Борис Громов - Насмерть
Выдергиваю из нагрудного кармана РПС жгут и перехлестываю им ногу прямо под коленом. Руки скользкие и липкие от крови, ставший вдруг неподъемным автомат так и норовит выскользнуть, но я продолжаю выцеливать сквозь оптику расплывающиеся силуэты идущих в атаку бредунов. А потом сознание гаснет.
Уже потом, в ростовском госпитале, сильно посеченный осколками, но живой Руслан расскажет мне, как минут через двадцать после того, как я отрубился, по позициям бредунов сначала отработали невесть откуда взявшиеся винтовые штурмовики, а потом из больших и медлительных транспортников сверху посыпались под белоснежными куполами парашютов десантники. Много, две полные роты со всеми средствами усиления, включая легкие минометы. И без того потрепанным бредунам Черного Полковника этого вполне хватило… Словом, нет больше ни Полковника, ни его маленькой бандитской империи. А пришедший в компании Лидии Васильевны и обеих сестренок Толян, нагруженный, словно бухарский верблюд огромным баулом с собранными всей улицей угощениями, по своему обыкновению размахивая руками, словно ветряная мельница, будет вещать о том, как лихо они прорвались аж до самой Большой Черниговки, где их и встретили пограничники во главе с лейтенантом Шрайнером. А еще он приволок мне несколько газет, из которых я узнал, что за оборону Червленной мне дали «Георгия» второй, а за спутник — первой степени.
На мой вопрос о том, сколько наших осталось в живых, оба, и Рус и Толька, отвели глаза.
— Если не считать тех, что со мной ушли, — выдавил наконец Курсант, — то четверо…
Вот так, значит… А если всего-то тринадцать, да Володька-ходок, да Рыжий-Волженков. А увел я на эти чертовы Пустоши тридцать человек… Ой, мля!!! Как же хочется прямо сейчас взять да голову о стену расколотить!
Присланная за мной в госпиталь с Большой Садовой машина довезла прямо до центрального входа в здание Службы безопасности на Большой Садовой. Знакомый дом, красивый и внушительный, как и большинство строений сталинской постройки. Тут я неоднократно бывал чуть меньше года назад, когда мы с Курсантом, находясь в служебной командировке в Ростове-на-Дону, тренировали оперов из здешней отдельной роты специального назначения, этакого местного аналога ОМОНа или СОБРа. Но если тогда я заходил в ту часть здания, которую занимало Управление общественного порядка, то теперь иду в правое крыло, туда, где заседает здешняя «кровавая гэбня», в смысле, контрразведка.
Все бы хорошо, да вот топать далековато. Ну, не могу я с костылями освоиться, и все тут! В теории, вроде, ничего сложного, а на практике — не выходит. Одно хорошо — ногу мне пилюлькины сберегли, как заживет окончательно, так сразу и перестану одноногого пирата Джона Сильвера изображать. А пока — делать нечего, будем култыхать понемногу. А то здешнее руководство со мною пообщаться решило… Ню-ню, вот сейчас и пообщаемся.
У «аквариума» дежурной части меня встречает молодой лейтенант в черной форме СБ, который, уточнив, я ли на самом деле старший лейтенант Тюкалов Михаил Николаевич, проводил аж до самой двери нужного мне кабинета на четвертом этаже. Приятный паренек, вежливый. Вот забавно, как это у них вообще так интересно выходит: либо лампу в глаза и ногами по почкам, либо — милейшие парни, вызывающие самые искренние доверие и симпатию? Такой вот парадокс, блин. Ладно, не стоит заводиться раньше времени. Уж кто-кто, а этот паренек точно ни при чем, на нем срываться не стоит.
Вежливо стучу, вхожу в приоткрытую лейтенантом дверь, благодарно ему кивнув, спасибо, мол, парень. Представляюсь. Хозяин кабинета, моложавый мужик с отличном костюме и идеальным пробором в волосах, встает из-за стола мне навстречу, протягивает руку, представляется в ответ. Угу, заместитель начальника Управления контрразведки Службы безопасности, ажно целый генерал-майор. Молод, на мой взгляд, для беспросветного погона с шитой звездой, но это уж не мне решать. Руку пожимаю, я не гордый, да и не испытываю я к этому генералу негативных эмоций, равно как и они все к нам их не испытывали, когда весь наш отряд практически на верную смерть отправляли. Стратеги, мля!
Генерал что-то с улыбкой говорит мне о том, какое большое дело мы сделали, о той огромной, просто неоценимой роли, которую сыграет в ходе продолжающейся войны добытый нами спутник, про то, что подвиг моих людей и меня лично не останется без достойной награды… Словом, обычный положенный по такому поводу треп. Я с каменной рожей киваю, слушая его сожаления по поводу гибели моих друзей, и не верю ни единому слову. Вот министру обороны Зарубину в Червленной — верил. Потому что он не играл в сочувствие, ему действительно было больно и горько. Потому что Зарубин сам когда-то был боевым офицером. А этот — кабинетный, сразу видно. Умный — да запросто, опытный и в своем деле очень грамотный — почти наверняка. Но крови вживую не видевший. А контрразведчик продолжает что-то говорить дальше, про то, что они будут безумно признательны мне, если я найду время и возможность для того, чтобы составить подробный отчет обо всем, что видел и слышал на Пустошах, что он в будущем мог бы сильно помочь оперативникам СБ и армейским разведчикам, которым еще не раз придется работать под прикрытием среди бредунов. Он говорит и говорит, но я слушаю его вполуха. Мое внимание приковано сейчас к совсем другому человеку. Кроме генерала в кабинете еще двое. Одного я не знаю — обычного вида пожилой дядька в черном эсбэшном комбинезоне без погон и знаков различия. А вот второго знаю очень хорошо, даже слишком. Когда генерал, наконец, замолкает, я подхожу ближе и смотрю ему прямо в глаза.
— У меня к тебе только один вопрос, Олег. Ты знал?
И не нужно ничего уточнять. Думаю, все присутствующие прекрасно понимают, о чем идет речь. Исмагилов не выдерживает и отводит глаза. Молчит, но мне уже и не нужен ответ, я его увидел в глазах.
— Значит, знал… Запомни, похоронки на каждого из моих ребят их семьям будешь писать лично. А я их потом буду читать. И если хоть одна из них не заставит меня заплакать, я тебе, паскуда, проломлю голову. А пока…
Хрясь! Стоя на одной ноге, зажав под мышкой костыли, довольно сложно хорошо ударить. Но у меня в вопросах мордобития опыт богатый и я очень зол, поэтому все отлично получилось. Исмагилов падает на пол как подрубленный. Из-под прижатых к лицу ладоней на дорогой наборный паркет течет кровь. Ничего, Олежек, от сломанного носа еще никто не умирал. А впредь тебе будет урок не смей обманывать друзей, не смей играть их втемную, а уж если посылаешь их на смерть, то хотя бы имей смелость в этом честно признаться.
— Вы что себе позволяете? — Ага, генерал за спиной очнулся.
