Виктор Глумов - Солдаты Омеги (сборник)
— Сын мой Угр! Нет сильнее тебя в племени! Нет бойца лучше! Так пусть боги решат, лишится ли племя тебя сегодня или в другой раз!
Вождя взволновал поступок Угра, но он медлил спросить, почему сын так решил. Ыыхр поднялся, поднялся и Угр. Вождь проследил за его взглядом и все понял: у костра, окруженного шатрами племени, над котлом со скудным варевом склонилась прекрасная Аан, дочь Ыыхра и сестра Угра, только вступившая в пору невест. Это ее хотел уберечь от воли богов Угр. Ыыхр с юности руководил племенем, а до того людей вел вперед его отец, и Ыыхр был мудр. У него было много сыновей и дочерей, и дочерей он отдавал в соседние племена или оставлял в своем, но сыновья его еще не женились.
Ыыхр принял решение. Положив руку сыну на плечо, он торжественно произнес:
— Понимаю твой страх перед выбором богов, о сын мой Угр! И знаю, как справиться с ним, не оскорбляя их волю: я отдаю тебе в жены дочь мою Аан, вошедшую в возраст невест. Я объявлю об этом всему племени сейчас же, и мы поступим так, как велит закон предков!
— О, отец мой! — Юный воин заплакал, не стыдясь своих слез.
Ыыхр жестом велел прекрасной Аан приблизиться. Девица подошла, скромно потупив взор: она не смела прямо глядеть на отца своего и повелителя. Она была хороша: едва наметившиеся груди, стройные, сильные ноги. В поясе Аан тонка, но бедра широкие, значит, боги наметили ее для деторождения. Ыыхр взял руку дочери и вложил ее в дрожащие пальцы сына, а затем, как и велел ему закон предков, обратился ко всему племени, и голос его был подобен грому:
— Люди Яря! Сегодня отдаю дочь мою Аан в жены сыну моему Угру, чтобы, если будет воля богов забрать одного из них сегодня, они встретились и были счастливы в царстве Ви!
Слова Ыыхра были встречены возгласами искреннего счастья: вождь поступил правильно. Ыыхр смотрел на детей, стиснувших друг друга в объятиях, и в нем поднималась волна желания. Племя затянуло свадебную песню, подобающую случаю и пробуждающую детородную силу. Ыыхр вторил, и набедренная повязка его все сильнее оттопыривалась. По лицам соплеменников Ыыхр определил, что и они преисполнены чувственности. Начался танец, призывающий богиню Ши взглянуть вниз и благословить молодоженов. Дождавшись, когда Угр и Аан скроются в шалаше, вождь увлек в соседний всех трех своих жен.
* * *Аан дрожала. Угр, ставший мужчиной еще в родных землях (тогда племя взяло обильную добычу, троих белых врагов и одну женщину), робел, как мальчик. Сухими губами он несмело касался черных, заплетенных в косички волос Аан, трясущимися руками гладил ее плечи. Аан прерывисто вздохнула и сбросила юбку. Угр опустился на колени и иступленно, со всей нежностью поцеловал ее живот, бедра. Аан шептала что-то, но Угр не слышал ее слов за громом праздника. Теперь Аан будет его, и даже если боги предначертали кому-то из них умереть сегодня, они встретятся за чертой, в царстве Ви, где вечное утро, где в благодатном тумане бродят ушедшие, но только узы, освященные законом, позволяют им быть рядом… Встретятся не как брат и сестра и будут принадлежать друг другу вечно. Угр любил Аан так, что растворялся в ней и не помнил себя. Любил давно и ждал, отвергая лучших девушек племени, когда сестра достигнет возраста невесты.
— Мы не умрем, — шептал он, опустив Аан на шкуры, покрывавшие пол, — мы не умрем!
Она тонко вскрикнула и укусила Угра за шею, ощутив его тяжесть и силу. Угр старался быть нежным, мысль, что он сделал Аан больно, причиняла ему страдания. Но Аан уже улыбалась счастливо и отрешенно, и Угр понял: боль эта священна и приятна женщине.
— Мы не умрем, — выдохнул он. — Мы. Будем. Жить. Всегда.
Шум праздника заглушил его слова, слившиеся с нежными стонами Аан.
* * *Людоеды что-то праздновали и даже не услышали приближающийся грузовик. Курганник вырулил прямо на поляну, окруженную шатрами, к чадящему костру. Дикари все еще кривлялись и орали песню на непонятном наречии, не понимая, что происходит. Отряд высыпал из грузовика, раздались первые выстрелы, и песня оборвалась.
Они были темнокожие, в набедренных повязках, у многих мужчин в носах торчали отбеленные временем кости. Артур заметил сидевшую в стороне молодую женщину, кормившую младенца. Эта сцена неприятно напомнила ему Нику и Лану, и, чтобы задавить ростки сомнений, он закричал:
— Вперед!!!
Курганник взревел и скосил ближайших людоедов короткой очередью. Дикари заметались, несколько мужчин побежали к шатру, где, видимо, хранили оружие. Маклай пресек их бег. Артур вскинул автомат и выстрелил в грудь выскочившему из шатра голому мужику, судя по всему вождю — тело его покрывала татуировка, шею увивали бусы, собранные, похоже, из человеческих позвонков. Завопили бабы. Кормившая младенца женщина, прижав ребенка к груди, бросилась прочь. Маклай кинулся следом, схватил ее за волосы, дернул, повалил. Женщина извернулась зверем, по-прежнему держа свое отродье обеими руками, оскалилась. Маклай ударил ее прикладом в челюсть.
Артур едва успевал следить за боем. Или за бойней. В том, что перед ними людоеды, не оставалось сомнения. Достаточно было присмотреться к костям, из которых они делали себе украшения. Артура одолевала брезгливость: эти отродья Пустоши, самые мерзкие из всех существующих, похоже, не знали ни стыда, ни чести. Что ж, есть в мире справедливость, и противоестественное племя получит по заслугам.
Баб стаскивали на площадь, мужиков и пацанов отстреливали. Маклай, ощерившись, угрожал бабам автоматом. Те, узнавшие силу оружия, стояли молча, не плача, прижимали к себе детей.
Артур обыскивал шатры. В третьем по счету абсолютно голый парень закрывал собой плачущую девчонку, совсем ребенка. Артур сразу понял, чем они занимались, и его скрутило от ненависти: у дикарей нет ничего святого, они готовы сношаться с детьми.
— Не убивать! — с запинкой, умоляюще крикнул парень. Опустился на колени и поклонился низко, коснувшись обеими ладонями и лбом шкур на полу. — Н-не убивать!
Столько жажды жизни было в его словах, что Артур медлил. Девчонка, скуля, простерлась рядом с любовником, повторила поклон, подняла зареванное лицо:
— Н-не убивать! Аан служить! Аан все служить! Аан убивать! Не убивать Угр!
Парень страшно, безысходно рассмеялся:
— Аан не убивать! Аан!
И видно, для иллюстрации, коснулся девчушки. Надо думать, ее так звали — Аан. Артур понял: каждый из них предлагал свою жизнь в обмен на жизнь другого. Дикари. Людоеды. Не знающие стыда и закона. Он медленно поднял автомат. Девчушка закричала и бросилась к парню, закрывая его собой. По бедрам ее струилась кровь. Парень хотел отстраниться, но Аан льнула к нему, цеплялась, не переставая плакать, твердила:
— Угр не убивать! Угр не убивать! — И добавила что-то на своем языке.
Артур зажмурился. Он не знал, что Аан твердит возлюбленному своему мужу: «Мы никогда не умрем». Возможно, если бы Артур знал, он не смог бы выстрелить. Пули прошили обоих: и Угра, и Аан.
* * *— Что с бабами? — спросил Артур Курганника.
Коновал пожал плечами. Все мужчины были мертвы, как и несколько женщин, кинувшихся на врагов.
Маклай глянул на сержанта, облизнул тонкие губы. Левый глаз, пронзительно-синий на красном лице, смотрел куда-то в небо:
— А есть ничего, симпатичные.
— Опомнись! — Курганника перекосило. — Они людей жрали. Все.
— Убивать женщин — последнее дело, — встрял Паш.
Как ни странно, на этот раз он сказал по делу: если людоедов-мужиков перестреляли не без удовольствия, то казнить беззащитных женщин было противно. А детей — и подавно.
— На человеческом языке кто говорит? — обратился к людоедкам Курганник.
Вперед вышла женщина с отвисшим от постоянных родов животом и пустыми длинными грудями. Ее дети остались в толпе.
— Иях говорить. Иях понимать.
— Жить хотите?
Иях оглянулась на соплеменниц, потом со страшной улыбкой посмотрела на захватчиков:
— Вождь убить. Дочь убить. Убить всех.
Курганник поскреб бритый затылок. Артуру стало тоскливо. Он не понял, о чем толкует эта дикарка: что всех убили или что жить не хочет? Опять вспомнилась родная ферма, оставшаяся без мужиков. Бабам трудно будет. А эти без жилья, без еды и вовсе передохнут. Или сожрут друг друга.
— Я не смогу их убить, — пожаловался Щуплый. — Я вообще не люблю стрелять, а в женщин — прав Паш, последнее дело.
— Думаешь, я такой убийца? — вызверился на него Курганник. — Я вообще больше лечить люблю. Эй, ты, людоедка. Что дашь за ваши жизни?
Иях рассмеялась:
— Твоя смерть.
Курганник побагровел.
— Дай я. — Маклай опустил автомат и шагнул к бабе. — Иях. Мы вас отпустить. Совсем отпустить. И вы идти куда хотите. И мы уезжать. Мы взять воды и еды. И отпустить. Поняла, дура?
