Александр Кучаев - Под новым небом, или На углях астероида
К вечеру 17 августа возвратились Сергей и Томас. Кроме стреляных гильз на берегах Дравы, они ничего не нашли. Сергей был молчалив и печален.
О том, как происходили поиски охотника, докладывал Томас.
– Нам остаётся только гадать, что случилось с Игорем, – сказал, выслушав парня, О’Брайен. – Его могли застрелить и сбросить в реку. Разве стали бы коммандос хоронить его, как сделали мы с их убитыми камрадами?
Он оглядел людей, толпившихся вокруг него. За исключением Стива, ещё лежавшего в лазарете, то есть в капитанской каюте, здесь был весь экипаж «Ирландии». Генри Стоун ещё не совсем поправился, но уже вставал на ноги и выходил на палубу. Рядом с членами экипажа держались Курт, Франц, Дитрих, Иоганн, Эгон и несколько других мужчин из Грюненсдорфа.
– Завтра утром, 18 августа, мы снимаемся с якоря и отправляемся вниз по реке. Затем «Ирландия» возьмёт курс на Новую Европу. Герр Розенштайн, у меня к вам просьба: подберите среди своих людей человек пять покрепче и порасторопнее. Мы включим их в состав экипажа. Том, временно ты будешь исполнять обязанности моего помощника. Можешь приступать.
– Слушаюсь! – Томас вытянулся и бросил руки по швам. – Есть выполнять обязанности помощника!
Спустя минуту он уже отдавал распоряжения по подготовке шхуны к плаванию в Средиземном море.
– Уделите мне немного времени, – обратился Сергей к капитану. – Мне надо с вами поговорить.
О’Брайен отвёл его в сторону.
– Н-ну, говори.
– Я уверен, что мой отец жив.
– На чём основана твоя уверенность?
– Ни на чём. Я просто чувствую это.
– Маловато для уверенности. Это всё, что ты хотел сказать?
– Нет, не всё. Я прошу оставить меня на берегу Дуная для продолжения поисков.
– То есть?..
– «Ирландия» уйдёт, а я останусь.
Капитан посмотрел на Сергея долгим пронизывающим взглядом.
– Как это понимать, Серж?
– Именно так, как я сказал.
Отступив от него, капитан смерил глазами почти двухметровую фигуру матроса. От гиганта веяло силой и решительностью. «За последний год он вроде ещё вырос, – мелькнуло в голове у О’Брайена. – И при таком росте он лазит по вантам, словно обезьяна. Нелегко приходится его лошади – в нём же за сотню килограммов будет. Причём почти одни мышцы, ни капли лишнего жира». Он медлил, не зная, как ответить Сергею, но всё в нём протестовало против его намерения.
– Ты хоть думаешь, о чём говоришь? – сказал он, после затянувшегося молчания.
– Я всё обдумал.
– Точно? Ты всё взвесил?
– Да, всё.
– Ну, допустим, мы оставим тебя. А что я скажу твоей матери?
– Она меня поймёт.
– Ой ли!
– Поймёт, ручаюсь вам.
– А Майя?
– Она будет меня ждать.
– А поймут ли они меня? Не скажут ли они, что я попросту бросил тебя и тем самым погубил?
– Они поймут и вас. Я уверен, они будут признательны вам за предоставленную мне возможность продолжить поиски.
– Ладно, положим, тебе повезёт, ты тут выживешь один, допустим даже, что ты найдёшь отца живым. У меня к тебе вопрос: как вы возвратитесь домой?
– Мы возвратимся на «Ирландии». Вы отвезёте беженцев из Грюненсдорфа, потом снова придёте сюда и заберёте нас.
Впервые за много дней на лице О’Брайена заиграла весёлая, озорная улыбка.
– Не кажется ли тебе, Серж, что слишком уж ты лихо закрутил?
– Нет, капитан, не кажется. Закручено в самый раз. Я думаю, мой отец стоит того, чтобы, повторив поездку, вернуться за ним.
– Крепко же ты любишь его.
– Я не знаю, можно ли моё отношение к нему измерить любовью. Я жду вашего решения, капитан.
Продолжая улыбаться, О’Брайен потянулся, расправляя плечи, и сладко, со смаком, зевнул.
– Извини, – сказал он. – Что-то я раньше времени начал расслабляться. Ничего не скажешь, планы у тебя!.. А знаешь, Серж, ты меня убедил. Я и сам всё больше верю, что Игорь жив. Нам бы ещё постоять здесь и порыскать по лесам, но… Продовольствия в обрез, среди пассажиров полно больных, Стив серьёзно ранен, что-то у него с головой, и он почти не видит – всех их надо к врачам. Кроме того, впереди сезон ураганов, сам понимаешь, что это означает для такой скорлупки, как «Ирландия».
– Вы разрешаете мне остаться?
– Да, Серж, разрешаю. Однако много ли тебе надо времени на поиски отца?
– Как я могу сказать, когда найду его? Но если бы «Ирландия», как и в этот раз, пришла сюда к началу будущего июля, я думаю, это было бы самое то.
Они ударили по рукам. О’Брайен объявил, что Сергей остаётся на берегу Дуная. Одних восхитило его решение, другие с сомнением покачали головой. Курт в нескольких словах рассказал молодому человеку, кем он является для него и его отца.
– Сообщи Игорю об этом, – сказал он, обняв его на прощанье. – Скажи ему, что в тот дождливый день он спас свою родню.
Ещё до наступления ночи шлюпка перевезла Сергея на берег, и он остался один со своим Орликом и грудой имущества и продовольствия, выделенных ему распоряжением О’Брайена.
* * *Пить, больше всего ему хотелось пить. Во рту пересохло, язык словно одеревенел. Всё нутро заполнила нестерпимая тягучая боль. Именно боль и жажда и заставили его прийти в себя. От слабости кружило голову, плыла и переворачивалась земля. Он попытался сменить положение тела, но в животе полыхнуло огнём, и он снова едва не потерял сознание.
Плохи дела. Никогда не чувствовал он себя таким разбитым и беспомощным. Открыв глаза, он увидел, что лежит под густой развесистой елью; лапы её шатром опускались почти до самой земли. Как он оказался под ней? Ему захотелось вспомнить, однако в голове был сплошной сумбур, и напряжение мысли только довело до ещё большего изнеможения.
Он знал, что при ранении в живот исход обычно бывает один.
Вот, значит, где его последнее пристанище – в лесу, под елью. Наверно, это самый естественный конец для такого человека, как он, то есть для охотника. И никаких хлопот вокруг похорон. Тело расклюют птицы, растащат насекомые и зверьки. Кости лишь останутся. Ну и карабин, конечно. Вернее, металлические его части – приклад превратится в труху. Всё это засыплет хвоей. Ровным слоем. Лес только будет шуметь – многие сотни лет. Будут облака, небо, солнце и звёзды – это уж навечно.
Он шевельнул головой и скосил глаза, намереваясь осмотреться, но мало что увидел кроме тёмных еловых иголок. И подумал, что всё равно лучше лежать здесь, чем в яме. Ему претила одна мысль о том, чтобы находиться в могиле, особенно рядом с другими покойниками.
Однако эта боль сведёт с ума прежде, чем он умрёт. Его подташнивало, знобило, сильно колотилось сердце, и дрожали пальцы рук. Как избавиться от мучений? Может, застрелиться? Поискав возле себя кистью правой руки, дотронулся пальцами до карабина – нет, ничего не выйдет, не удастся направить в себя, нет сил. Да и барабан пустой, он хорошо это помнил, а зарядить его он не сможет. Он едва подавил в себе желание застонать.
Воды, хотя бы глоток воды. Он вспомнил, что при ранении в живот пить нельзя, но какое сейчас это имело значение! Только бы облегчить страдания. Вода ускорит конец, а уже одно это – благо. Но воды не было – вытекла из фляжки через пулевое отверстие… Была ещё фляжка с настойкой зверобоя. Крепкой, вспыхивающей синим пламенем. Доктор Уиллис рекомендовал брать её с собой. «Вы отправляетесь в северные края, – говорил он, – и крепкое спиртное может вам понадобиться». Игорь не пренебрегал ничем, что могло пригодиться в походе, и, сойдя с «Ирландии», всегда держал эту фляжку при себе. Где она? На поясе её не было. Значит, в рюкзаке.
Он пошарил левой рукой и наткнулся на грубую брезентовую ткань. Рюкзак лежал рядом. Наверно, он просто свалил его с плеч. А вот и фляжка. Он прощупал её под брезентом, под самой ремешковой петлей. Вот короткий конец ремешка, надо лишь выбрать его, распустить узел.
Наконец округлая ёмкость в руке. Руки тряслись, пальцы почти не держали…
Он сумел выдернуть пробку и поднести фляжку ко рту, не разлив её содержимое; губы сомкнулись на отверстии. Где-то он читал, как один человек, раненный в живот, всё ругался и пил водку, спасая себя от боли. А у него нет сил даже ругаться. Сколько дней он не ел? Два или три? Желудок пустой, и он скорее всего спалит его спиртным. Но это опять же теперь не имело значения. Он сделал глоток и чуть не закашлялся от огненной жидкости. Он не привык к крепким напиткам и вообще к спиртному. Только иногда вместе с мужчинами, для компании, позволял себе бокал сухого виноградного вина.
