Уильям Форстчен - Солдаты
— Я же сказал вам, что он так и скажет, — вставил Эмил, когда он возглавил движение наверх по лестнице в Белый дом.
Следуя за Эмилом, он не смог больше сдерживать себя и задал вопрос, который терзал его душу с тех пор, как он снял мантию командующего.
— Есть какие-либо новости с фронта?
— Ничего, — ответил Эмил. — Я думаю, что Пэт перерезал линии, хотя мы пытались связаться с ним весь день. Конечно, ничего из Тира, однако мы должны исходить из того, что курьерский корабль из Рима, несущий приказ о перемирии, достиг города вчера вечером.
— Нет даже дирижабля?
— Нет, ничего.
— Я надеюсь, что эти люди понимают, что, сделав это, они наиболее вероятно осудили себя на смерть.
— Эндрю, они знают это. Они знают также, что то, что предложил Бугарин все равно было смертью. Смертью труса. Возможно, что это дало бы им дополнительный месяц, возможно год, возможно даже пять лет, но в конце, без свободы, в любом случае придет смерть. По крайней мере, теперь, даже если мы обречены, мы уйдем на тот свет с высоко поднятыми головами. Я думаю, что одно это стоит того, чтобы бороться за него.
Они добрались до двери в комнату больного Калина. Он шагнул вовнутрь, после идущего впереди Эмила. Калин находился на кровати, поддерживаемый подоткнутыми подушками, черты лица, бледные и вытянутые. Линкольновская борода все еще была на месте, и неофициальный символ его должности — цилиндр, располагался позади, рядом с ним на тумбочке.
Эндрю приблизился к кровати, и Калин, слабо улыбаясь, похлопал покрывало.
— Сядьте, мой старый друг.
Только в тоне его голоса вырвалась вся напряженность прошлых месяцев. Эндрю сел и взял руку друга.
— Как только я вырвусь из этой проклятой кровати, мы должны вместе пройтись по улице, выпить, и возможно купить ту пару перчаток, о которых мы всегда говорим.
Эндрю хмыкнул этой неуклюжей шутке, поскольку Калин потерял свою правую руку, а Эндрю левую.
— Как вы, Калин?
— Лучше чем когда-либо. Возможно, та пуля вразумила мой толстый череп.
— Вы знаете то, на что вы обрекаете себя?
— Я знаю. Наиболее вероятно кровавый конец. Но с другой стороны, мой боярин часто говорил мне, что именно так я и закончу.
— Для всех, — прошептал Эндрю.
— В этом заключалась разница между нами, мой друг. Я хотел найти выход, любой выход остановить бойню. Вы видели, что единственный выход в том, чтобы вытерпеть, иметь храбрость сражаться вашим способом и пройти через все. Когда я думал о Бугарине, ползающем перед ними, снова предлагающем нас, что-то, наконец, изменилось в моем сердце, как будто я отбросил болезнь. О, он был бы спасен, возможно, даже я буду спасен, но я дал клятву себе, задолго до Республики, задолго до того, как я стал президентом, что никогда снова я не увижу, как ребенок отправляется в убойные ямы. То, что я бы сначала умер, то, что я скорее увидел бы, что мы все погибли, чем снова терпеть все это.
— Вы знали это все время. Я же должен был повторно научиться этому. Таким образом, если нам суждено погибнуть, то мы умрем как свободные люди. И пока вы рядом со мной, Полковник Эндрю Кин, я буду доволен.
— Тогда прекрасно, — прошептал Эндрю, сжимая руку друга. — Вместе, и возможно мы все еще можем победить.
Калин улыбнулся.
— На самом деле, я думаю, что мы победим. Этим днем у меня был сон. Вы часто говорили мне, что Линкольн был известен такими вещами.
— И?
— Странно. Это даже походило на его сон. Судно, далеко в море, шло ко мне. Оно проплыло мимо, и я почувствовал странный замечательный мир в душе.
— Хорошо. Возможно, он осуществится.
— Однако было что-то еще. Кто-то стоял на палубе. Я не могу сказать кто. Он был один, но затем он уже не был один. Палуба была переполнена, очень сильно переполнена. Я чувствовал, что это был «Оганкит», судно, которое привезло вас в этот мир, плывущий в один последний раз, возможно назад туда, откуда он прибыл, неся на себе всех тех, кто отдал последнюю жертву. Одинокий человек поднял руку, и затем судно исчезло в тумане.
Эндрю ничего не сказал.
— Спите, мой друг. Возможно, у вас будет другой сон.
— Я думаю, что будет. Зная, что вы вернулись, я чувствую себя снова в безопасности.
— Я никогда на самом деле не уходил.
Калин замигал. — Я знаю это, тоже.
Эндрю посмотрел на Эмила, который кивнул, и с Кэтлин спокойно вышел. Эндрю сел рядом с Калином, наблюдая, как его старый друг погружается в сон.
Это был мирный момент. Странное смешение чувств. С одной стороны бесконечная печаль, знание того, что по-прежнему ожидает их впереди, жертва, которую все еще предстояло сделать. С другой стороны, тем не менее, была огромная гордость. Победа или поражение, люди Руси, и Рима объединились, смешали свою кровь, и из этого смешения родилась Республика. И теперь, даже если они должны проиграть, они не поползут низко во тьму ночи, а пойдут с высоко поднятыми головами. И тогда легенда об этом также будет жить, и на повороте веков ее будут помнить, она возродится, и наконец, одержит победу.
Его мысли плавно перетекли к Гансу, желая, чтобы он был здесь, чтобы разделить момент. Как учил его Ганс, он передал ту силу и видение другим. Все указывали на него, но на самом деле это был Ганс, тот, кто все время кроил и вел его, и, в свою очередь, уже он создал Республику.
Он услышал снаружи возобновленные одобрительные возгласы и аплодисменты, дикий шумный рев, который гремел в воздухе. Смущенный, он встал, мягко выпуская руку Калина. Они, скорее всего, приветствовали новости, что он принял переназначение; он должен был бы выйти и произнести еще одну речь, что-то, что он не хотел делать сейчас.
И затем он увидел Кэтлин в двери, слезы текли по ее щекам.
— Все закончено, — задыхалась она.
— Что?
— Война Эндрю! Она закончена.
Он не мог говорить, а затем он почувствовал что-то еще.
— Телеграфная линия только что восстановилась до самого фронта. Пэт докладывает о сообщении со стороны бантагов. Они уходят. Чин восстал.
— Слава аллилуйя, — задыхался Эндрю.
— Эндрю.
И тогда уже он знал, даже прежде, чем она прошептала слова и упала, рыдая, в его объятия.
— Эндрю, любимый. Ганс мертв.
Он не мог говорить. Он крепко держал ее, пытаясь не сломать. Он увидел Эмила и Касмира в дверном проеме.
Так странно, такая радость, и все же такая боль в их глазах.
— Эмил, останьтесь с Калином. Позвольте ему поспать; если он проснется, скажите ему, но ничего пока не говорите о Гансе.
— Тот сон, я думаю, он уже знает, — вздохнул Эмил.
Он попытался прошагать мимо Эмила. Доктор дотронулся до его плеча.
— Год, этот год был подарком, Эндрю. Он вернулся, чтобы вести нас в один последний раз. Теперь работа закончена.
Эндрю кивнул, неспособный говорить.
Он вышел из комнаты, и Кэтлин остановила его.
— Эндрю.
— Да?
Она кивнула на Касмира, который держал пакет.
— Я принес его с собой; я думаю, что вы, может быть, хотите это взять.
Касмир открыл пакет. Внутри лежала выцветшая форменная куртка Эндрю, его медаль Почета, по-прежнему прикрепленная к груди.
Он кивнул в согласии, и Касмир с Кэтлин помогли ему снять простой коричневый пиджак. Ощущение от обтягивающей униформы каким-то образом подбодрило его, и он безмолвно кивнул с благодарностью.
Держа руку Кэтлин, он прошествовал по коридору, пройдя мимо приемной залы, где он и Ганс впервые стояли перед боярином Ивором, и наконец, достиг лестницы в Белый дом.
На площади стояла дикая радость, и хотя он был переполнен горем, он также не мог не почувствовать их радость. Они приняли решение стоять и бороться, спасая свои души в тот момент, и теперь они обнаружили, что это были не только их души, которые были спасены, но и их жизни тоже.
При виде его приветствие удвоилось и превратилось в грозовой шум, так, что казалось, как будто сами небеса будут разорваны на куски.
Он стоял молча, и затем постепенно дикое празднование замерло. Как будто ощущая его мысли и его боль, возникло новое скандирование, — Ганс, Ганс, Ганс.
Никакой радости не было в этом повторении, только глубокое и почтительное уважение.
Он стоял один, глаза повернулись ввысь, воображая судно, которое снилось Калину.
— Прощай, Ганс, — прошептал он. — Прощай и спасибо тебе, мой товарищ, мой друг.
Глава 15
— Как Он умер, чтобы сделать людей святыми, позвольте нам умереть, чтобы сделать людей свободными…
Заключительный припев песни эхом пронесся через простор степи.
Полковник Эндрю Лоуренс Кин, командующий армией Республики, стоял по стойке «смирно», пока последние звуки хора не замерли вдали.
Церемония была почти завершена. Все почетные гости произнесли речи, также как и он. Теперь оставался единственный заключительный ритуал.
