Сергей Малицкий - Блокада
Гири заняли места в контрольных точках, и Филя бросился разыскивать Пустого. Не то чтобы подивиться на его чудачества, но хотя бы расспросить, что это за устройство, зачем столько колоколов, и если это музыкальные часы, о которых Пустой как-то ему рассказывал, то где тогда стрелки или цифры? Или весь секрет в двенадцати окнах? Нашел Пустого Филя быстро, но Лента, которая ходила за механиком как страж, не дала произнести мальчишке ни слова. Пустой стоял возле Рени-Ка и Яни-Ра и вертел на пальце черный диск-настройку к нейтрализатору. Рени-Ка что-то Пустому объяснял, а тот подносил диск к уху, прислушивался к едва различимому жужжанию или звону, вставлял в диск нейтрализатор, поворачивал его и так и этак и вновь что-то слушал и прикидывал.
«Беда», — разочарованно подумал Филя, особенно когда поймал взгляд Яни-Ра. Вся былая спесь со светлой куда-то слетела, и осталась только боль, разочарование и ненависть. Одно было непонятно — на кого ненависть была обращена: на Пустого или на Ройнага, что посмел пнуть светлую коленом. Хотя Филя и сам бы с удовольствием пнул Яни-Ра коленом, правда, сделал бы это медленно и нежно. И лучше не коленом, а ладонью. Тут Яни-Ра словно поняла, о чем думает мальчишка, потому что глаза ее вспыхнули гневом, а стиснутый кулак недвусмысленно закачался именно в адрес помощника Пустого. Филя тут же ринулся прочь, едва не свалился с лестницы, но зацепился за колокол, который громыхнул так, что со стороны механика донеслось гневное:
— Уволю, Филипп!
Пришлось вовсе спрятаться за одну из колонн и через какие-то минут пять гадать, зачем Пустой вместе с Лентой выбивают шпонки и переворачивают некоторые шестеренки, а некоторые меняют местами. Так что теперь, когда всех помощников Пустого согнали в кучу перед вратами, включая и раздраженно цокающего, волочащего подраненный хвост Рука, Филя был точно уверен, что Пустой собрался уйти из жизни с музыкой, а именно — с колокольным звоном. Жаль только, публики было маловато: Кобба выгнал воинов аху охранять здание снаружи.
— Есть хочу, — проворчал Рашпик, но тут на вопрос Коббы начал отвечать механик:
— Причина мне стала ясна после того, как я осмотрел весь механизм.
— Не хочешь ли ты сказать, что понял его принцип работы? — спросил Кобба.
— В общих чертах, — кивнул Пустой. — Хотя, признаюсь, иногда для ремонта какого-нибудь устройства необязательно знать, как оно работает в целом. Ломается-то иногда только какая-нибудь часть!
— Короче! — потребовал Кобба.
— Короче — значит, короче, — согласился механик. — Те колокола, которые наверху, навели меня на мысль, что воздействие на плоть Разгона осуществлялось звуком или, проще говоря, колебаниями.
— Догадаться было не так сложно, — перебил механика Кобба.
— Именно, — согласился Пустой. — Оставалось только понять, каким звуком, в какой последовательности и как это происходило. И мне удалось восстановить все происходящее именно с точки зрения этого замечательного в своем роде устройства. Тридцать пять лет назад или чуть раньше точно так же, как и теперь, это устройство было готово к работе. Мастера подняли гири, смазали все узлы и шарниры, колокола были отстроены по определенному тону, и по сигналу жреца, — механик с легким поклоном показал на Коббу, — включили эту машину. Насколько я понял, ткань мира, я имею в виду Разгон, на тот момент была весьма ослаблена. То есть она благоволила к испытателям, которые хотели ее разрушить.
— Пронзить! — выкрикнул Кобба. — Открыть! Распахнуть для высшей силы! Для покровителя аху!
— Это вы так думаете, — заметил Пустой. Но тут же добавил: — Впрочем, когда механик чинит машину, он предполагает, что ее владелец может загнать ее в болото, — ну так у него и работы от этого не убавляется. Так вот что тут произошло. Мне кажется, что мой отец, — Пустой стал серьезен, — не хотел появления в этом храме механики столь внушительного гостя, как почитаемый аху Галаду. Мне, кстати, этот персонаж тоже не нравится. Я с ним не встречался, но его отблеск видели некоторые, а уж с его тенью даже знакомились.
— Не тебе решать, крыса! — прошипел Кобба.
— Лестное сравнение для крыс, — кивнул Пустой, — Ладно. Мой отец решил прервать вызов. Он дождался, когда ваша музыка исполнится примерно на треть, и заклинил одну из шестерен вот этим!
Механик показал обыкновенную пуговицу.
— Да, собственной пуговицей. В коллективе вашей мастерской началась паника: еще бы, ваш гость застрял на трети пути, причем застрял капитально — ни туда ни сюда. Ведь механизм вскрывал слои сущего с его стороны! У него, стало быть, был маячок? И вы его услышали? Это очень умно — иметь механизм с одной стороны, а маячок с другой. Как он передавал вам настройку?
— Тебе не постигнуть таинств аху, — гордо выпрямился Кобба. — Его настройку я слышал в своей голове!
— Все-таки жаль, что Вери-Ка или кто там стреляли этому гордецу в грудь, а не в голову, — обернулся к Рени-Ка Пустой, но тут же продолжил: — Впрочем, что теперь о грустном. Вернемся к давним событиям. Мой отец решил уйти, но не для того чтобы скрыться. Ведь пуговицу можно вытащить, а обряд продолжить. Не так ли?
— Говори, — потребовал Кобба.
— Он имел определенный талант, — вздохнул Пустой, — К сожалению, как говорят некоторые, природа на детях отдыхает, но она все-таки присутствует при их рождении, поэтому оценить этот талант я могу. Мой отец мог ходить из мира в мир без подобных устройств. Может быть, он был способен только на ближние прогулки, но он открыл врата и ушел из них в другой мир. Не внешний, но, возможно, более дальний. И, уходя в этот мир, самим проходом, который оставался открытым вслед за ним не более минуты или нескольких минут, он нарушил данную тебе, Кобба, настройку. Требовалась новая настройка. Но сделать ее оказалось невозможным, потому как нужно было не только учесть этот проход, но и прошедших через него. В них — в моем отце, в его преследователях и во мне, как носителе его плоти, — содержался постоянный изменяемый фактор. Кобба, у тебя не болела голова от постоянной смены настроек?
— Дальше! — потребовал аху.
— Твои мастера и высший мастер оказались талантливее тебя, Кобба, — продолжил механик, — Они поняли сразу, что заклинившая шестеренка — ерунда по сравнению с умением моего отца. Они поняли, что нельзя жестко зафиксировать нестабильные параметры. Более того, насколько мне известно, они продвинулись в изучении внутреннего пространства четырехмирия и даже сумели создать аппарат, который мог преодолевать его… — Пустой оглянулся на бледную замершую Ленту, — …Но хотели ли они, как и ты, вызвать сюда Галаду или одумались и мечтали только о возвращении домой — мы уже не узнаем. К сожалению, — Пустой посмотрел на Рени-Ка и Яни-Ра, — с упорством, достойным лучшего применения, светлые постарались искоренить элемент пространственной нестабильности, и они этого добились. По крайней мере, пока я здесь.
— Ты будешь здесь, — отчеканил Кобба.
— Если я погибну, параметры опять изменятся, — заметил механик, — у тебя есть настройщик?
— Кто говорил о твоей гибели? — удивился Кобба. — Я как раз говорю о гибели твоих друзей.
— Успокойся, — опустил голову механик. — Но сразу тебе скажу, что выбор у меня не радостный. Я очень сомневаюсь, что мне удастся договориться с твоим богом или демоном — не знаю, кого ты хочешь затащить в эти врата. Понимаешь, тридцать пять лет в заточении не улучшили его характера. Тем более что вряд ли он и раньше был паинькой. Я бы, кстати, на твоем месте его поостерегся. Он ведь когда-то положился на тебя? Что ж ему так не везет со слугами? Богл, Файк, Пес, сын Пса, вся эта мерзость, наконец, ты, Кобба! Твой Галаду, жрец, тридцать пять лет беснуется от ненависти — выгляни из этого здания. Ты ничего не видишь? Десять пленок расчертили Стылую Морось. Десять границ, между которыми чудом выживают люди, но и появляются всякие чудовища. Все они питаются его ненавистью. Это не блокада раны в теле Разгона — это стены, которые возводит Галаду, потому что плоть мира как плоть человека. Раны оставляют на ней шрамы, но сами раны проходят. И твой хозяин, Кобба, изо всех сил не дает зажить этой ране. Хотя на земле Разгона было достаточно и других ран. Но они уже относятся к категории само вредительства. Послушай, Кобба, неужели ты думаешь, что, когда Галаду пожрет Разгон, он на этом остановится?
— А ты думаешь, что подняться на недоступные вершины можно, не принося жертвы? — громко спросил Кобба. — Впрочем, может быть, я и замолвлю словечко за твоих работников, механик. Машина готова, Пустой?
— Готова, — опустил голову механик.
— Тогда сюрприз, — улыбнулся жрец, — В голове у меня сейчас звучит настройка для нее. Я отправлюсь наверх и проверю все колокола — звук за звуком. Если ты ошибся хотя бы на мизерную долю тона, я убью одного из твоих друзей, и мы продолжим.
