон, держали крепко и отпускать не собирались, хоть и замотало дом от взрывов, как лодку на волне, хоть и пришлось майору замолчать, пока грохотали первые после передышки выстрелы. Да и Стас на них внимания не обратил, сосредоточился на одном – отсюда он должен выйти живым, рассказав майору всю «правду», которую тот захочет услышать.
– Давно, – сказал Стас.
– Разведшколу когда закончил?
– В мае, – не моргнув глазом, «сознался» Стас, даже не задумываясь, что за грех только что взял на душу.
– Абверштелле «Краков»?
– Так точно, – поспешно признался расколовшийся «шпион».
– Ну, да белоэмигрантского выродка сразу видно, издалека. Вас там всех так одевают, как клоунов? – в словах и тоне майора не было насмешки, только злость, и желание поскорее покончить с допросом.
– Родители из России в семнадцатом году уехали и меня увезли, – точно оправдываясь, сказал Стас. Майор поднялся, подошел вплотную, достал и кобуры пистолет, точно такой же ТТ, как и лежащий на столе. Но пока просто стоял напротив, не сводя со «шпиона» глаз.
– Это у вас там офицеры, а здесь их давно истребили заодно с господами, – произнес майор. – Хреново ты учился, господин диверсант, если не знаешь, что в Красной Армии с восемнадцатого года офицеров нет. Или учителя, золотопогонники недобитые, рассказать забыли?
Вот в чем дело, вот где прокололся – офицер. Красноармейцу одного слова хватило, моментально опознал в и без того насквозь подозрительной личности классово чуждый элемент, по голове огрел, скрутил и сообщил, Куда Следует. Золотопогонники… Ну, да, погоны заодно со званиями объявлены пережитком царизма, вот и у товарища майора знаки различия воротник и рукава шинели украшают. Отменили погоны в восемнадцатом, вспомнить бы еще, когда вернули…В конце войны командный состав уже звезды на плечах носил, это точно, фотографий тех времен в семье полно сохранилось. Что же у нас получается – сейчас сорок первый год, сорок второй? Да еще и осень, по погоде судя конец сентября – октябрь, не позже… И где, самое главное, он находится, куда его занесло вслед за Юдиным?..
– Цель заброски? – повторил майор.
– Я должен проникнуть в Москву и завербовать наводчиков для немецкой авиации, – немедля выдал свои намерения Стас, но майор ему не поверил.
– Врешь. – Он шагнул вперед и оказался со Стасом лицом к лицу. – Этой швали и без тебя в городе навалом. Врешь, скотина. Цель заброски? – Майор поднес пистолет к носу «шпиона».
– Я должен отравить воду в московском водопроводе. «И убить Сталина» – последнее произнести Стас не успел, смотрел в черное пистолетное дуло, оказавшееся перед глазами. И прикрыл веки, почувствовав, как холодный металл впечатался в кожу лба, разлепил глаза, посмотрел на майора.
– Последний раз спрашиваю – цель заброски? – произнес тот, – или прямо тут тебя исполню, как собаку, и в силосную яму сбросить прикажу…
Дульный срез врезался в лоб еще сильнее, Стас откинул голову, поморщился от приступа тошноты и сдавившей виски боли, и сказал еле слышно:
– В составе группы диверсантов я должен организовать покушение на верховного главнокомандующего. А подробности – не твое дело, майор, мелко плаваешь, чтобы я тебе о своих планах докладывал. Не по чину будет. А вот командованию твоему обрисую все в лучшем виде, и расскажу, и на местности покажу, как положено. Выполняй, пока всех нас тут не накрыло, или сам под трибунал пойдешь, так как источник ценной информации не уберег. Штрафбатом дело пахнет, или – сам знаешь – за этакую оплошность тебя самого запросто исполнить могут. По законам военного времени…
Замолчал, ожидая реакции. Реакции не последовало – не дали по загривку, не одернули.
Майор, правда, потемнел лицом, как любой бы на его месте, зло поджал губы, но ни один из стоявших поблизости не дернулся, молчали все. Это, может, и хуже, что не дергаются, не орут, не мельтешат.
– Конечно, расскажешь. – Майор убрал пистолет. – Соловьем споешь и спляшешь, если потребуется.
Он повернулся в сторону двери:
– Алехина мне позови. Бегом!
Захват справа ослаб, боец, грохоча сапогами, выбежал прочь из дома, Стас привалился к печке спиной, вдохнул ледяной воздух, чувствуя, как становится жарко – пришло что-то вроде отходняка после шока, но передышка оказалась недолгой. В комнату влетел совсем еще молодой парень в шинели нараспашку, из-под которой виднелся китель с малиновыми, как у майора, петлицами и заправленные в сапоги штаны, глянул сначала на Стаса, потом вытянулся перед начальством. Тот комкал газеты, запаковывая в них «вещдоки», сунул их в руки запыхавшемуся Алехину.
– Лейтенант, это и вот этот… экземпляр, – кивок в сторону Стаса, – немедленно доставить в штаб. Скажешь – обнаружен в расположении части, дальше с ним там сами разберутся. И мухой обратно. Давай.
Он вышел из комнаты, потеряв к Стасу всякий интерес. Алехин, еще раскрасневшийся от бега, крикнул вслед начальству «есть доставить задержанного в штаб», сделал суровое лицо, сунул газетный сверток в новенький планшет на боку и скомандовал:
– Пошел.
Стаса подхватили под локти и потащили к двери. Она распахнулась от хорошего пинка, в лицо ударил ветер вперемешку с мелкими колючими снежинками, гарью и запахом солярки. У крыльца, увязнув в грязи, стоял грузовик с брезентовым верхом, Стаса втолкнули в кабину, лейтенант сел рядом, захлопнул дверцу. Водителем оказался один из конвойных, неразговорчивый, диковатого вида деревенский мужик. Он мрачно глянул на соседа, передал свою винтовку лейтенанту и завел двигатель. Машину качнуло – кто-то запрыгнул в кузов, врезал кулаком по стенке кабины, грузовик дернулся, выкинул из-под колес комья грязи, и покатил к вывернутым с корнем столбам, на одном из которых еще висела на одной петле створка деревянных ворот.
Проехали по улице мимо уцелевших и разрушенных домов, из приоткрытого окна тянуло гарью и сыростью, зато выстрелы начали понемногу стихать, а вскоре и вовсе умолкли. Грузовик мотало в колеях, во все стороны летела грязь, «дворники» размазывали ее по лобовому стеклу и гнусно при этом скрипели. Въехали в поворот, миновали длинный деревянный барак с выбитыми окнами, дальше пошли одноэтажные домишки, пока не тронутые ни огнем, ни снарядами, и городок закончился. Колеи уводили на пригорок, за ним тянулся лесок, мокрые облетевшие деревья роняли в глину последние бурые листья. И ни одного указателя, ни намека, где он оказался – Стас принялся было вертеть головой, но получил под ребро ощутимый тычок локтем.
– Не дергайся, – произнес лейтенант без угрозы в голосе. Стас покосился на него – замученный, сутки или больше не спал, глаза красные, физиономия бледная, таращится на дорогу, старательно изображая всем своим видом должную ненависть к врагу и служебное рвение. Но получается паршиво, накрепко приклеилось к лицу лейтенанта выражение безнадеги и отрешенности от всего земного, понимает, что не жилец, и ждет уже своего часа, гадая, как это произойдет.
