Ян Валетов - Ничья земля
Молчун прыгнул в овраг ногами вперед, словно в речку с «тарзанки», и с треском врезался в заросли орешника, густо покрывавшего весь склон почти до самого низа. Сергеев, отстававший на добрый десяток метров, достиг края в тот момент, когда с ближней «вертушки» застрочил пулемет, но тяжелые пули ударили в пустоту – он уже летел вниз, ломая ветки, стараясь прикрыть лицо локтями. На полпути его развернуло в воздухе от удара о тонкий пружинистый ствол, швырнуло спиной вперед обо что-то твердое, да так, что в рюкзаке захрустело.
– Только бы не контейнер! – с ужасом подумал Сергеев, но испугаться по-настоящему не успел.
Ноги обогнали голову, и он кувыркнулся в воздухе, словно парашютист в свободном полете. Тонкая, как хлыст, ореховая ветвь рассекла ему губу и обожгла щеку болью, а в следующий момент Сергеев получил сильный удар в промежность и, взвыв, шлепнулся в неглубокую лужу, на укрытое слоем подопревших листьев дно оврага, подняв в воздух тучу брызг.
Рядом, по мертвой и мокрой листве, хлестнули очереди пулеметов, прочертив фонтанчиками, выбитыми из воды и земли, четыре смертоносных трассы, и ушли дальше, миновав на этот раз облюбованные цели.
И тут же над оврагом, придавив беглецов к земле яростным ревом двигателей, промчались вертолеты. Рукоять автомата больно давила Сергееву на ребра, дыхание забило при падении так, что не было сил подняться, а Молчун, вцепившись клещом, уже волок его к поваленным, подгнившим стволам, глубоко вросшим в почву метрах в пятнадцати от места их падения. Откуда только силы у пацана взялись? Ослабевший на секунды гул турбин опять начал нарастать – «вертушки» зашли на боевой разворот и вновь устремились к оврагу, стараясь успеть накрыть бегущих огнем – лезть за ними в глубокий лог никто не хотел. Да и сам Сергеев в жизни добровольно в него б не полез – слишком хорошо он знал, какие сюрпризы могут скрываться на дне. Им повезло, что до вечера было далеко. Если бы на лес опустились сумерки, их бы расстреляли, как куропаток, с помощью приборов ночного видения, не спускаясь вниз, словно в тире. А так – если пережить барражирование – есть шанс спастись, уйдя по оврагу из зоны обстрела.
Поливая землю свинцом, две боевые машины пронеслись над ними. Что-то застучало по ветвям, значительно тише и медленнее, чем стучат летящие пули, и чавкнуло, падая в грязь. Потом справа хлопнуло, и воздух вокруг наполнился свистом и шелестом – осколки прошили лесок, чудом не зацепив никого из них. Потом рвануло слева и сзади, но Михаил, прикрывая собой Молчуна, прижимался к обомшелому стволу рухнувшего давным-давно вяза. Осколки впились в трухлявую кору и увязли в пропитанной влагой древесине.
На третий заход они вышли еще быстрее, предварительно сбросив скорость, и зависли над оврагом, всматриваясь в переплетение ветвей. Снизу Сергеев видел стрелков, выглядывающих из дверных проемов, видел их темные кевларовые шлемы с зеркальными забралами. Не униаты, не ооновцы, не россияне. Неужели охотники?
Сергеев слышал о таких рейдах, устроенных неизвестно кем, но известно зачем и за большие деньги. Ему рассказывали в Москве – Оленин до своей смерти рассказывал, но за бутылкой, с хиханьками-хаханьками. Колычев обмолвился пару раз – в виде анекдота. И в Интернете, бывало, всплывала реклама, но без прямых описаний, кто и за кем собирается охотиться – туры на Ничью Землю. А сейчас Михаил воочию видел их – новые вертолеты, таких нет ни у ООН, ни у россиян, ни у многочисленных формирований на территории Зоны совместного влияния. Современное оружие, амуниция, оборудование. Может быть, это не армейская засада. Армия расстреляла бронемашины, а эти, вовремя получив информацию от своего источника, устроились у еще теплых трупов, чтобы насладиться сравнительно безопасной охотой на мародеров.
Еще заход. На этот раз гранат вниз полетело больше – почти десяток. Захлопали взрывы. Благо легли «лимонки» правее, метров на пятнадцать-двадцать: пилот ошибся с ориентирами и от густо летящих осколков беглецов прикрывал ствол, под которым они прятались. Сергеев видел перепачканное лицо Молчуна со злыми, похожими на тлеющие угли глазами.
Дать бы ему волю – он бы устроил им бой с перебежками. Меняя позицию, можно было бы поймать на мушку дверной проем – тридцать метров для АК не дистанция – и устроить стрелкам вестсайдскую историю с простреленными конечностями и смертельными рикошетами внутри коробчонки. Чем черт не шутит – в четыре ствола можно было бы и потягаться, если уж совсем крыша от злобы съехала. Ракет, кроме ПТУРСов, у них, кажись, нет, напалмовых бомб тоже. Но вдвоем – избавь, Господи, от соблазна. Нечего в партизанщину играть. Сядут, спустятся в овраг, возьмут в клещи и благополучно загонят, как кабанов, под пулеметный огонь зависших с двух сторон вертолетов. Не надо их злить. Пусть кидают «лимонки», стреляют наугад и делают прочие непрофессиональные глупости. У вас шоу, господа?! Развлекайтесь! Мы не гордые, мы полежим пока мордой в грязь. Эх, сообщить бы ооновцам, вот была бы потеха! Но об этом можно только мечтать...
Граната ударила о ствол над их головами и улетела в сторону, подпрыгивая, словно теннисный мячик. Сергеев машинально прикрыл плечом голову Молчуна, а корпусом его тело, но граната рванула в глубокой промоине, которую вода проложила себе еще весной, во время схода снега, если судить по заросшим травой краям, всего лишь осыпав их землей и палой листвой.
– Сейчас они уйдут, – почему-то прошептал Сергеев в перепачканное ухо Молчуна. Говорить в полный голос ему не хотелось, хотя никто услышать их не мог. – Надолго их не хватит.
Вертолет завис прямо над ними, словно огромный вентилятор, гонящий вниз поток воздуха, от которого дрожали ветки и вверх взлетала мелкая водяная взвесь. Лопасти вспарывали воздух, свистели на басовой ноте турбины. Потом уханье лопастей перешло в непрерывный вой – один вертолет начал подниматься, волоча за собой вторую машину, словно привязанную к нему стальным канатом. Вниз, уже не прицельно, полетела еще пара гранат. Кто-то из стрелков выпустил по зарослям полрожка – так, наугад, для проформы. Отлетев на сотню метров от края оврага, что говорило о предусмотрительности и военном опыте пилота, машины сели.
Вот теперь время терять было никак нельзя.
Вниз они сразу не пойдут, но залягут с двух сторон лога и будут стрелять на каждый шорох и на малейшее движение. А там и ночь не за горами, а что из приборов ночного видения у них там, в рундучках, припасено никто не знает. Прикидываться хладным трупом Сергеев не хотел, хотя теоретически знал, как это делать. Но в условиях тропиков, а не поздней осенью на родной Украине, когда все вокруг холодное, сырое и мокрое, и на экране прибора он на таком фоне будет просто сиять, как фазан на снегу: стреляй – не хочу.
– Пошли, – сказал Сергеев Молчуну хрипло и вскочил на ноги.
Вскочил – это только так сказано. Ставший внезапно неподъемным рюкзак потащил его в сторону, и если бы малец не вцепился в рукав куртки, Сергеев бы рухнул на землю, как выпивший свои пол-литра забулдыга. Плюс ко всему, от удара в паху болело так, что Михаил заковылял прочь походкой кавалериста, совершившего трехдневный переход по пересеченной местности не сходя с седла ни на минуту. Каждый шаг отдавался внизу живота мучительным тянущим ощущением, хотелось немедленно лечь на землю, прямо на скользкие от влаги листья, и лежать, свернувшись в клубок, подтянув ноги к груди, и, по возможности, даже не дышать. Но кто мог дать ему такую возможность?
Дно оврага было усеяно мусором, сгнившими остатками поваленных когда-то деревьев. Слева от них торчал из земли смятый кузов допотопного «жигуленка», чуть впереди виднелся перекрученный в штопор остов металлической осветительной фермы, на которой висели ржавые лохмотья, бывшие некогда колючей проволокой. Земля, по мере того как они, под жалобное оханье Сергеева, максимально быстро продвигались вперед, прорастала осколками битого стекла, какими-то железяками, кусками осклизлого картона, рваными тряпками. Сергеев, крутя головой по сторонам, мысленно поблагодарил судьбу, что они не прыгали в овраг в этом месте – здесь бы их путешествие окончилось при приземлении и без помощи охотников.
Овраг был природным мусоросборником еще во время Волны. Позже ливни сносили в него мусор – откосы то и дело прорезались глубокими рывчаками, похожими на следы сабельных ударов, в которых, словно змеиные тела в кубле, переплетались грязные корни деревьев и кустарников.
– Быстрее, – сказал Сергеев и затвердил, как молитву: – Быстрее, давай быстрее, быстрее...
Со стороны они, наверное, смотрелись комично. Мужчина и мальчик, который его поддерживал. Оба грязные, мокрые, с громоздкими рюкзаками, увешанные оружием. Многоногое, многорукое существо, неровно ковыляющее по земле, с кряхтением и стонами перебирающееся через поваленные деревья, продирающееся сквозь кусты, разрывая одежду о ветви. Но, на их счастье, со стороны их никто не видел, а сами они оценить комизм ситуации не могли – не до того было, да и, с их точки зрения, ничего смешного в этом не было. Было больно, холодно и страшно. И не хотелось умирать. Совсем не хотелось.
