Константин Аникин - Нульт
Статичная матрица игры менялась с первым движением Пакмана – вся, целиком, как разом меняется все табло с расписанием отложенных авиарейсов. Тут пригодились те расчеты, что Вайзман сделал раньше, когда исследовал различные метаморфозы гексаграмм. Из всех своих решеток он создал базу данных переходов между гексаграммами. Решая, куда направится, Пакман обращался к ней – он искал по решеткам максимально короткий путь от той гексаграммы, где находился в текущий момент, к гексаграмме Творчество. Результат интерпретировался как последовательность движений в лабиринте. Вайзман попытался учесть все нюансы игры и сделать игровой алгоритм как можно более многовариантным и гибким: например, когда Пакман съедал Таблетку Силы, временно включался режим инверсии всех триграмм матрицы, а если он проходил по сквозному туннелю, вся матрица менялась по принципу зеркальности. Таким образом, Пакман побеждал, когда в каждой клетке матрицы получалась гексаграмма Творчество. Ноль превращался в единицу, творческий импульс создавал новый иньский лабиринт, и все начиналось заново. Иосиф все это затеял с единственной целью – проверить работоспособность разных решеток. Каждое движение Пакмана, в гексаграммном эквиваленте, скидывалось на пленку, формировалась база данных. Пакман должен был отбрасывать неудачные стратегии и использовать удачные и таким образом, методом проб и ошибок, определить рабочие участки в разных решетках и найти точки сцепления между ними. Невинная компьютерная игра превращалась в экспертную систему.
Чтобы осуществить эту задумку, Вайзману пришлось изрядно потрудиться. Около года у него ушло на программирование и на аппаратное воплощение своего алгоритма. Аркаду пришлось серьезно модернизировать – обсчет игровой стратегии осуществляли 64 запараллеленных восьмибитовых процессора – по одному на каждую клеточку решетки.
И вот настал тот великий момент, когда Иосиф запустил И-Пакмана (так он называл новую версию игры). Он предвкушал великую битву света и тьмы. Спустя пару часов он признал, что «И» в данном случае означает «идиот». Пакман вел себя до крайности тупо – на это нельзя было смотреть без слез. Это мало отличалось от того, если бы им управлял обычный генератор случайных чисел; И-Пакману не удавалось выжить в лабиринте и нескольких секунд. У Иосифа руки чесались взяться за джойстик и помочь бедолаге. База стратегий непрерывно росла, но прогресса не наблюдалось. Несколько месяцев Иосиф честно наблюдал за этим новым избиением младенцев, потом ему надоело. Он практически разуверился в успехе, но все же выключить автомат у него не поднялась рука. Кто знает, может, И-Пакману требовалось гораздо больше времени, чем он думал? Поэтому Иосиф всего лишь отключил звук и экран и задвинул автомат подальше, чтоб под ногами не путался. И вскоре совсем забыл о нем, потому что Воркуйск-8 начал терроризировать Человек-Паук.
Когда Вайзман ушел в болото, он решил больше никогда не вмешиваться в мирские дела. Он попытался изменить этот поганый мир, но он оказался слишком слаб – этот поганый мир подмял его под себя. А раз так, ничего не оставалось, кроме как самоустраниться. Но чем больше Вайзман следил за историей с Пауком, тем больше росло его беспокойство. Он быстро понял, что это не обычный отморозок. Союз уже дышал на ладан, все было предрешено, и Вайзману казалось, что появление Человека-Паука связано с этим. Что в этом безумце сосредоточилось все зло советский эпохи, что это удар хаоса, нарушающий равновесие мировых сил, что это что-то абсолютно нечеловеческое. Вайзман почувствовал, что обязан вмешаться. И он нарушил принцип беспорочности.
Так началось это незримое противостояние, растянувшееся на несколько лет. Вайзман забыл обо всем – он думал только о Человеке-Пауке. Он сидел в болотной глуши и с утра до вечера гадал и гадал, пытаясь при помощи И-цзин залезть в голову этому чудовищу. Но в этой голове явно все было как-то по-другому. Обычные подходы не работали. Может, это и будет пустое бахвальство, недостойное благородного мужа, но Иосиф считал, что кое-что понимает в И-цзин. Может, он не в силах отыскать Формулу Перемен, но в делах житейских, мирских он при помощи Книги ориентировался безошибочно. А здесь он словно бился головой о стену – ему даже близко не удавалась предугадать действия Человека-Паука. Женщины продолжали гибнуть, и каждый раз это были такие красавицы, что сердце замирало, когда Иосиф видел очередную фотографию в траурной рамке. Каждая новая смерть лишала Иосифа сил. Он все глубже и глубже тонул в депрессии, тяжело переживая свое бессилие. Вайзман забывал о еде и пугался собственного отражения. Он думал только о Пауке. Ему начинало казаться, что он сходит с ума.
В голову Вайзмана лезли крамольные мысли – может, его враг тоже пользуется И-цзин? Как иначе он мог так все тщательно рассчитывать? Всегда никаких следов, никаких свидетелей, ни единой зацепки. Иосиф гнал от себя эти мысли – он верил, что Книга не работает для тех, у кого зло на уме. Все, что она может сделать в таком случае, – подтолкнуть в пропасть. Нет, не может быть, думал он. Это просто инстинкт. Нечеловеческий, звериный инстинкт.
Озарение пришло, когда Иосиф меланхолично наблюдал, как паук латает паутину после дождя. Раньше он исходил из гипотезы, что Человек-Паук не может себя полностью контролировать, что его заставляют убивать какие-то случайные импульсы из среды, и пытался вычленить эти факторы. Он был не прав. Не хаос двигал Человеком-Пауком, наоборот, он сам мог манипулировать хаосом. Это был гениальный манипулятор, он мог предвидеть, предвидеть без Книги, такова была оборотная сторона его сумасшествия. Довольно часто, незадолго до смерти, в жизни его жертв происходили разные труднообъяснимые и, казалось, совершенно не связанные между собой совпадения. Телефонные звонки. Неожиданные находки. Странные встречи. Следствие не придавало этому особого значения – Человек-Паук убивал только красивых женщин, а у красивых женщин чрезвычайно насыщенная жизнь. Но это были не случайности, это Человек-Паук мастерски манипулировал жертвой на расстоянии. Он тщательно, не торопясь, плел свою сеть из хаоса повседневности. Вайзман смотрел на сверкающую в лучах солнца паутину, и там, в блестящих от влаги выделениях паутинных бородавок крестовика обыкновенного, он наконец увидел верную гексаграммную модель.
Иосиф предсказал время и место следующей атаки, а также вычислил приметы новой жертвы. Вайзман вознес молитву Небу и отправил в милицию анонимное письмо с инструкциями. На этот раз он не ошибся. В тот день Иосиф первый раз за время своей добровольной ссылки позволил себе напиться. Однако, когда он узнал детали операции, а потом поговорил с Книгой, его эйфория обернулась глубоким разочарованием в себе. Все было напрасно – Человек-Паук остался жив. Он засел под землей, в брошенных туннелях метро, он сидит там и ждет своего часа, как норный паук, упирающийся лапками в паутинную дверцу своей норки. Рано или поздно он снова окажется среди людей, и все начнется сначала. Иосиф винил в этом себя. Он думал, что опять, опять оказался слишком слаб. Ему не хватило духу взять все на себя и самому покончить с Пауком. Однако, когда он поделился этими мыслями с И-цзин, Книга ответила странное. Она сказала, что все правильно. Это не укладывалось у Иосифа в голове. Зачем этот выродок нужен Небу?
Когда Иосиф немного отошел от этой истории, он вспомнил про И-Пакмана. Он смахнул пыль с автомата, включил экран и обалдел. И-Пакман выигрывал. Боже, что он вытворял! Иосиф и не подозревал, что такое возможно. Ни одной ошибки. Ни одной потерянной жизни. Всегда максимальный результат. И-Пакман явно действовал на упреждение, призраки ничего не могли с ним поделать; если бы эти четверо разноцветных негодяев обладали разумом, то, наверное, удавились от бессилия. Иосиф зачарованно наблюдал, как И-Пакман щелкает уровень за уровнем. Наконец он вышел на последний, 256-й уровень. Этот уровень был с ошибкой, изображение на экране сбивалось, игровое поле превращалось в символьную мешанину – из-за этого игру было невозможно закончить, если только ты не был настолько крут, что мог играть вслепую. Но И-Пакману это ни капли не помешало. Что там происходило, Иосиф мог только догадываться, но через пару минут программа поздравила И-Пакмана с победой, и игра началась заново. Трудно сказать, сколько же раз за это время И-Пакман прошел игру – вся таблица рекордов давно была забита одним и тем же, максимально возможным результатом.
Сработало, потрясенно подумал Иосиф. Однако он недолго радовался – это не приблизило его к пониманию Ответа. За годы непрерывной беготни по лабиринту база стратегий И-Пакмана разрослась до огромных размеров – Иосиф там моментально потерялся. Она напоминала плотный комок спагетти, и распутывать этот клубок было одинаково сложно и бессмысленно – все равно Вайзман не мог придумать, как применить это знание за пределами лабиринта Пакмана. Все, что пока имел Иосиф, – единственный в мире автомат Пакмана, который побеждал сам себя. Потрясающе. Теперь он может утереть нос всем этим малолетним зазнайкам из Дворца пионеров. Можно, скажем, незаметно подменить автомат и потом все, что надо делать – гримасничать и дергать для виду джойстиком. Боже мой, о чем я думаю, прервал себя Вайзман. Он решил развеяться, заняться чем-нибудь попроще. Например, высчитать периодичность лягушачьих миграций, а то эти, спонтанные на вид, миграции превращались в реальную проблему для города. Пока Вайзман гулял по болоту и изучал поведение лягушек, И-Пакман продолжал играть и выигрывать. Время шло.
