Элона Демидова - Метро 2033. Отступник
– Разве вы не видите, я медийное лицо, – кричал телеведущий. – Приведите меня к вашему главному! Или я устрою вам кучу проблем!
Десантник, здоровенный детина, не поверил угрозам, не оценил ораторского искусства журналиста и въехал по медийному лицу прикладом. Однако потом, признав-таки в нем человека с телевидения, отвел к Орлову, Алфераки и ныне покойному Руденко. Разговор, который решил судьбу Глеба, до сих пор снился ему в дождливые ночи.
– А что, – сказал Антон, – почему бы его не сделать гражданином.
– На хрен он нужен! – возмутился Анатолий. – Моя бывшая всю дорогу по зомбоящику на дерьмо всякое пялилась, которое вот он народу втюхивал! Таких сразу вешать надо! Или стрелять.
– Не скажи, – возразил Руденко. – В журналистах и проститутках потребность будет всегда, – старший прапорщик вдруг выпучил глаза и прокричал: – Даже в Спарте!
– Витя, козел, тут серьезное дело, а ты опять прикалываешься! – вспыхнул от негодования Алфераки, стукнув кулаком по столу.
– Заткнитесь оба! – рявкнул Антон. – Решено, будет гражданином, берем его на испытательный срок. Станет голосом нового порядка. Как твое имя?
– Г-глеб Ка-ка-карасев, – заикаясь, выдохнул едва не обмочившийся телеведущий, успевший уже десять раз попрощаться с жизнью.
– Ка-ка-ко-ко-расев, – передразнил Руденко. – Я всегда знал, все журналисты, кокорасы-пидарасы. А кокорасы везде нужны, даже…
Старший прапорщик набрал в легкие воздух, чтобы закричать: «в Спарте!», но, увидев, с какой непередаваемой злобой на него смотрит Алфераки, беззвучно выдохнул и, коснувшись пальцами губ, проговорил:
– Молчу… молчу…
С тех пор прошло много лет, и Глеб с неофициальным прозвищем Словоблуд никогда не подводил тех, кто давал ему кусок хлеба и мясную косточку: ни до Великого Коллапса, ни после него. Вот и сейчас, садясь в кресло рядом с царем, он весь превратился в слух.
– Глебчик, у нас появилась проблема, – сказал Антон доверительно. – Сын мой вернулся, а все его товарищи погибли. Пала смертью храбрых и моя невестка. В Таганроге, оказывается, есть жизнь. Мутанты убили наших людей. И теперь нужна война.
Глеб всегда отличался живым умом и сообразительностью, и потому, кивнув, проговорил:
– Понял, мой повелитель, все будет сделано в лучшем виде.
– Вот за что я тебя всегда уважал, – царь похлопал бывшего журналиста по плечу, – так это за то, что ты схватываешь все с полуслова. Надо торопиться, я введу тебя в курс дела…
* * *На крыльце под портиком Дворца Собраний восседали старейшины. Красные бархатные стулья с подлокотниками были крашены в золотистый цвет, и кое-где краска уже успела протереться до деревянной основы, но подновить было нечем.
Площадь запрудили почти две сотни мужчин. Когда собиралось Общее Собрание, даже патрульные и дозорные обязаны были присутствовать, а на вышки поднимались жрицы Храма Славы. И вот, едва прибыли последние граждане, дежурный ударил молотом в рельс. Тут же старейшины поднялись со стульев и двести глоток затянули гимн Лакедемона:
Солнцем бесстрашия души согреты,
Доблесть и сила во имя победы!
Царь Антон никогда не был чувствительным человеком, но почему-то именно гимн всегда пробивал его на слезу. И, стиснув до боли кулаки, он пел с остальными воинами, быть может, искреннее всех других присутствующих на Общем Собрании.
Вот он, задел для великого старта,
Славься, могучая Новая Спарта!
В памяти всплыл сосунок Петя, сочинивший слова к гимну, когда ему исполнилось всего лишь одиннадцать лет. Забылось, что он был соней, недотепой, но помнилось то, что он погиб, как и положено настоящему воину, с оружием в руках.
Плач побежденных, их крики, их стоны —
Песнь повелителям Лакедемона!
И перед мысленным взором царя вставало грядущее, когда Миусская Полития распространит свое влияние на весь полуостров, а потом и на все Приазовье. Песнь лилась, и царь Антон в мечтах своих улетал все дальше и дальше…
Когда гимн закончился и старейшины уселись на свои места, слово взял Глеб Словоблуд. Лик его был скорбен и негодующ, казалось, по щекам вот-вот покатятся скупые слезы.
– Сограждане, вы не поверите! – воззвал он трагическим, полным праведного гнева голосом. – Три доблестных воина и одна отважная дщерь Великого Лакедемона пали от коварных рук проклятых выродков! В Таганроге обитают мутантские отродья, посмевшие бросить вызов справедливым законам Священной Миусской Политии!..
Царь Антон не слушал Глеба, потому что и так прекрасно знал, что тот расскажет людям. Но по толпе прошелся ропот искреннего негодования. Разумеется, мерзких тварей стоит наказать. Лакедемон – великая и гордая Полития, и то, что сделали мрази из вымершего города – плевок в лицо каждого настоящего гражданина, любящего свою родину. И потому просто необходимо послать армию, покарать ублюдков-мутантов, выжечь нечистое гнездо дотла.
Когда Словоблуд закончил речь и сел на стул, перед людьми предстал Артур с историей о том, что случилось с отрядом. Его рассказ ничем не отличался от того, что он поначалу поведал отцу. Однако, к счастью, теперь он врал без страха, а потому не потел. Хотя если б даже и потел – не многие из граждан обладали проницательностью царя Антона.
После выступления наследника старейшины начали высказывать свое мнение. Каждый выступающий поддерживал поход на Таганрог. Расходились только в нюансах: в сроках подготовки, числе воинов, которых необходимо послать, количестве провианта и боеприпасов, достаточных для обеспечения экспедиции.
Царь Роман понимал, что противостоять этой патриотической истерии бессмысленно, и выступить сейчас против войны означает свести свой и без того невеликий авторитет к нулю. Правитель не сомневался в том, что племя численностью в триста с небольшим особей, чьим самым страшным оружием были лук и стрелы, не явится серьезным противником для отряда отлично подготовленных бойцов. И таганрогская кампания будет ничем иным, как увеселительной прогулкой, после которой рейтинг Антона взлетит до небес, и он фактически превратится в диктатора. Но если нельзя обречь соперника на поражение, то надо хотя бы приложить усилия, чтобы поход прошел не так удачно, как предполагалось, например, с потерями. А для этого необходима спешная подготовка и как можно меньшее число воинов, участвующих в походе.
– Безусловно, друзья мои и соратники, этот прискорбный факт нельзя оставить без внимания, – произнес Роман, когда очередь дошла до него. – Однако если мы полагаем, что войне быть, то необходимо начать операцию возмездия немедленно, желательно уже завтра отправить отряд в Таганрог, чтобы дикари не успели как следует подготовиться или сбежать. Полагаю, трех хорошо вооруженных восьмерок будет вполне достаточно, чтобы расправиться с жалкими мутантами.
– Я бы не назвал это разумным, – возразил Анатолий Алфераки. – Нам нужна минимум неделя, необходима тщательная разведка местности, несмотря на то, что Артур знает в общих чертах дислокацию противника. Кроме того, для безоговорочной победы трех восьмерок мало, я думаю, что стоит подумать о сорока восьми или даже пятидесяти шести бойцах.
– Да что Лакедемону какие-то примитивные дикари? – усмехнулся Роман. – Неужели для их покорения стоит отвлекать почти треть полноправных граждан, способных носить оружие? Не забывайте, что на оставшихся воинов лягут тяжелым бременем лишние дежурства на постах.
– Не настолько тяжелым, – сказал царь Антон. – Тем более война продлится недолго. Некоторые и на дежурство заступить не успеют.
– А внешняя угроза? – настаивал на своем Роман. – Я понимаю, за такой короткий срок вероятность нападения мутантов мала, но мы не знаем, кто живет у нас под носом, какие процессы происходят в приазовских степях и что нас может ожидать завтра.
– Приазовские степи – дело десятое, а об экономической составляющей стоит подумать… – пробурчал казначей Степан, сын Петра.
Слова его прозвучали тихо, их услышали только старейшины. Однако именно это обстоятельство выручило царя Романа.
Согласно лакедемонским законам каждый участник похода получал тройное суточное жалованье, потому уход на войну слишком большого числа солдат означал лишние расходы для казны, а значит, уменьшение доходов старейшин. Считая себя все-таки чуть более равными среди равных, они назначили себе процент с налоговых поступлений. Так что каждый представлял себе последствия затратной военной кампании: заметно сниженный личный профит. А потому совершенно неожиданно в союзниках у царя Романа оказалась человеческая жадность.
Степан, сын Петра, всегда был верным сторонником царя Антона, однако, занимая должность казначея, не мог не озаботиться финансированием военной операции против Таганрога. И по мнению этого невоенного человека, выделить семь восьмерок на мелкий конфликт значило беззаботно сорить трудоднями, без веских на то оснований. Было решено, что в поход отправятся тридцать два воина и самая сильная видящая из жриц Храма Славы. Приготовления должны закончиться в течение трех дней. Никто не сомневался в быстрой победе. За два десятка лет Великий Лакедемон не проиграл ни одного сражения.
