Алексей Колентьев - Туман войны
Гадать не пришлось, это, без сомнения, был один из этих чудных гринго, только теперь я смог его хорошо рассмотреть. И он тоже нас заметил, потому что огромная туша команданте полетела в огромный костер, пылающий на месте штабной хижины. Американец сбросил свою диковинную маскировку и теперь больше всего походил на рыцаря в доспехах, какими их рисуют в комиксах. Но вместо меча у него был в руках пулемет, который он держал в правой руке, положив необычно толстый сетчатый ствол на локтевой сгиб левой, а за спиной горбом вырастал объемистый округлый ранец. Я дернул замершую в изумлении докторшу за руку и сам тоже начал пятиться, чтобы упасть на землю, откатываясь в темноту. Этот хитрый фокус я подсмотрел у Хименеса во время недавней стычки с полицейскими, он так сделал, чтобы уйти с линии огня. Но Анита взвизгнула, как дура, и повалилась на меня, словно сноп сена. Впрочем, своего я добился — очередь из пулемета «рыцаря» вспорола воздух в том месте, где мы только что стояли. Теперь главным было не потерять темп, и я быстро пополз к окраине лагеря, откуда никто не стрелял. Там были минные поля — наверно, гринго знали об этом и не полезли в ловушки, хитро расставленные команданте Ставо.
Когда огни пожарища стали чуть менее яркими, я оглянулся и чуть было не бросился обратно: докторша исчезла, хотя еще пару мгновений назад я слышал ее хриплое дыхание у себя за спиной. Прокляв всех женщин на свете, я вспомнил слова шамана о том, что за ними присматривает какой-то отдельный демон и негоже мужчине лезть в их дела. Бросать девушку на съедение гринго не хотелось, и я, сжав автомат и бормоча все крепкие слова, какие приходили на ум, повернул в обратную сторону. Меня подгонял отчетливый гул, идущий со стороны океана. Я хорошо помню этот звук, так гудят самолеты гринго, и эта музыка ничего хорошего оставшимся в лагере не предвещает. Я перешел на бег, когда впереди раздался женский вскрик, а потом хлопнули три хлестких выстрела. Вглядываясь в ставшую неожиданно яркой ночь, я увидел Анну, она стояла на узкой тропинке, держа в вытянутых руках маленький хромированный револьвер, какие любят городские полицейские и бандиты из уличных шаек, из тех, что побогаче. Перед девушкой метрах в пяти стоял давешний «рыцарь» и уже поднимал на уровень пояса пулемет, чтобы короткой очередью срезать беглянку. Думать было некогда: как учил меня Мигель, я передернул затвор автомата, поставил его на одиночный огонь, вскинул к плечу и плавно выбрал спуск.
— Сеньорита, ложитесь!
Тах-тах-тахтах!.. Тяжелые пули одна за другой нашли свою цель и попали в верхнюю треть груди «рыцаря». Я ожидал, что он хотя бы опустит оружие, но пули словно утонули в сырой глине, не оставив на броне ни следа. Американец мгновенно повернул ствол пулемета в мою сторону, и в тот же миг что-то тяжелое ударило меня в правый бок. Но боли не было, я сместился вправо и продолжал давить на спусковой крючок. Потом земля понеслась мне навстречу и ударила в лицо. Сил хватило на то, чтобы перекатиться на спину, и тут Анна вырвала у меня из рук оружие и, довольно умело сменив магазин, выдернутый из моего же нагрудного подсумка, стала беспорядочно палить куда-то. Но вот автомат замолк. Девушка судорожно трясет оружие, жмет на спуск, но патронов уже нет. Некстати вспомнилось, что когда-то, в первом бою, я так же запаниковал и чуть не погиб. Снова стало темно.
…Кто-то кричит. Значит, я ранен и от потери крови теряю сознание. Перед лицом белое платье сеньориты Анны, испачканное чем-то черным. Американец пригвоздил ее к стволу дерева огромным тесаком, рукоять которого торчит у девушки прямо под левой грудью. Узнаю этот клинок: команданте Пелюда на спор рубил им молодые деревья по три за один замах. Гринго больше не обращает никакого внимания на дергающееся в конвульсиях тело девушки. Он что-то исправляет в пулемете, это занимает какое-то время. А я даже пошевелиться не могу от страха. Вот он стоит надо мной, но смотрит в сторону лагеря, и вдруг по его телу проходит судорога и он валится рядом со мной, словно гнилая колода. Превозмогая слабость и легкое жжение в боку, поднимаюсь на колени и подползаю к дереву, где стоит Анна. Девушка уже не двигается, из левого уголка рта на подбородок сочится черная кровь, безжизненные глаза широко раскрыты. Невыносимо смотреть в глаза мертвецу, которого близко знал, невольно в голову приходит мысль, что скоро и ты вот так же будешь ждать, когда грызуны и птицы сделают свое дело. Превозмогая боль, отрываю руку от раны, к которой уже присохла мокрая от крови майка, и закрываю Аните глаза. С опаской дотрагиваюсь до своей раны, руке мокро и горячо, кровь нужно остановить… Сумка шамана все еще у меня на боку, пошарив в ней, нахожу какую-то тряпку и прижимаю ее к дырке в боку. Гул в небе сменился пронзительным воем, и на месте лагеря в одно мгновение выросла стена огня. В который уже раз за последние пару часов я падаю ничком на землю. Боль в боку просто дикая, но это и спасает, потому что появляется потребность в движении и слабость от кровопотери не может полностью подчинить меня своей воле. Взрывная волна не причинила особого вреда, деревья и заросли лиан стоят в сельве сплошной стеной, а мы находимся уже довольно далеко от лагеря. Превозмогая боль и слабость, озираюсь вокруг и, найдя взглядом автомат, подтягиваю его к себе за ремень. Сменив магазин и передернув затвор, понимаю, что патронов больше нет и, значит, ни с кем серьезнее больного дистрофией шакала мне теперь не справиться. Страх гонит вперед, на север, вверх по высохшему руслу. Невольно отнимаю руку от тряпицы и подношу комок почти пропитавшейся кровью белой ткани к глазам. На не заляпанном черными пятнами клочке проступает четкий рисунок: это брод на северо-востоке от лагеря, вот казармы и минные поля… Это была карта, какие я видел только у пленных рейнджеров-федералов и американцев с вертолета, сбитого прошлой осенью. В затуманенный мозг приходит догадка, буквально ослепляющая своей ясностью — старый колдун шпионил для врага! Эта старая обезьяна знала о нападении, но его слишком поздно предупредили и уйти загодя он не успел. Но зачем он тащил меня с собой, почему хотел уберечь? И еще одна догадка, еще один простой ответ: он хотел выйти к своим со свидетелем, вот для чего он поил меня одурманивающим зельем. Так я переставал быть обузой и делал все, что он мне приказывал. Сухость во рту стала нестерпимой, но фляга осталась в лагере. Но скоро поворот на северо-запад, а там, через двести метров, есть родник. Дойду, я точно дойду!.. И мне будет что рассказать бригадиру Аламейде, когда я доберусь до нашей явки в Порто-Виллар. Бригадир помнит моего брата, вспомнит и меня, проблем не должно возникнуть, даже если я не скажу новое секретное слово. Выглянула луна, и стало светло как днем. Не знаю уж за что, но Иисус явно любит меня сегодня.
Щелк! Мои рассуждения прервал тихий, но такой знакомый звук, и сердце упало от осознания неминуемой гибели. Я наступил на мину. И сойти с нее уже не получится, команданте Ставо собственноручно ставил эти «подарки». В последней отчаянной попытке укрыться за деревьями от волны осколков, которые сейчас наводнят воздух, я дернулся вправо, но в то же мгновение прозвучали еще три характерных щелчка: за спиной и там, куда я стремился. Это был «капкан», как его называл советский сапер, — когда наступаешь на одну мину, срабатывают сразу несколько. Из такой ловушки еще никто живым не уходил. Ослепительная вспышка была последним, что я увидел, потом все погрузилось в темноту.
* * *Земля. Республика Колумбия, заброшенный храм Солнца, мобильный центр управления оперативной группы АНБ США «Коготь». 28 февраля 1990 года, 23:05 по местному времени. Капитан Егор Шубин, военный советник; боевой псевдоним — «Сова».
Когда незнакомые люди слышат мое прозвище, всем сразу представляется либо грациозная, мудрая серая птица, либо потешная мультяшная совушка с хроническим насморком из мультфильма про Винни-Пуха. Но в реале все намного проще, поскольку отец у меня из старой крестьянской фамилии, где в ходу было всего три имени: Савва, Кузьма и Егор. Дед у нас был Кузьмой, мне же досталось самое нейтральное имя, без крайней архаичности. Мне досталось птичье прозвище отчасти из-за непривычного отчества, но более всего по причине удивившей инструкторов способности адаптироваться в сумерках. Я хорошо умею различать окружающую обстановку и даже мелкие предметы без приема стимуляторов. Откуда эта способность взялась — не имею понятия, но в сумерках мне проще ориентироваться, словно меня ведет некое шестое чувство, интуитивно подсказывающее расположение предметов. Иными словами, это не совсем ночное зрение, я просто чувствую, где что находится, даже с завязанными глазами. Но из-за этого не люблю яркий дневной свет, хотя проблем с переносимостью нет, просто не люблю и все. Сейчас «ночное зрение» было очень кстати: луна скрылась за плотным слоем облаков, и лишь иногда порывы резкого западного ветра, приносившего тревожный грозовой запах, вырывали ночное светило из их цепких объятий. Без ПНВ в такой обстановке не обойтись, но я все видел и так, хотя мы втроем путешествовали исключительно ползком на брюхе, словно толстые объевшиеся змеи. Основная, самая долгая, но легкая часть пути была позади, мы без помех вошли в зону перекрестного патрулирования и разминулись с заступившими на смену дозорными противника. После этого группа разделилась, начиная осуществлять задуманный мною план.
