Евгений Красницкий - Отрок. Бешеный Лис
— Ладно, попроси Кузьку, он их к тебе приведет.
— А чего не Роська? — Петр повелительно махнул рукой. — Ну-ка сбегай!
— Отставить! — Мишка сначала рявкнул команду, а потом уже задумался, как ее объяснять. Обращение с Роськой, как с холопом, взъярило его так, что он даже сам удивился. С трудом сдержавшись, Мишка объяснил: — Ростислав — такой же десятник, как и ты, приказывать ты ему не можешь!
— Подумаешь… — Петька скорчил пренебрежительную мину.
— Извинись.
— Чего извиняться-то? Перед…
— Десятник Младшей стражи Петр! — Мишка почувствовал, как от ярости у него начинает дрожать голос. — Приказываю извиниться перед десятником Ростиславом!
— Ладно…
— Слушаюсь, господин старшина! — поправил Мишка. Голос, оказывается, не дрожал, а пытался обратиться в рычание.
— Слушаюсь, господин старшина, — недовольно повторил Петька.
— Ну!
— Извини, Роська, погорячился.
— Бог прос…
Роська вдруг хлюпнул носом, глаза его явственно увлажнились.
— Роська, ты чего? — Мишка, чуть не выронив костыль, подтолкнул крестника к дверям. — А ну-ка пошел в сени!
Вытолкав всхлипывающего Роську за дверь, Мишка погнал, подталкивая костылем в спину, подальше от горницы, чтобы там не слышно было их разговора.
— Ну, в чем дело?
— Он — хозяйский сын… А ты… А я… Извиня-а-а…
Мишка утвердился на одном костыле, высвободил правую руку и закатил Роське пощечину.
— Я тебе приказал забыть! Забыть раз и навсегда. Каждый раз, когда замечу, что ты опять вспоминаешь, будешь получать так же, как сейчас! А если увижу, что забыть не можешь, выгоню к чертовой матери! Понял?
— П-понял. А как же…
— Будем учить вас драться без оружия. Для практики будете все время драться между собой. Даю тебе сроку до лета и приказываю: ты должен побить Петьку, побить крепко, чтобы встать не мог. И запомни: ты не Петьку бить будешь, а рабство свое. Это оно будет валяться у тебя под ногами с разбитой мордой. Наизнанку вывернись, сдохни, но победа твоя должна быть такой, чтобы он начал тебя бояться. Чтобы и в голову не пришло с тобой так разговаривать, как только что. Понял?
— Минь, он старше и сильнее.
— Старше, старше. Двух взрослых мужиков у меня на глазах ухайдакал и что-то там про старшинство гундосишь. А что сильнее, так стань сильнее его! Как это сделать — научим, а дальше все будет зависеть от тебя. Срок — до лета!
Мишка немного помолчал и добавил уже более мягким тоном:
— Меня тут тоже один доставал, Ерохой зовут. Тоже — старше и сильнее, да не один, а с дружками. Спроси у Кузьки, чем все кончилось. Иди умойся и ступай к нему. Завтра вы с Мотькой должны хорошо выглядеть, пусть он вам подберет, что нужно, или у матери спросит. Иди… воин, туды тебя.
Мишка вернулся в горницу к Петьке и Артюхе, наткнулся на два любопытных взгляда и заорал:
— Козлодуй хренов! Ты что творишь?! Забыл, что он уже не холоп?
— Ну, забыл. Подумаешь, цаца. Переживет. Холоп хозяина должен помнить всю жизнь.
— А ну встать!
— Да чего ты разоралс…
Мишка и сам не ожидал, что тычок костылем окажется таким удачным, Петька разинул рот, пытаясь вздохнуть: удар пришелся точно в солнечное сплетение.
— Встать, я сказал!
— Ы-ы-ах.
Петька все же втянул в себя воздух и тут же двинул Мишку кулаком, но левой рукой вышло плохо. Мишка, с трудом удержавшись на ногах, вскинул костыль, ударился им о низкий потолок и треснул своей деревяшкой по голове двоюродного брата. Удар тоже получился слабым.
«Комедия: два калеки подрались. Ох, блин!»
Петька сбил-таки его плечом с ног и сам повалился сверху. Мишка матюкнулся от острой боли в раненой ноге, вывернулся из-под Петра, сел и снова размахнулся костылем. Теперь потолок не помешал, замах получился, и Петька еле успел прикрыть голову рукой.
Хрясь!
— А-а-а!
«Едрит твою, я же ему вторую руку сломал. А нога-то, уй, блин!»
В горницу ввалились какие-то бабы, Петька блажил дурным голосом, но Мишку все это уже не интересовало. Он держался обеими руками за ногу и скрипел зубами от боли, чувствуя, как постепенно намокает кровью штанина.
* * *— Так… Что скажешь?
Дед сидел за столом, барабаня пальцами по столешнице, Мишка — в углу на лавке, привалившись спиной к стене и вытянув вдоль лавки свежеперевязанную ногу.
— Я тебе велел: уймись. А ты что? Вторую руку брату сломал! Ты что, и правда, бешеный?
— Холопа Роськи больше нет, есть вольный человек Василий, — Мишка не чувствовал за собой никакой вины и не собирался каяться. — Воля ему в церкви объявлена. Того, кто назовет его рабом, Василий вправе убить, и виры с него за это не будет. Я Петьку предупредил, он не внял, нагрубил и приказу не подчинился. На нем три вины, и пусть радуется, что только рукой поплатился.
— Так… Кхе…
Дед снова забарабанил пальцами по столешнице.
— И что дальше? — дед не выглядел рассерженным, скорее хотел что-то выяснить для себя. — Как ты с ним теперь будешь?
— Если не повинится, отлуплю еще раз. Подожду, пока с рук лубки снимут, и отлуплю.
В приоткрывшуюся дверь просунулась голова Роськи.
— Господин сот…
— Пошел вон! — беззлобно шуганул его дед.
Дверь захлопнулась.
— А если и тогда не повинится? — снова обратился Корней к внуку.
— Еще отлуплю. И так до тех пор, пока либо толку добьюсь, либо Никифор приедет. Отправим Петьку домой: упертые бараны к учебе непригодны.
— Значит, крестник дороже брата?
— Не в этом дело, деда. Я — старшина Младшей стражи, Петр — десятник, мой подчиненный. Он проявил неповиновение в присутствии других ратников Младшей стражи и должен был быть наказан.
Дверь снова открылась, в горницу вошла мать.
— Батюшка…
— Уйди, Анюта, разговор у нас.
— Батюшка, ну подрались мальчишки, не серчай…
— Анька! Христом Богом прошу: уйди! Не доводи до греха.
Мать немного потопталась, хотела что-то сказать, передумала и вышла.
— Ты хоть понимаешь, что это на всю жизнь?
— Что, деда?
— Роська. Преданнее, чем он, у тебя пса теперь не будет, но и тебе от него уже не избавиться. Ты давеча спрашивал: чего я с Данилой вожусь… Лет пятнадцать назад я за него вот так же хлестался, как ты за Роську. Не спрашивай: «Почему?» — тебе этого знать не надо. Теперь он десятник без десятка и сам народ не соберет. Придется мне.
— Понимаю, деда. Знаешь, был у франков такой человек Антуан де Сент-Экзюпери. Философ и воин, погиб на войне. Так вот он в одной своей книге написал: «Мы в ответе за тех, кого приручили».
