"Фантастика 2025-29". Компиляция. Книги 1-21 (СИ) - Белл Том

— Оппаньки, — встрепенулся темненький корнет по имени Вадим, притормозив в числе первых.

— Ого, с иркутского полка… — прокомментировал шёпотом товарищ, рассмотрев нашивки.

— Не дрейфь, с нами барин, а мы — сопровождение, — заявил Михаил нагло и двинул мимо четверых опешивших штаб–офицеров, поднявшись на открытую веранду с видом на залив.

— Господа столичные, моё почтение! — Откланялся он им ещё по пути.

Те только больше сгорбились со своими кружками и переглянулись. Похоже, и им здесь быть не положено.

Ночь июньская выдалась неожиданно тёплой. Поэтому на веранде после драки с большим удовольствием устроился, чтобы проветриться.

Стола одного оказалось мало на нашу толпу, поэтому решили придвинуть второй. Барышень по центру, дабы не убежали, меня во главе стола, вероятно, чтоб все меня видели.

Сразу две работницы подлетели к нам, сияя. Гусары–то все красивые, да и не бедствуют, как известно. Если не вести речь о тех, кто в карточные игры любит рубли просаживать. У этих вроде с имуществом военным всё хорошо: двое часами механическими на цепочках светят. У одного за крышкой фотокарточка лица женщины в профиль, у другого — гравировка из позолоты.

У меня тоже часы от отца остались. Продал. А теперь куплю!

Заказали по три кружки браги сразу на человека, да закуски всякой. Заикнулся я было о чае и еде основательной, не одобрили.

Но я всё равно настоял на своём. Барышням французского шампанского попросили, да еще и в стеклянных бокалах. И понеслись шутки да веселье. Случаи со службы начали вспоминать. А мне кусок в горло не лезет. Лица юнкеров перед глазами. Будто только очнулся я и начал чувствовать утрату.

За этим столом ведь и мои товарищи из училища могли сидеть и так же радоваться.

— Выпей, не горюй, — раздалось от гусара, которого Степан побил.

Морда у него распухла, как и мои уши. Тоже невесёлый сидит, но кружку браги мне живенько пододвигает.

— Не хочу я, — бурчу.

Гусары все на меня уставились, посерьёзнели.

— Барин, не по чести сухим сидеть, когда сударыни пьют, — выпалил светлый корнет.

— Верно сказано, сударь, — подтвердила блондинка по–дружески и подняла бокал. — За Андрея Сабурова, победителя сибирских казаков!

— Вы малость загнули, сударыня, — выдал Вадим. — Но для красного словца лучше и не придумаешь! За барина Сабурова! Смелого и отважного охотника на сибирских медведей!

— За Сабурова! — Застучали кружки.

Пришлось выпить. И ощутить это новое для меня чувство. Свободы мысли и широкого восприятия. В чём–то притуплённого, а где–то наоборот заострённого и излишне эмоционального. Думал, развеселюсь, как гусары и дамы, а загрустил ещё больше.

И, тем не менее, вскоре встряхнуло признание светленькой барышни по имени Екатерина, которая заявила с артистизмом и иронией:

— Простите, господа гусары, но вы должны знать, что нас ищут полицейские по всему Владивостоку.

— Да ну! — Ахнули и даже насторожились.

— Моя подруга Наталья Алексеевна дочь полицмейстера города, а я её двоюродная сестра баронесса Строгонова.

— Дочь адмирала Строгонова? — Уточнил я.

— Именно, сударь.

Светленький корнет и ещё двое гусар присвистнули в унисон.

Вот почему барышни ходят и никого не боятся. Первая дочь главы полиции, вторая — заместителя командующего флотом. Злейшего боевого адмирала, от которого все командиры эскадр вешаются, а матросы, услышав фамилию, икают.

Гусары сразу и посерьёзнели.

— Простите, господа, — покаялась Екатерина.

— Что вы, ваше благородие, — произнёс Михаил приподнято, быстро перестроившись. — Ещё шампанского?

Официоз пошёл.

— А вы слышали, господа, что в училище имени Ушакова стряслось? — Поднял больную тему Вадим спустя какое–то время. — Говорят, недавно тела юнкеров телегами вывозили.

— Господи, — ахнула Екатерина.

— Где оргалиды, там Господа нет, — сказал один из гусар на выдохе.

— Мой отец там был, едва спасся, — призналась Наталья. — Если бы не Небесная… А меня Бог отвёл, приболела.

— Слышал я, что больше сотни юнкеров убили, нелюди, — добавил Вадим, заиграв желваками. — Как же так.

— Первый удар был ледяной шрапнелью, — выдавил я, не в силах сдержаться, и добавил тихо: — по нашей казарме, когда все через окна смотрели.

На меня все уставились, раскрыв рты.

— Я успел лечь. Но многие не успели, — прошептал и протолкнул ком поглубже в горло большим глотком горькой браги.

— Так вы… юнкер того училища? — Поинтересовалась Наталья, хмурая, как туча.

— Бывший, — ответил, отдышавшись.

— Повезло вам, сударь, — похлопал по плечу сосед.

Кивнул в ответ.

— В страшное время живём, — разговорилась дочь полицмейстера, на меня поглядывая. — Военных столько нагнали, что куда ни глянь, они. Отец меня в Иркутск к тётке отправлять собрался. А я его оставить не могу.

— Вместе и поедем, — добавила Екатерина. — Жаль родимые места покидать. И страшно, что с этим станется.

— Ну, начинается! — Воскликнул вдруг Михаил. — На поминки собрались? Или за поражение горюем?

— Во! Во! — Другие гусары поддержали.

— Войск уже тысяч десять вступило во Владивосток, еще тридцать на подходе, — начал Вадим приподнято. — Флот наш до кучи ощетинился. И Небесная здесь со своей меха–гвардией. Раз Анастасия Николаевна за дело взялась, шансов нелюдям не дадим.

— Точно! С такими силами разорвём любую тварь играючи! — Поддержали гусары и подняли кружки. — За Небесную! За батюшку императора!

— За Небесных юнкеров, — добавил я настойчиво.

И все замолчали вдруг.

За Небесных юнкеров в груди отозвалось всё равно. Так в простонародье нас зовут за погоны голубые.

За надежды стать пилотами.

За мечты в небе облака рассекать перламутровыми крыльями.

Что ж, уже не обо мне. Хотя в душе я остался пилотом мехара, ибо вкусил кровь тварей поганых из кабины боевой машины.

Задержали на мне взгляды гусары. Пусть и пьяные порядком, но пытливые и мужественные. Секунды две вопросительно смотрят. А затем кричат, будто их озарило:

— За Небесных юнкеров!!

Стукнулись кружками, выпили до дна! Барышни бокалами звякнули запоздало, пригубив с задумчивыми лицами.

Развеселились господа с дамами вновь. Не заметил, как сам охмелел и, наконец, расслабился.

Один гусар выскочил, цыган каких–то на дороге поймал, углядев. В трактир загнал пятерых музыкантов с гармонью, скрипкой и гитарами. И понеслись пляски! Барышни ошарашенно с мест своих смотрят, а гусары всякое вытворяют, соревнуюсь между собой в кителях нараспашку. Весь трактир ходуном ходит, штаб–офицеры сбежали.

Под шумок корнет тёмненький ко мне ближе подсел, браги ещё попросив.

— Что грызёт тебя братец, рассказывай? — Спросил Михаил, полную кружку подавая.

Ещё так смотрит участливо. Екатерина с Натальей тоже уши навострили, понимающе поглядывают.

Вздохнул тяжело. Сжирает меня изнутри. Как чуют.

Хочется душу излить. И я признаюсь.

— Я со знаменем маршировал гордо пред той, что, как оказалось, род мой ненавидит.

— Ох, барин колко вы рассказываете, — слышу от Натальи тихое.

— Выгнала меня принцесса в шею из училища юнкерского при всём батальоне, а за что — даже не знаю. Я на мехе летать мечтал с детства. А теперь вижу, как с бедой юнкерам кольца управления вручают, в гвардию Небесной зачислив. И пусто мне стало сегодня. Как отняли счастье. Надежду отобрали. Понимаете?

Вздохнул Михаил тяжело, глаза опустив.

— Но коль так вышло, — говорю уже с силой, ибо нечего нюни развозить. — Полезным быть хочу в войне с тварями. На моих глазах погубили они товарищей. И чувство, братцы, что сделать ничего нельзя… оно поганей некуда. Букашкой себя почувствовал жалкой и возненавидел больше, чем врага.

— Ну а мы что, букашки по–вашему, сударь? — Встрепенулся корнет.

— Прошу извинить, товарищ обер–офицер, — спохватился я. — Не об этом мысль моя.

— Да будет вам, барин, — отмахнулся вдруг Михаил по–дружески. — И моя мысль тоже не об этом. Однажды ещё мой дед сказал, великую мудрость. Взяв в руки древко, солдат уже служит родине. Будь то древко знамени, будь то черенок лопаты.