Александр Горобец - Последний паладин
— «Ты сильный и свободный зверь», — Китяж проговаривал в уме каждую буковку в каждом слове, глядя в желтые глаза кошки. Кошка медленно подняла лапу и, обнажив когти, попыталась ударить Китяжа, но… у нее ничего не получилось. Рысь очень удивилась тому факту, что двулапый, который так сурово смотрел в ее глаза, не только ушел от удара, но и успел ударить ее лапу своей.
А Кирилл, тем временем, продолжал смотреть ей в морду. Её глаза постепенно начали увеличиваться, и вскоре он уже не видел ничего, кроме этих диких желтых глаз.
«Но я сильнее… — в уме проговаривал Китяж, — и быстрее тебя… И ты будешь меня слушаться… и подчиняться мне… По праву сильнейшего… Иначе, ты погибнешь… А сейчас, ты встанешь со своего малыша и я помогу ему…»
Глаза кошки резко уменьшились до нормальных размеров и, придя в себя, Китяж встал на ноги. Крепко зажмурив глаза, он пытался справиться с резкой головной болью, которая внезапно, как разряд молнии прострелила ему мозг. Открыл глаза он от того, что кто-то, большой, как среднего размера лайка, терся об ногу и тыкал мокрым носом его ладонь. Китяж даже дернулся от неожиданности. Свирепая дикая кошка стала вдруг тихим и ласковым котёнком. Таким милым и ручным, что Тяжину стало, даже немного противно. Всё-таки он не любил кошек, но… как сказал Экзюпери: «мы в ответе за тех, кого приручили»
— Или укротили, — он потрепал по холке животное, которое, в принципе не поддается дрессировке, — А теперь, давай посмотрим малыша.
Двулапый подошел к маленькому комочку, который уже перестал трястись и покорно ждал своей участи. Раз уж мамка сдалась, то ему, маленькому Рысику вообще делать нечего.
И капкан то был смешной. Нулевка, на ласку. Если бы Рысь влетела в эту железку, то она бы, без проблем вытащила лапу, потому, что он даже не встал бы на «сторожок». С котенком все было сложнее. Он был очень маленький и влетел в капкан по полной.
— Только бы кость была цела, — вслух сказал Тяжин и, снова присев на корточки, потянулся к комочку. Котёнок взъерошился и тихо зашипел. Все-таки он был лесным жителем. Хищником, хоть и маленьким. Тяжин очень осторожно отщёлкнул скобу сторожка и, разжав самолов, освободил лапу малыша. Малыш попытался его укусить своими острыми, молочными клычками, которые только начали вылезать, но сил у него явно не было. Малыш просидел в этой железяке наверное сутки. Все кругом было истоптано мамкиными следами. А мамка, тем временем подошла сзади и положив свою хищную морду на плечо Китяжа лизнула его щеку своим шершавым языком. Китяж держа на руках её малыша, развернулся и положил его перед огромной животиной, которая, преданно смотрела на двулапого и протянул ей малыша. Кость у него была цела, а вот шкура в месте удара железками явно подпорчена.
Она аккуратно, как и любая мать, взяла котёнка за шкирку и, положив перед собой начала его облизывать, а Тяжин погладил ее по голове. Вы когда-нибудь слышали, как от удовольствия урчат кошки. Уверен, что да. А как урчат РЫСИ??? Хищник облизывавший своё чадо урчал так, что распугал всех маленьких птичек в радиусе ста метров.
А Китяж продолжал и продолжал гладить животное, которое, время от времени, отрывало взгляд от детеныша, и смотрела на Китяжа. И в этот момент Китяж понимал, что преданней охранника ему не найти.
— Как же мне тебя называть??? — тихо сказал зверюге Китяж. Кошка посмотрела на него так, будто понимала каждое его слово. Взгляд её говорил о том, что её можно называть как угодно. И Китяжу вспомнился старый советский фильм про мальчика — робота у которого была собака, тоже робот, — Рэси. Я буду звать тебя Рэси. А теперь, подруга, — Кирилл встал, — бери своего непутёвого сына и давайте, зализывайте свои раны.
Он потрепал по холке Рэси и пошел в сторону дороги. Кошка взяла в пасть своего малыша и растворилась в весеннем лесу.
Кирилл вышел на дорогу и направился по тоннелю к Белому, «держа винтовку наизготовку». Топор на Каменном мысу перестал стучать, и это немного напрягло Китяжа. Возможно, что отшельник присел отдохнуть или перекусить горохом и водой. А может он уже знал, что Кирилл идет «на знакомство с ним». По этому, Китяж опять попытался «включить» внутренний сканер, но сил на это у него не было. Поединок с Рэси, из которого он вышел явным победителем, изрядно поистрепал его способности. По этому, «сканер» упорно не хотел включаться. «Ладно, Попробуем традиционными способами,» — Тяжин решил полагаться на зрение и слух. Шел он спокойно и ровно, как на прогулке и когда он подошел к месту, с которого начало просматриваться озеро. Здесь он остановился и сняв вещмешок начал готовиться к наблюдению.
* * *Вырубив две очередные «лапы» на бревнах для будущей часовни, монах решил позавтракать. Суббота в пост — день специфический. После скорбной пятницы допускались некоторые «относительные» вольности. И если вчера он пил только воду и съел два куска хлеба, то сегодня, сразу после утренней службы, он сварил себе манной каши на завтрак и, за одно, овощной суп на обед. Отужинать он планировал сразу после захода солнца, тушеными овощами. Сейчас же — каша. Монах всегда ел её с удовольствием. Он вспоминал, как в детском саду, вместе со своим, безвременно ушедшим ныне братом, он кидался манной кашей в своих сверстников. Но только сейчас, он понял, какая это была вкусная каша. Сладенькая. Со сливочным маслицем, да на молочке! У монаха, каша была без сахара и на озёрной водице, однако масла он в неё все же добавил. Растительного.
Прочитав «Отче Наш» и «Верую» он перекрестил миску, затем осенил крестным знамение себя и приступил к трапезе. За трапезой он думал о том, кто сегодня прихоил на него «поглазеть». На «песчаный мыс», который был как раз напротив «каменного», где он и обосновался. Кто это был, он не видел, но, едва, с берёзы на мысу сорвались сороки и полетели в его сторону, монах, в два кувырка очутился у двери избы и, закрыв её, просидел в своей крепости около часа, пытаясь, через смотровые щели разглядеть, кто же, всё-таки был на том берегу. Что если это, какие-нибудь, неугомонные туристы. Или, чего хуже, погранцы. Вдруг, командир Иван-Городского погранотряда их не предупредил, что в зоне их ответственности появился «новый постоялец».
А может это тёзка сдержал слово и к нему приходил тот, ради которого он здесь и обосновался? Что ж, посмотрим. Если это действительно он, то сегодня они, по любому, встретятся.
С этими мыслями он доел свою кашу, поблагодарил Отца нашего и Матерь Божью, встал и, сполоснув плошку в старинном умывальнике, вышел на свежий воздух. Солнышко, потихоньку прогревало лес от зимней спячки. Лёд на Белом недавно сошёл и, по этому, было, относительно, тепло. Монах скинул рясу, под которой оказалась тельняшка и камуфлированные, форменные штаны и, взяв верёвку и топор, отправился в лес, откуда благополучно вышел через час. С накинутой на лоб верёвкой, свободные концы которой были привязаны к, довольно толстому, бревну. И монах, без проблем, как бурлак, тащил это бревно к себе на стройку. Однако когда он уже был готов скинуть с себя эту, не легкую ношу, он заметил на «Песчаном мысу» БЛИК ОТ ОПТИКИ. Как раз в том месте, откуда утром, так стремительно улетели птицы. «Значит вернулся. Сейчас мы тебя пощупаем. Возьмём, так сказать, за вымя». Он, не подав вида, что засёк точку, где сел очередной любопытствующий, спокойно ушел за новым бревном. Во всяком случае, так должен был подумать наблюдающий на мысе. На самом деле, монах аккуратно вылез из леса в другом месте, по неприметной тропке и тихонько подполз к единственному в избе окну, которое выходило никак не на озеро. Наблюдающий на Песчаном никак не мог его видеть
А через пятнадцать секунд, из окна вылез уже совсем другой человек. Не монах, а настоящий спецназовец. Только не вооружённый. Поверх камуфляжа был накинут маскхалат. Скорее всего самодельный, ибо сделать такое на каком-нибудь швейном производстве, попросту не реально. Накинув на голову капюшон, с вшитыми в него ветками и прошлогодней, пожухлой листвой, и, даже одним стареньким подосиновиком, он отточенными движениями, быстро подполз к неприметной тропке и растворился в лесу, как будто его и не было. Я уверен, что уважаемый читатель догадался, что это был ни кто иной, как Старший прапорщик Жуковский. «Аббат», а ныне, отец Александр.
Крюком, по дороге, до Песочного было около полутора километров, по этому Аббат бежал своей стандартной, крейсерской скоростью. У лесного перекрёстка он остановился и отдышался. Подходить к наблюдавшему за его жилищем нужно было очень осторожно. Частое, тяжёлое дыхание могло испортить всё дело. По этому Аббат выждал тридцать секунд и, убедившись, что шумовых эффектов он не производит, бесшумно, как кошка, скользнул к Песочному мысу.
Подходил он к наблюдателю довольно долго. Внимательно смотря себе под ноги, чтобы не подшуметь. А когда, наконец, он добрался до интересующей его точки, то удивился опытности наблюдателя.
