Дмитрий Ермаков - Метро 2033: Третья сила
Эпилог
Утром тридцать первого числа, в самый разгар предновогодних хлопот, Данзан отвел Лену в сторону и шепнул ей на ухо:
– Пойдем, я хочу тебе кое-что показать.
– А как же еда? – растерялась девушка. С самого рассвета она колдовала над сложенными в кучку продуктами, увы, весьма скромными, пытаясь сотворить что-то похожее на праздничный ужин.
– Все равно будем есть то же, что и обычно. Не в пище дело, в настроении. Как раз за настроением я тебя и веду.
Борис мастерил из кусков коры и шишек простенькие игрушки. Бадархан развешивал их на маленькой симпатичной елочке, что росла перед самым входом в жилище Доржиева. Лена и Данзан тихо вышли на полянку и незаметно растворились в лесной чаще.
Путь оказался не долгим. Минут через десять Данзан остановился на берегу узкой речки. На другом берегу среди зарослей можно было различить развалины многоэтажных домов, купол православной церкви и еще какое-то странное сооружение со шпилем на крыше. Раньше Данзан ни разу не водил сюда ни Лену, ни ее друзей.
«Скучное, унылое место. Что тут интересного?!» – терялась в догадках Рысева, поворачиваясь из стороны в сторону.
Но Данзан явно думал иначе. Лицо его приобрело особенно торжественный, одухотворенный вид – так он выглядел, например, цитируя своих учителей, Буддадаса и Дандарона.
– Смотри, – обратился мудрец к девушке. – Перед тобой главная моя святыня.
– Дацан! – догадалась Лена. Она сразу отметила про себя, что где-то уже слышала рассказы о массивном здании, украшенном шпилем.
– Дацан-Дацан, – прошептал мудрец, несколько раз наклонив голову. – Дацан Гунзэчойнэй[52]. Единственный буддийский храм в Петербурге…
Они замолчали. Лена с интересом разглядывала мощное сооружение, похожее на крепостную башню, окруженное со всех сторон густым лесом. Данзан Доржиев опустился на колени и низко поклонился храму. Потом он снова встал и произнес благоговейным шепотом:
– Когда я тут стою, мне иногда кажется, что со мной разговаривает Дандарон. Я знаю все его высказывания наизусть, это правда. Часто сам себе их читаю. Но тут… Тут мне кажется, что Учитель сам со мной общается.
– Я тоже слышала какой-то голос, как будто не мой, – сказала Лена Данзану, когда они шли обратно к избушке. – До сих пор гадаю, что это было за наваждение. И еще такая история… Смешно, право. Мой друг, серьезный сталкер, такой сказки сочинять не станет. Он утверждает, что с ним общался Чижик-Пыжик и что эта птичка-памятник, представляете, приказала ему защитить незнакомцев! А меня вот этот голос на Крестовский послал. Как это можно объяснить? Вы как считаете?
Данзан молчал очень долго. Хмурил морщинистый лоб, жевал обветренными губами. И лишь когда наряженная елка показалась среди деревьев, отшельник остановился и произнес:
– Думаю, я знаю ответ. Это голос Бога. Или любого высшего существа, назови, как хочешь. Он обращается к тебе в таком виде, в каком разум готов принять это чудо. Например, меня, когда я набросился на Бориса с мечом, остановил голос Дандарона. Именно поэтому вы все остались живы.
– И чего же хочет этот Бог? – пролепетала Лена с замиранием сердца.
Девушка не ожидала, что мудрец отнесется к ее словам всерьез. Готовилась выслушать очередной успокаивающий рассказ об аномалиях. И вот сейчас весь мир, все события этого года приобретали в ее глазах совершенно иной смысл…
– Ты мастер вопросы-то задавать, – рассмеялся Данзан. – Такие тайны мне неведомы. Но знаешь, я думаю, он желает нам только добра. Пусть даже сначала получается больно.
Потом он поднял лицо, с минуту понаблюдал за парящими в небе снежинками, и заметил как бы между прочим:
– Красиво. На конфетти похоже. Видела конфетти? Ух ты. Хорошо же ты жила, девочка. В метро никто, наверное, и слово-то это не произнесет без запинки. Ну, пошли. Пора к празднику готовиться. Апокалипсис Апокалипсисом, а Новый год никто не отменял.
И пока они пробирались сквозь заросли обратно к спасательной станции, в голове Лены начали словно сами собой возникать строчки нового стихотворения. В нем сплелись все беды, все испытания, выпавшие на ее долю за этот год. Все, о чем она думала. Все, что чувствовала.
Наступал Новый год. Время подведения итогов, время новых надежд. Лучший день в году, чтобы сказать прошлому спасибо за все. И жить дальше, радуясь каждому дню. Каждому часу. Каждому вздоху.
А снег все кружится и разлетается
Из поднебесных туч, как конфетти.
А ночка зимняя все не кончается,
Рассвет за тучами застрял в пути.
А ветер северный шуршит порошею,
Неву могучую сковало льдом.
А скоро Новый год, пускай хорошее
И все заветное случится в нем.
Шагами мягкими, пухово-снежными,
Ступает Новый год. Все ближе он.
Земля укуталась коврами снежными,
Заснуло все, стих даже ветра стон.
Так пусть же искрою угаснет малою
Над дальним берегом во тьме густой
За Малой Невкою и за причалами
Пожар развязанный войны большой!..
Уходит этот год, сияя льдинками,
За грань времен по белому пути.
И звезды с неба сыплются снежинками,
И рассыпаются, как конфетти…
От авторов
Здравствуйте, я – Дмитрий Ермаков. 28 лет. Работаю в школе учителем истории, обществознания, МХК, музыки и ИЗО (самому не верится порой, что умудряюсь одновременно вести такие разные предметы).
Вы держите в руках мою вторую книгу. Напоминаю, что первый роман назывался «Слепцы» и там местом действия были карстовые пещеры Нового Афона (Абхазия). Почему же, спросят некоторые, вместо второй части «Слепцов» я взялся писать совершенно другое произведение? Да хотя бы потому, что не видел смысла в сиквеле. Хотя «Слепцы» имеют открытый финал, история Германа, Даши и их друзей, на мой взгляд, продолжения не требует. Да и, что уж греха таить, я считаю написание любого сиквела рискованным занятием, неизбежно возникнут сравнения… Именно поэтому я решил взять другой город, других героев. И после достаточно долгих колебаний остановил выбор на Санкт-Петербурге.
Тут стоит сделать важное отступление и рассказать о том, как я «влюбился» в город на Неве. Произошло это не сразу. В первый раз я попал в Петербург в 2010 году с сестрой и ее мужем. Именно они, кстати говоря, могут считаться крестными родителями этого романа, так как я собирался съездить в Северную столицу года три, но дело не сдвигалось с мертвой точки.
В первый раз город сильно не зацепил меня. Помню только ограждения из мешков с песком на набережной (тогда дамбу еще не закрыли), станции метро типа «горизонтальный лифт» и Исаакий (этот собор на меня всегда производит сильнейшее впечатление). Через два года я поехал в Петербург во второй раз, с учениками… И больше уже не мог прожить ни года, не посетив этот город хотя бы раз. Чем мне так полюбился Питер? Сложно назвать что-то конкретное. Но, если проводить аналогию с человеческими отношениями, то по-настоящему крепкое чувство возникает тогда, когда любишь человека «целиком», а не «ямочку на щеке» (Стивен Батлер). Когда не присматриваешься пристально, пытаясь выявить недостатки (они всегда имеют место, идеальных людей нет), а любишь… Просто потому, что любишь! Именно так почти пять лет назад возникла наша с женой взаимная симпатия. Именно так – сразу и всей душой – я полюбил Северную Венецию. Тут может возникнуть вопрос: не жалко ли мне было «взрывать» город, который вызывает симпатию, обращать в руины площади и улицы? Жалко. Но это тот случай, когда «все уже украдено до нас». Мы с женой разрушили только Ладожский вокзал и мост Александра Невского.
Легко ли писать про станции, на которых уже живут герои других авторов? Всякое бывает. Например, я согласен с теми читателями, которые на раннем этапе вычитки текста недоумевали по поводу решения буддистов совершить исход со Старой деревни пешком. Что поделаешь, роман «Путевые знаки» Владимира Березина – часть канона, нарушать его мы с женой не имели права. Та же ситуация с наркоторговцами из Веселого поселка. С одной стороны, наших героев, чье благосостояние строится на транзите наркотиков, легко осудить. «Какие же это положительные герои, если живут за счет наркотрафика?» – спрашивали читатели. И, конечно, я был бы только рад, если бы на станции «Улица Дыбенко» поместили любую другую общину… С другой стороны, привычные нам моральные критерии не стоит применять к ситуации, в которой оказались персонажи романа. В одной из удаленных сцен Святослав Рысев демонстрирует дочери уродливый нож кустарного производства и говорит: «Этим я бы бился с мутантами, если бы не транзит с Дыбенко». Наши герои, по крайней мере, не отсиживаются в стороне, когда приходит общая беда… Но не буду раскрывать все тайны, ведь есть читатели, которые сначала открывают конец книги, а потом уже читают текст. И особо остановлюсь на весьма щекотливом моменте, который можно условно назвать «реализмом». Мы постарались сделать все, чтобы роман «Третья сила» получился не только более цельным и сильным, чем «Слепцы», но и более достоверным. Что, однако, вовсе не означает, что в тексте все достоверно с научной точки зрения. Да, в реальности Данзан Доржиев не смог бы жить на острове Елагин. Но тут я бы хотел процитировать своего героя: «Что ты думаешь, в метро не просачиваются ядовитые вещества? Системы жизнеобеспечения на большинстве станций метрополитена не чинят, нет ни сил, ни средств. Но метро не вымерло». Так что в рамки фантастических допущений, без которых невозможен и сам мир Дмитрия Глуховского, наш роман вполне вписывается.
