Константин Мзареулов - Битва с Непознаваемой
— Командир, на тяге в три четверти началась вибрация, сбросил до половины.
— Вибрацию почувствовал… Второй пилот, держи курс. Навигатор, запомни, что все дяденьки и дочки полчаса назад повешены на кронштейне верхнего лафета.
— Ой, правда повешены?
— Вика, разговаривать надо как на съемочной площадке: «Есть, командир», «Так точно», «Разрешите доложить». Поняла?
— Борт-инженер, прекратить лекцию по уставам! Какая в заднюю дюзу съемочная площадка? Ты еще кордебалет из оперетты вспомни! Ты не забыл, кто на борту канонир?
— Никак нет, командир, программа тестирования запущена, результаты слегка тухлые.
— Ой, то есть… командир! Мы идем прямо на звезду!
— Канонир, доложите подробнее.
— Три орудия главного калибра из четырех частично демонтированы, то есть сняты замки. Верхний бластер, на кронштейне лафета которого повешены дяденьки и тетеньки, также приведен в нефункциональное состояние, и еще много чего не работает. Торпедные аппараты можно привести в чувство, но торпед ни одной. У нас остались батареи ближней самообороны — семь из двадцати четырех установок. Также можем использовать одну гравимагнитную катапульту, три гамма-бластера и одну тахионную пушку большой мощности.
— Дядень… командир, отворачивайте, мы через две минуты врежемся в Августу!
— Экипаж, внимание, мы входим в корону звезды Августа. Борт-инженер и механик, организуйте заполнение топливных емкостей. Пилот-навигатор, закрой глаза и делай глубокие вдохи-выдохи. Гипермастер, я борт-инженеру доверяю, но ты все-таки прозвони пушки.
— Есть, командир!
На голограммах обзора клубились огненные завихрения звездной плазмы. Механизмы линейного корабля втягивали килотонны пламени в емкости, расположенные между внешним и промежуточным поясами брони. Капитан запаса Машукевич ошибся, рассказывая возлюбленной про массу линкора. На орбите Калиюги масса «Горгозавра» не превышала четырехсот тысяч тонн, поскольку топливные баки были практически пусты. Корабль почти час плавал в верхних слоях Августы, закачав почти сотню килотонн раскаленного ионизированного газа.
Деформаторы работали на малой мощности, защищая линкор коконом свернутых измерений. Впрочем, даже без деформированного пространства слой нейтрида вполне мог бы сдержать ярость звездных ураганов. Линкоры прежних поколений были чрезвычайно прочными машинами, потому как предназначались выдерживать удары куда более сильные, нежели природные катаклизмы.
— Командир, тахионная пушка и гамма-бластеры в порядке, катапульта потеряла мощность примерно на треть, синтезатор еле дышит.
— Механик, что скажете?
— Любимый, ты раньше был в звезде?
— Да, я тоже подумал… в звезде никогда.
— Командир, мы вместе проверяли. На синтезатор надежд мало. Делает около пяти граммов газа в час.
— Успокоили! Нам много и не надо.
— Командир, баки наполнятся через…
— Отставить, достаточно. Запускаю двигатели, всем держаться за кого-нибудь.
Вырвавшийся из солнечного океана корабль превысил световую скорость прежде, чем достиг орбиты Калиюги. Условную границу системы они пересекли на шести световых.
Для входа в гипер надо разогнаться и некоторое время держать постоянный вектор движения. Объяснить, почему так, а не иначе, навигаторы не пожелали. Лучше них понимавший в формулах Юджин, сильно морщась, рассказал про импульс трехмерного движения, который трансформируется в тензор псевдоимпульса для многомерного пространства-супервремени. Про теорию трансформации слышали все, она даже стала частью фольклора, наряду с теориями вероятности, относительности и безусловности, но понимали смысл этой математики лишь немногие.
После третьего вопроса — Андрей все-таки надеялся получить вразумительный ответ, но Юджин оказался посредственным популяризатором — командир не выдержал, приказал отставить, прокашлялся и бодро затянул древнюю песню про бегущую по снежной равнине волчью стаю. Поддерживая традицию, борт-инженер продолжил самодеятельность столь же палеонтологическим романсом — тоже про зимнюю дорогу и «динь-динь-динь» колокольчика, со свадьбой под занавес. Как ни удивительно, Виктория прочувствовала воцарившийся на борту дух высокой поэзии. Она пела что-то невероятно тоскливое — про измену милого, которого никогда больше не пустит на порог, как бы ни болело сердечко.
Под минорно-душещипательное музыкальное сопровождение угонщики музейной собственности преодолели первый, самый короткий отрезок трассы, покинув пределы Облака Зевса. Здесь, в пустынной части галактического рукава, их вежливо позвали по гиперсвязи, но сигналы диспетчерской службы утонули в помехах запущенного на полную мощь деформатора. Харонов быстро погасил остаточные импульсы, вышел на новый курс и опять врубил режим разгона. Андрей повидал немало, Виктория — и того поболе, но разворот под тупым углом на низком сверхсвете шокирует даже тех, кому кажется, будто ничто в этой Вселенной не сможет их удивить.
— Ой, — снова вырвалось у рыжей. — Это же насмерть запрещенный маневр. Нас еще на первом курсе дрессировали, чего никогда нельзя делать.
— В этом разница между дрессировкой в гражданских учебках и полноценным военным образованием, — рявкнул Харонов. — Не переживай, навигатор, такому только в академиях учат.
— Вот что значит военный корабль, — шепотом объяснил Андрей. — Любой грузовоз или лайнер давно бы рассыпался.
Они даже не сидели, но почти лежали в откинутых креслах. Тело и ноги затянуты фиксирующими ремнями, головы накрыты шлемами ментоинтерфейса, руки лежат на «птичках», перемещающих курсоры по трем осям голографических мониторов. Андрей привык работать руками по сенсорам, Викторию выдрессировали пользоваться мысленным управлением, но здесь и сейчас требовалось умение пользоваться обеими системами одновременно. Харонов это умел, причем умел виртуозно.
Минуты текли в бездну как выпущенные в темноту трассирующие пули, на терминалах менялись цифры и фигуры, деформаторы гудели неровно, временами захлебывались, но Харонов пренебрежительно назвал такие сбои обычным делом. Линкор устойчиво держался на курсе, направляясь к скоплению Посох, за который велись ожесточенные сражения в 7-й Галвойне, но который оказался глубоким тылом 9-й Галактической.
Монотонность полета разнообразили только редкие рапорты расставленных на посты угонщиков. Резкая перемена случилась, когда на мостик заглянул майор Гагиев, сообщивший:
— Командир, мы с Томом подкрутили синтезатор антивещества. Теперь в час почти двадцать граммов дает.
— Молодцы, но зря старались. Катапульта нам навряд ли понадобится… — Старик зевнул. — Устал я, пойду вздремну. Гипермастер, остаешься за старшего. Разбудишь за полчаса до маневра. Остальным советую снять сбрую и по возможности не прикасаться к приборам управления.
Расстегнув ремни, Харонов вылез из кресла, покряхтел и вразвалочку покинул рубку.
— Мог бы и раньше разрешить, — проворчала Виктория в задраенный бронированный люк.
Внезапно люк вновь раздвинулся, все настороженно притихли, но вошел всего лишь Савва.
— Что тут происходит? — осведомился связист. — Ходячий первоисточник армейского фольклора дал мне команду «вольно».
— Нам тоже, — обрадовал его младший брат. — Предлагаю подкрепиться, если оставленный за старшего капитан-лейтенант не будет возражать.
Юджин разминался, вращая верхнюю часть тела. Закончив упражнение, физик сделал страшные глаза, потом фыркнул и сказал:
— Я уже запряг роботов притащить пайки с кухни.
Саморазогревающиеся упаковки содержали типовой набор — питательный, но не слишком изысканный.
— На войне кормили лучше, — ностальгично резюмировал Андрей.
— Там роботов не было, — напомнил Тариэль.
Подозрительно посмотрев на мужчин, ожидавшая подвоха Виктория произнесла с укоризной: дескать, нельзя быть такими привередами. По ее словам, случалось такую порцию на целый день растягивать. Утром — мясо с макаронами, в обед — супчик, а на ужин — булочку с маслом и салат.
— У нас, красавица, нет твоих забот за фигурой следить, — хохотнул Юджин и, допив суп, взялся за второе. — Слыхали, братцы, как воронье раскаркалось про наши разработки в Алефе?
Урчанием и кивками все подтвердили, что слышали. Буквально на каждом видеоканале то и дело выступали профессора неведомых наук, включая филологов, и взволнованными голосами повествовали о кошмарных последствиях человеческого проникновения в черные дыры. Профессора по-разному рассказывали про выбросы «темной материи», меняющиеся параметры реликтовых излучений, вихри гравитационных деформаций. При этом доктора физики старались успокоить общественность, а гуманитарии стращали неизбежной катастрофой, сетуя на беспечность естественно-научных авантюристов.
