Владимир Коваленко - Камбрия - навсегда!
— Слава графу Роксетерскому! — донеслось со стороны лагеря. — Все позиции держатся! Альфа! Прекратить стрельбу. Холодное оружие наголо. Гамма. Прекратить стрельбу…
Увидела. Колесничий опустил длинное копье. Всадники так же поступили со своими, покороче. Теперь нельзя было сказать, кто из них мерсиец, кто камбриец, тем более что многие из воинов уговорили свои общины признать правителем Окту. Тех прав, которыми он как граф обладал в Роксетере, в новых владениях он не получил и близко, — зато воинов и кое-какие доходы приобрел. Вместе с необходимостью постоянно навещать Камбрию для отправления суда.
— Слава! Роксетер! — орут защитники укреплений.
— Роксетер! Камбрия! — Крик всадников бьет по растерянным врагам раньше копий. Бежать тем некуда — впереди стена, позади конница. Опасно! Окта понял: удар получился не прижимающим, а рассекающим. Конец самой успешной из колонн оказался и самым страшным. На этот раз преследование сдерживалось лишь необходимостью поддерживать порядок. Которому очень способствовало покрикивание с башни.
— Все укрепления держатся! Вижу огни!
На вершине холма Эйра запаливает три костра. Поддельный сигнал к вылазке гарнизона.
— Всем — к внутренним линиям! Альфа, косой, возвышение два. Бей! Альфа, возвышение один!
Гарнизона в городе после истории с кожами сотен семь. Еще полстолько женщин, подростков, стариков. Тех, кто может стоять на стене, но не годится для вылазки. А еще кому-то нужно рабов стеречь. Если их не перебили. Сколько из них вышло? Половина. Меньше, чем надеялась, но тоже неплохо. Плохо, что дорогу им стрекалами не устелешь — самим нужна. Вот эти самые четыреста шагов между частоколом и воротами. Саксы прорвутся — но там, где не преуспели тысячи, сотням ловить нечего. А потому следует ждать, пока отойдут от города подальше. Пока перелезут ров, другой. Пока ввяжутся в рукопашную схватку… Пора! Над полем боя разносится:
— Лу-у-уковка-а-а!
Войско радостно подхватывает:
— Лук и Камбрия! Лук и Дивед!
Лук для всех — символ страны, боевой клич. Но это и прозвище Нион! Сигнал. Пора засадной сотне выплеснуться из базилики, превращенной в храм Одина. Еще вчера саксы тут приносили жертву. Но собственную кожу пожалели. Свиньи — обычной жертвы — показалось мало. Пришлось вспомнить старину и принести человека. Даже не одного. Гудели рога, и важные жрецы следили, как истекают кровью одурманенные священным вином жертвы. Молились бы о священном — сожгли б или удавили. А для войны чем больше крови, тем лучше. И все равно Нион морщилась. Это обычная замена, жизнь за жизнь. Но вряд ли жрецы, что лежат с перехваченными глотками у ее ног, были столь великими друидами, чтобы ценой нескольких рабов купить неуязвимость сотен воинов. А христиане сильны: их Бог дозволил собственную плоть и кровь приносить в жертву. Так на что они надеялись? Теперь под сводами базилики вновь собрались христиане. Не молиться. А впрочем, многие шепчут под нос молитву.
— Готовы? Вперед!
Странно и смешно: осаждающие захватывают ворота для того, чтобы закрыть! Пока ушедший на вылазку гарнизон не понял, в чем дело.
Ушли не все, половина. Остальные — их пятеро на каждого камбрийца — размазаны по стенам. Укрепления — старые, римские — все, на случай предательства, открыты сзади. Римляне и бритты боялись заговорщиков, не народа. Да и подвиги защитникам легче совершать на глазах у тех, кого они обороняют. А потому все решает — кого куча, да кому с башни Неметона покрикивает. Не только Луковке!
— Рабы Глостера! Кто из вас хочет стать свободными гражданами? Восстаньте. Отомстите за годы унижений, за плети, за казни! Пришла пора! Наши воины уже в городе! Всем, кто встанет рядом с ними, — воля и добыча!
Увы, холопское звание лишает мужества. Вспомнить былую свободу могли разве некоторые женщины, да и тех давно сломали. И все же призыв богини не прошел совсем впустую. Дети да подростки бесстрашны. Нашлось и отчаянное взрослое сердце. Одно.
— Не хочу быть рабыней. Убьют вас — с вами умру. Меня зовут Тэсни. Тэсни верх Максен, и я внучка свободных бриттов.
Из любопытства и потому, что от безоружной, неученой в драке толку мало, Нион оставила бывшую рабыню при себе да при воротах. Жернова крутила — и со створками тяжеленными поможет.
— А что вы с остальными рабами сделаете?
— Мерсийцам подарим. Неметона говорит, в Камбрии невольникам не место! У нас только воины. А там рыцари, бывает, не с королевской казны кормятся, а с деревни, жители которой на войну не ходят…
Далеко отряду разбредаться не стоило. Три десятка остались в храме. Семь — наскоро разорили ближайшие к захваченным воротам дома, соорудили баррикады. Тут снаружи полезли ходившие на вылазку, изнутри — те, кто остался. Но Майни двинула к стенам всю пехоту — и тем, кто стоял на стенах, пришлось этим обеспокоиться. Уцелевших после вылазки впустили через лазы или втащили внутрь на веревках. К утру вокруг ворот красовалось камбрийское укрепление, напротив — саксонское. «Дом Сибн», как начали называть базилику, тоже выстоял ночь. Оборонять крепость в таких условиях гарнизон толком не мог — а что оставалось?
Поутру нашелся вариант. Его принес граф Окта. Приковылял к баррикаде. Спросил, есть ли с кем поговорить, или глостерцы — совсем толпа? Коротко обвинил в мятеже и предательстве. Заявил, что сам бы всех перерезал, но Неметона, как христианкой заделалась, добренькая стала. Согласна выпустить всех — даже с оружием. И всем имуществом, что можно утащить на себе. Скот и рабов не брать. Дал стражу на размышление.
Поразмыслить было над чем. Граф Роксетерский явно дал понять, что Хвикке для него — люди без чести. Перед такими слово держать не обязательно. Конечно, остаться в городе — все равно умереть. Но цена — другая. Так к чему щадить своих убийц? А жить хотелось, предложение же Окты сулило надежду. Потому глостерцы ломали голову: какой гарантии попросить? Требовать в их положении не приходится. Неделю назад можно было попытаться обменяться заложниками. Но тогда оставалась надежда удержать город. А теперь?
На выручку пришли старые легенды. Удалось припомнить — эльфы да фэйри никогда не лгут. Даже самые злые. Лукавить могут — так тут как уговоришься.
Уговаривались целую стражу. Потом из города потянулась колонна груженных пожитками и оружием людей. Немайн разглядывала процессию с вышки. Послеживала, но никаких подлостей не последовало. Глостерцы тяжело шли, едва не шатаясь под неподъемным грузом. Навьючились так, чтоб едва-едва дойти до лагеря ополченцев. Но это никак не объясняло злорадства на многих лицах.
Анна просто радовалась победе, шушукалась с Луковкой, представляя, как ополченцы и гарнизон начнут выяснять, кто кого не поддержал во время решающего сражения.
Эйра оставалась сосредоточенно насупленной.
— Ты что? Победа же!
— Победа… — проворчала та. — Что, от нее отец воскрес? А Майни… Добренькая она! Гвентцам так подбросила: «Сколько раз увидишь его, столько раз его и убей!» А сама… Ничего, Артуис придет, собаки живой не оставит.
— Будут они дожидаться большого войска, как же…
В город входили с опаской. Боялись, что найдутся желающие умереть со славой. Тянули с собой перрье, наконец-то поставленную на колеса. На случай осады какого дома. Напрасно. Город был пуст, тих. Мертв. Хвикке точно выполнили букву договора: рабов и скот с собой не взяли. Порезали на месте.
— Майни, прикажи атаку! — Ладонь сжата на рукояти клевца. На лицо Эйры лучше не смотреть — страшно. Лучше смотреть на убитых. У трупов лица спокойные…
— Нет. Подумай…
— Не хочу думать… Хочу мстить!
— И Хвикке этого хотят. Ждут, что теперь мы полезем на их укрепления. Не дождутся. Хочешь поплакать?
Да, а заодно и помириться с сестрой. А вот не хочется!
— Посмеяться хочу. Добрую Немайн саксы обманули!
Немайн отвернулась. Зато заговорила Анна:
— Дура. И как тебя наставница в ученицах терпит? Разве за родство. Вспомни: если тебе кажется, что ты обманул сиду, начинай считать. Коров, пальцы, детей… А верней — подожди немного.
— Майни, это так?
Сестра не отвечает, насупленно молчит, сапог ковыряет грязь разъезженной улицы. Глина, навоз, кровь — всего понемногу.
— Ма-айни?
— Мэтресса наставница, — поправляет Немайн. — Мэтресса наставница — аж пока не поумнеешь. Я ведь смотрела, как они уходят… Помню всех в лицо. Им теперь деваться некуда — только бежать. Далеко-далеко. И дрожать всю жизнь… Повод обеспечу. Даже жалко их. Правда.
— Добренькая ты, — улыбается Анна Ивановна, — наверное, и рыцарей на дорогу, по которой ополчение отступать будет, выпустить не забудешь?
ГЛАВА 7
Дороги Британии, Кер-Мирддин. Январь — февраль 1401 ab Urbe condita.
Пища закончилась на восьмой день — а поначалу сэр Кэррадок о ней и думать не хотел. Господь милосердно посылал путникам дождь, так что воды было достаточно. Всех занятий — прочувствовать единение с Богом, мощь творения, силу первозданного хаоса. Пощупать спиной хребты морских допотопных гадов. Если в Палестине да в Аравии пустыня предстает раскаленными песками, если грекам верно служат острова и горы, кочевым народам степь, а славянам лес, ирландцам и бриттам достался океан. Не призрачные видения-миражи. Не пронзительная синь, напоенная хрустальной прохладой вершин. Не бескрайний мир, равный небу — только чуть ниже. Не горнее стремление смолистых стволов, перепевающихся кудрявыми шапками. Вздымающиеся и опадающие стены воды, летящие — и бесконечные — дожди. Движение. Вечное, неостановимое, всесильное. А потом — ясная зелень воды и тепло дневного светила, покачивание, зыбкое и нежное. Крики чаек и запах — такой же, как тот, на который Кэррадок вышел из туманного мира. Запах берега.
