Илья Одинец - Импланты
Уже привычной дорогой Тропинин пробежался между двадцать вторым и двадцать четвертым домом по Скрипичной улице, свернул на Кожевенную, не глядя по сторонам, перешел однополосную дорогу и поднял воротник, чтобы защитить шею от холодного ветра.
Последние сто метров по прямой — дорожку из обледенелой брусчатки, ведущую прямо к больнице — Алекс преодолевал медленным шагом. Что-то мешало пересечь пространство быстро, не вглядываясь в подробности окружающего пейзажа, словно воздух здесь был гуще и тяжелее, отчего для размеренных обычных движений приходилось прикладывать двойные усилия.
Территория прямо перед больницей не принадлежала никому. Раньше тут был городской парк, но молодежи не нравилось гулять здесь — шуметь не разрешалось, а атмосфера тишины наполнялась неуловимым ощущением отчаяния, и посиделки на лавочках под больничными фонарями быстро исчерпали себя. Тем не менее это была не совсем больничная территория, ибо официально к клинике отношения не имела, однако постепенно превращалась именно в таковую.
Алекс поднял глаза и нашел третий этаж. Отсчитал пятые окна слева и вздохнул. Парк наполнился ощущением не только отчаяния, но и обреченности. Там за холодным стеклом лежал его отец.
Тропинин боялся входить в стеклянные двери больницы, сквозь заляпанную поверхность которых не было видно даже холла. Боялся надевать белый халат, пахнущий дешевым стиральным порошком и безысходностью, подниматься по лестнице, каждая ступенька которой приближала к неизбежному… Но каждый вечер Алекс проделывал все эти действия, чтобы только еще раз поговорить с отцом.
Не был исключением и этот вечер.
Молодой человек открыл дверь палаты и замер. В первый момент ему показалось, что отец не дождался его, но мужчина открыл глаза.
— Пришел? И не надоело на мои мучения смотреть? Умру ведь все равно.
— Не говори так.
Алекс придвинул к кровати отца стул и сел.
Неяркая лампочка под потолком давала мало света, но и его хватило, чтобы Тропинин-младший ужаснулся тому, как изменился его отец. Только сейчас молодой человек заметил морщины на лбу и около рта, синяки под ввалившимися глазами и чрезмерно заострившийся нос. Волосы на левом виске так и не выросли, а шрам оставшийся после операции, был похож на жирного червя. Именно из-за этого «червя» с отцом и произошло такое…
— Как дела на работе?
— Ничего нового.
— Пораньше сегодня отпросился?
Алекс кивнул.
— Ну и правильно. А то мне совсем плохо. Может, и до утра не дотяну, а мне хотелось поговорить с тобой об одной очень важной вещи.
В горле Тропинина-младшего образовался тугой комок, который никак не хотел проглатываться.
— Не переживай. И долго обо мне не плачь. Нехорошо тратить жизнь на траур.
— Отец…
— И похороны… попроще.
Мужчина сморщился и отвернулся. Алекс тоже отвернулся. Ему было тяжело смотреть на мучения отца, а помочь он ничем не мог.
— Жизнь сложная штука, — произнес мужчина через пару минут. — Она пинает тебя, как только может, ставит подножки, подставляет под летящий на голову кирпич, а ты выбираешься из всего этого, пытаясь выжить. У некоторых получается, но только единицам жизнь доставляет удовольствие. Остальные выживают. Вот и я выживал бы…
— Если бы ты знал, как я жалею, что предложил тебе операцию! — воскликнул молодой человек, и в голосе его зазвучали слезы.
— Нет, я не в том смысле, Алекс. Не вини себя. Все случилось так, как должно было случиться. Ты правильно сделал. В конце концов, ты же мой сын…
— Но если бы я не договорился с врачами, если бы не настоял на операции, ты бы…
— Не умирал сейчас? Алекс, Алекс. Сколько я должен повторять, что благодарен тебе за подаренную возможность не остаться навсегда немым. Я счастлив, что могу говорить с тобой сейчас. Если бы не имплантат в моем мозге, я бы сошел с ума. Человеку под конец жизни и так приходится нелегко, а если он внезапно теряет глаза, конечность или, как я, способность говорить, он чувствует себя не только немощным и беспомощным, но и ненужным. Обузой. А я никогда не хотел быть обузой. Может, если бы не твоя помощь, я бы давно покончил с собой. Тяжело быть инвалидом, да к тому же немым.
— Не говори так.
— Буду. Ты должен знать: я не только ни в чем тебя не виню, но и благодарен за те полгода, которые прожил практически как нормальный человек. И знаешь, наверное, это судьба такая. Меня не будет. Только немного позже. Ты не убил меня, Алекс, а продлил мою жизнь на чудесные шесть месяцев.
Алекс изо всех сил сдерживался, но чувствовал, что не сможет больше скрывать слезы. Тропинин-старший протянул ему руку и крепко пожал.
— Но я не об этом с тобой хотел поговорить. Я знаю, ты ищешь парней, которые меня избили. Не ищи. Они получат свое либо от Господа, либо от государства, а может, от обоих сразу. Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности из-за меня. Считай это моим последним желанием. Обещай прекратить поиски. Имплантов и до меня не слишком любили, и то, что я попал под руку этим типам, не твоя вина.
Мужчина облизал пересохшие губы и продолжил:
— Я хочу, чтобы свое наследство ты потратил с умом. Денег там достаточно, чтобы сделать что-то значимое, начать новую жизнь или исполнить мечту, но знаю вас, молодежь. Не хочу, чтобы кредиты, которые я копил всю жизнь, постепенно истаяли. Вложи их в дело. Прибыльное или не очень… в любое. Рискни. Господь на твоей стороне, Он поможет. И всегда. Всегда, Алекс. Всегда жертвуй малым ради большего. Всегда.
— Обещаю, — тихо произнес Алекс. — Я запомню твои слова, отец. Ты не будешь разочарован. Я всем докажу, что импланты — не плохие и не опасны для общества. Я сам стану имплантом, чтобы доказать это.
Молодой человек почувствовал, что рука отца расслабилась, стала мягкой и безвольной. В палате похолодало и даже свет от лампочки, кажется, стал еще более тусклым. Тропинин-младший больше не был Тропининым-младшим, он превратился просто в Тропинина. Единственного.
* * *
Сеченов нервничал. Он ходил по коридору телестудии, заложив руки за спину, и винил себя за непредусмотрительность.
Милиция ничего определенного не сказала. Проведя осмотр его кабинета, они не обнаружили отпечатков пальцев, зато выяснили, каким образом злоумышленник проник на территорию клиники.
Охранник у ворот вспомнил человека, который приехал на мусоровозе. Тот представился сотрудником «БОТа», но подозрительным не показался: наклейка на машине присутствовала, а сам мужчина был одет в белый форменный комбинезон с синим ромбом, да и удостоверение имелось. Охранник пропустил человека на территорию больницы и тот, забрав оставленные для него контейнеры, уехал. Позже, когда выяснилось, что кабинет главного врача клиники взломан, и из сейфа украдены ценные имплантаты общей стоимостью чуть более ста тысяч кредитов, милиция связалась с дирекцией «Безопасных отходов». Конечно, никакие сотрудники организации в клинику Сеченова в тот день не приезжали.
Фоторобот, составленный охранником, получился похожим одновременно на доктора Сеченова, престарелого Майкла Джексона и самого охранника. Евгений Михайлович опасался, что подобное изображение имело мало общего с реальным человеком, взломавшим его сейф, но сделать ничего не мог, оставалось только бессильно вздыхать.
В связи с тем, что имплантаты, предназначенные для ближайших операций, исчезли, в графике образовался приличный перерыв, который нужно было чем-то заполнить. Единственная хорошая новость состояла в том, что отсрочка запланированных операций не являлась смертельной — пациенты ближайшего месяца не нуждались в срочных заменах жизненно важных органов. Так уж получилось, почти все они хотели установить имплантаты силы, усилители реакции и скорости, выносливости, супер-зрения и супер-слуха. Все это могло подождать еще месяц, пока на заводе не изготовят дубликаты, а вору, между тем, достался неплохой набор. Для полного комплекта не хватало только «читателя».
— Евгений Михайлович, ваш выход.
Мысли Сеченова прервал помощник режиссера. Сегодня главный врач клиники участвовал в популярном ток-шоу «Прямым текстом», он хотел использовать эту возможность, чтобы обратиться к похитителю. Конечно, надежда на то, что вор вернет украденное, невелика, но попытаться стоило.
Евгений Михайлович вышел под свет софитов, сопровождаемый громкими аплодисментами зрителей.
Декорации студии были выполнены в раздражающих ярко-красных тонах. Красными были и кресла для гостей, и папка в руках ведущей — дородной женщины в белой юбке до колен и объемистом пиджаке. Сеченов поморщился. Ведущая совершенно не умела носить светлое — блузку подобрала слишком темную, а туфли чересчур яркие, к тому же в белом женщина казалась огромным бесформенным комком сахарной ваты, какие продают в фойе цирка или в зоопарках. Но этой даме зрители прощали все — она приходилась двоюродной теткой Кайлу, владела бюро ритуальных услуг и устраивала в своей передаче целые баталии, которые обеспечивали приличный рейтинг.
