Роман Злотников - Последний рейд
Почему ее оставили в неведении? Она перестала вслушиваться в щебетание своего очаровательного соседа и исподтишка окинула взглядом присутствующих. Супруги Присби наслаждались сигарами с таким подчеркнуто безмятежным видом, что всем присутствующим сразу должно было стать ясно — уж они-то полностью в курсе происходящего. Но адмирал достаточно хорошо изучила эту парочку и ее повадки, чтобы понять — эта демонстрация еще ничего не означает. К тому же, даже если бы Присби и обладали информацией, то, прежде чем сказать хоть что-то Шанторин, они вытянули бы из нее все жилы. И опять же демонстративно, на глазах у всех, наслаждаясь каждой секундой этой пытки. Так что этот вариант отпадал. Шанторин с надеждой перевела взгляд на старшую из семейства Энгеманн, но, на ее счастье, в этот момент на пороге появилась герцог. Судя по ее торжествующему виду, их долгое ожидание наконец-то подошло к концу.
— Господа, я ждала еще одного важного гостя, и вот только что он, хвала Еве, наконец-то прибыл. — С этими словами герцог сделала шаг в сторону и повернулась, открывая взору собравшихся свою новую гостью. Адмирал подалась вперед, напряженно вглядываясь в дверной проем. Что ж, долгое ожидание присутствующих было вознаграждено в полной мере. На пороге появилась… профессор Антема, личный врач королевы.
После того как профессор устроилась в “гостевом” кресле (у большинства постоянных гостей в курительной были свои заранее определенные места, а остальные сидели на мягких диванчиках, обитых искусно выделанной кожей балеарской антилопы), герцог, занявшая место напротив гостьи, с почтительным видом протянула ей запечатанный пеналец с сигарой и по праву хозяйки задала вопрос, который, несомненно, вертелся на языке у всех с того момента, когда гостья появилась на пороге курительной:
— Как вы можете охарактеризовать состояние королевы, доктор?
Профессор благосклонно приняла пеналец, неторопливо распечатала, извлекла сигару, размяла ее в пальцах, поднесла к носу, втянула воздух ноздрями и причмокнула:
— Да-а-а герцог, это, несомненно, “Черный Элиниум”, причем, скорее всего, с восточных плантаций… думаю, “Элиниум плагин” или “Элиниум гламо”.
Антема все так же неторопливо распечатала свежую гильотинку, аккуратно откусила кончик сигары, затем погрела ее над огнем, осторожно раскурила и набрала в рот ароматного дыма:
— М-м-м-м-да, просто великолепно… что же касается королевы, то… скажем так, ее состояние вполне естественно для женщины, находящейся в детородном возрасте, но беременность она переносит крайне тяжело…
— Она действительно беременна?
— А вам известно от кого?
— Говорят, от своего офицера связи, какого-то крестьянина…
— А как относится к ее беременности гвардия?
— А сколько у нее недель?
Вопросы посыпались со всех сторон, но профессор замолчала и принялась смаковать сигару, поэтому они мало-помалу прекратились, и все выжидательно уставились на Антему. Та еще где-то с полминуты демонстративно курила, затем отложила сигару на подставку и повернулась к хозяйке дома:
— Прежде чем я начну отвечать на ваши вопросы, я хотела бы обозначить свою позицию. Я не принадлежу к аристократическому роду, но то, что я согласилась появиться здесь, вовсе не означает, что я придерживаюсь республиканских взглядов. Я по-прежнему верна короне, но… я не хочу, чтобы королевством правил прижитый неизвестно от кого ублюдок-полукровка.
Все пораженно молчали. Потом герцог свистящим шепотом задала главный вопрос:
— Значит… у нее девочка?
4
— Ну все, сладенький мой, иди… тетенька поспит. Вот тебе за труды.
Толстая матрона с отвислой грудью небрежно сунула Лерою смятую полусотенную купюру, устало махнула пухлой пятерней, затем перевернулась на левый бок и, пару раз взбрыкнув задом, умостила мягчайшее пуховое одеяло между жирными коленками. Лерой послушно отодвинулся на край кровати, сел, нащупал ногами тапочки и поднялся. Осторожно, чтобы не потревожить клиентку, он сдернул со спинки стула тонкую шелковую, всю в кружевах рубашку, узкие обтягивающие панталоны, туфли, трусики и чулки и на цыпочках двинулся к двери. Не успел он пройти и половины расстояния, как стало ясно, что можно было особо и не осторожничать. Комнату огласил мощный храп, прямо-таки рык мистрисс Пелемогры…
Выскользнув за дверь, Лерой швырнул вещи на пол и стал одеваться. Спустя пару минут он закончил с облачением и, бросив взгляд в ближайшее зеркало (они на этажах были расставлены буквально на каждом шагу), привычным жестом поправил прическу и разгладил манжеты. Из зеркала на него смотрел изысканно одетый брюнет с гибкой, но мощной фигурой, большими, сильными руками с крупными ногтями, которые, если бы не маникюр, смотрелись бы страшновато, и едва заметными клыками, торчащими из-под верхней губы. Мистрисс Пелемогра была последней клиенткой, за окном уже светало, и сегодня больше никого не предвиделось. Лерой улыбнулся, обнажив жутковатые клыки, подмигнул своему отражению и, тряхнув головой, пошел к лестнице, сопровождаемый громогласными руладами, доносившимися из номера, который он только что покинул. Это означало, что мистрисс Пелемогра полностью удовлетворена сегодняшним свиданием…
Внизу его ждал Роб. Лерой почувствовал его еще на втором лестничном пролете, вернее, он почувствовал, что мастер Труа не один, сразу же как вышел на лестницу, но то, что второй — Роб, понял только на втором пролете. И Роб ждал его. Иначе зачем бы ему торчать у стойки? Это означало, что что-то произошло.
Мастер Труа заметил Лероя, лишь когда он спустился в холл.
— А-а-а, Лерой, мальчик. — Старый сутенер блеснул маслянистыми глазками, голодным движением провел языком по тонким губкам и тут же растянул их в сладенькой улыбочке. — Ну, как наши дела? Мистрисс Пелемогра довольна?
Лерой (он еще заранее скорчил дебильно-слащавую рожу, которая в этом борделе нравилась всем — от самого мастера и до клиенток) молча достал из-за пояса смятую купюру и протянул мастеру.
— А-ха-ха, а-ха-ха, — визгливо засмеялся Бури-мир Труа, — вот молодчина, вот умница. — Купюра исчезла в его пальцах так быстро, что какому-нибудь стороннему наблюдателю могло бы показаться, будто она просто втянулась под кожу ладоней. Но сторонних наблюдателей здесь не было. Уж за этим-то Роб следил строго. О том, что в этом деле на Роба вполне можно положиться, было отлично известно не только тем, кто жил в его борделе, но и всем обитателям улицы Двух лун, главной улицы столичного квартала Красных фонарей.
С того дня, когда уродливый горбун в поношенном крестьянском плаще и с лицом, изуродованным какой-то странной болезнью, от чего оно стало сильно напоминать морду ящерицы, впервые постучался в двери роскошного борделя мастера Труа, пользовавшегося довольно широкой популярностью в среде развращенной золотой молодежи столицы, прошло всего полтора года. Шел сильный дождь, и старая привратница, отворившая дверь, не сразу разглядела, кто это сунул свой нос в эти шикарные двери, обитые тончайше выделанной шкурой алосского быка. Впрочем, в тот момент они были уже не такими уж и шикарными, ибо мастер Труа как раз испытывал некоторые трудности с клиентурой. Нет, его “Отель удовольствий” и тогда отвечал самым строгим стандартам и предлагал клиенткам полный спектр необходимых услуг от эромассажа и традиционного секса до голубых, розовых и садомазо-сеансов, а также коллективных оргий. Но подобные услуги на улице Двух лун предлагали еще добрых два десятка заведений, а если брать весь квартал, то и все полторы сотни. Кроме того, в квартале всегда присутствовали специализированные салоны и индивидуалы разного пола, возраста и предпочтений, число которых в разные времена доходило до пяти, а то и до шести сотен. Так что конкуренция была страшно высока.
И ведь не всегда было так. Ах какие славные раньше были времена!.. Работы хватало всем. Ну разве еще пять-семь лет назад могла какая-нибудь почтенная матрона или юная леди пропустить возможность время от времени выбрать часок-другой и завернуть в заведение, где смазливые разбитные мальчики в лепешку расшибутся, чтобы доставить уважаемым гостьям максимум удовольствия? Ведь если иногда не давать себе расслабляться, то от вечных мужских капризов можно и свихнуться. И каждой клиентке квартал предоставлял удовольствия по ее вкусу и кошельку. А на мелкие нарушения трудового кодекса и всякие бредни типа “нещадной эксплуатации беззащитных мужчин” никто не обращал внимания (а если и обращал, то все улаживалось парой купюр, быстро перекочевывавших в карман полицейских или проверяющих). И всем было хорошо.
Но затем настали другие времена. Юная королева хорошенько проредила буйный и своенравный дворянский “огород”, кое-кого лишив поместий, кое-кого дворянства, а кое-кого и самой головы. И тут внезапно оказалось, что сии “удаленные” (тем или иным макаром) головы и составляли большую часть клиентуры наиболее дорогих борделей. А те, кого королева приблизила к себе и одарила землями, чинами и дворянством, имели совершенно другие интересы. Так что толпы щедрых женщин, соривших деньгами направо и налево, сгинули в прошлое. И роскошные бордели, ранее распахивавшие свои двери только перед представительницами самой что ни на есть аристократии и презрительно захлопывавшие их перед нуворишами из числа простолюдинок, теперь, наоборот, начали охоту за такими клиентками. Но таких было слишком мало.
