Божьим промыслом. Стремена и шпоры (СИ) - Конофальский Борис

Надо бы было отправить его арестовать сенаторов-еретиков, но сразу вспомнить Волков об этом не смог, а когда майор уже ушёл, то сил не было его звать обратно. Он хотел снова забыться своим дурным сном, который облегчал его состояние.

Как стемнело, пришёл Вайзингер. И его приход, если бы не недомогание, порадовал бы генерала по двум причинам. Во-первых, он принёс целый мешок серебра. Вносили его три человека: один нёс за обвяз, двое других тащили за углы.

— Это благодарность честных горожан благородному человеку, — прокомментировал Вайзингер появление мешка, — тут двенадцать тысяч талеров.

Тяжёлый мешок не без труда был возложен на скамью напротив генерала.

Конечно, того так и подмывало спросить: а сколько же честные горожане взяли в таком случае себе? И сколько хранитель имущества сохранил чужого имущества для себя? Но он не стал этого делать. Двенадцать так двенадцать. Тем более что Вайзингер прибавил негромко:

— Будет и ещё.

— Что? Дела у вас, кажется, пошли?

— Пошли, пошли, — заверил его Вайзингер. — Нынче ночью думаем взять большой склад одной богатой гильдии, там товар драгоценный, сплошь парча и бархат, они на двух реках первые торговцы этим товаром. А ещё взяли одну лавку ювелира, я ещё её не посчитал, так не считая столового серебра, одного золота на четверть пуда. Будет чем вас порадовать.

— Уж не на Собачьей ли улице была та лавка? — уточнил барон.

— На Собачьей, — с настороженным удивлением отвечал хранитель имущества. — А откуда вам то известно?

— Лавка та не Хольца? — не ответив на вопрос, спрашивал Волков.

— А вот про то не скажу, лавчонку ту дружки Вига присмотрели, а про хозяина её ничего не говорили. Хотите, чтобы я выяснил?

Но на это барон лишь махнул рукой: нет нужды.

— Вы лучше скажите, что в городе творится.

И тут хранитель имущества порадовал его во второй раз:

— Народец уже не боязлив стал. Лавки еретиков разбирают, не стесняются. Поначалу бедняки лишь хлеб брали, дескать, то вам за церковь нашу; лавочники огрызалась, стыдили, но ничего не помогало. Колпаки стали им ещё и морды бить, если огрызнутся. Так лавочники стали лавки запирать, но не помогло. По городу пошли люди, ищут лавки безбожников, ломают ставни с дверьми и теперь берут всё, что найдут, — Вайзингер ухмылялся. — Людишки во вкус входят — ещё вчера были богобоязненные и законопослушные, а нынче их жадность разжигает, желание урвать чужого и если их не остановить, уже завтра начнут к лютеранам и в гости захаживать.

— Начнут, — заверил его генерал. — Обязательно начнут. И как только еретики это поймут, так побегут из города, ибо дело это всегда кровью заканчивается.

— Кровью? — переспросил хранитель имущества.

— Кровью, кровью, — продолжал барон, — когда у тебя последнее забирают, ты всяко возмущаться начнёшь, а если ещё и твоей жене под подол полезут так и вовсе в драку кинешься. Тут тебе брюхо-то и распорот. То обычное дело при грабеже. Но вам надобно знать ещё одно верное правило удачного грабежа.

— Какое же? — спрашивает Вайзингер.

— Когда еретики побегут из города, так всё своё имущество забрать с собой не смогут, будут брать самое ценное. Скажите тачечникам, или Колпакам или людям Вига, пусть поставят артели у всех ворот, пусть всех досматривают, золота найдут немало, уж поверьте.

А тут и полковник Брюнхвальд, слушавший их разговор, решил добавить пару приёмов:

— Самое ценное будут прятать в люльках с детьми или под юбками у старух. Там ищите в первую очередь.

— Ах вот как?! — хранитель имущества, кажется, был удивлён такими советами. — Видно, вы, господа, уж наверняка знаете, где и что искать надобно.

— Да уж знаем, — и генерал, и полковник улыбались улыбками нехорошими. Всякий старый солдат в хорошем грабеже знает толк, а они были солдатами старыми.

Волков уже отужинал и хотел было уйти спать, но тут снова к нему просились на приём горожане. И не абы кто — человек, что пришёл к нему в столь поздний час, был сам казначей города Фёренбурга. Человек это оказался дородный и немолодой. Сразу видно, что и властью он был облечён, и не беден.

— Моё имя Флигнер.

— И чем же мне вам помочь, господин казначей Флигнер? — кивнув ему из вежливости, спросил генерал.

— Дело моё…, — он многозначительно обвёл взглядом присутствующих за столом офицеров и, приблизившись к генералу, негромко произнёс: — Дело моё весьма деликатно.

— Любезный, — Волков к ночи стал чувствовать себя ещё хуже и поэтому хотел побыстрее закончить. — То мои офицеры, и мне от них скрывать нечего.

Такой ответ не очень понравился визитёру, но, видимо, выбирать ему не приходилось, и он сказал, как бы предупреждая:

— Не желанием своим, а лишь необходимостью пришёл я к вам.

— Я понял, понял, — торопил его генерал. — Говорите.

— Я казначей города и хочу сказать, что городская казна охраняется нынче дурно, — наконец вымолвил Флигнер.

— А где же ваша стража? — сразу спросил барон.

— Стражу утром не подменили, — отвечал казначей. — И к обеду один стражник из четверых ушёл домой, а остальные трое… к вечеру уже были пьяны.

— Пьяны? — усмехнулся Волков. Признаться, это событие позабавило и всех его офицеров, что слушали рассказ казначея. — А где же их офицер?

— Со вчерашнего дня никого не было, и мы, то есть работники казначейства, уже сами взялись охранять городскую казну, домой не идём.

Волков даже представить не мог, сколько денег может быть в казне такого богатого города, как Фёренбург. «Тут не мешками, тут телегами вывозить придётся!».

— Я ходил в магистрат, но там уже никого нет. Ходил к прокурору, но мне… Мне не открыли дверь, видно, он прячется или уехал. И мне больше не к кому обратиться.

«Если заберу себе казну города… Точно смогу расплатиться со всеми долгами и достроить замок. А может, ещё и останется!».

— Так вам нужна охрана? — спросил генерал у казначея.

— В городе творится сущий ужас, ловкие люди берут всё! На улицах без всякого стеснения бьют людей. Хватают чужое имущество. Всё, что захотят… Так и до казны города доберутся, — продолжал господин Флигнер. И добавил: — Уж и не стал бы я вас беспокоить, но более мне сейчас и некого просить.

Волков вздохнул. Очень, очень это было соблазнительно, но он знал, что не может воспользоваться таким случаем, а посему он чуть нагнулся, чтобы рассмотреть за столом сидевшего от него невдалеке своего офицера.

— Капитан Лаубе.

— Да, господин генерал.

— Выделите из своих рот господину казначею двадцать человек при ротмистре. И прошу вас, объясните людям, что мы здесь представляем герб Его Высочества и ни один талер из казны города пропасть не должен.

— Немедля распоряжусь, — отвечал капитан.

А казначей Флигнер низко кланялся генералу.

Глава 51

То ли рёбра срастались нехорошо, то ли ещё что, но спал он плохо: ни перевернуться, ни пошевелиться. От боли сразу просыпался и потом маялся. А под утро стало опять знобить, то был верный признак, что скоро начнёт его одолевать жар.

А сон больше не шёл, и лежать стало невмоготу; он встал, оделся, умылся, пошёл по казармам, вышел на двор, где кашевары уже разжигали свои очаги, таскали воду в чаны.

У конюшен встретил Юнгера и Брюнхвальда. Карл отправлял кавалериста проехаться по городу, посмотреть, что там происходит. А сам велел подготовить пару телег и собирался всё-таки добраться до цитадели, узнать, как там дела, и отвезти провизии. Рене, конечно, присылал вестовых, сообщал, что всё у него хорошо, но Брюнхвальд считал, что одно дело вестовые, и совсем другое, когда сам всё поглядишь. И тут генерал был с ним полностью согласен.

Встал, прошёлся и, кажется, боль в боку утихла, однако жар его не отпускал. Пора было завтракать, но какой тут завтрак, если тебя выжигает изнутри. Велел варить себе кофе, а пока Гюнтер молол в ступке зёрна, приказал Дорфусу после завтрака съездить в магистрат и арестовать сенаторов-еретиков.