Андрей Горюнов - Контакт первой степени тяжести
Так как никто из них не хотел напрягать свою совесть, слушая дикие вопли умирающего животного, они отошли от разведенного костра метров на двести. Конечно, только многодневным беспробудным пьянством можно было объяснить помутнение мозгов, приведшее к такому способу приготовления супа.
Из своей засады им было отчетливо видно, как Шарик, не дожидаясь, когда костер как следует разгорится, вырвался из бака для белья, опрокинув все камни вместе с крышкой и, мокрый насквозь, опрометью бросился прочь, даже не обсушившись у разгоравшегося огня. Видно, ему в гораздо большей степени улыбалось остаться и впредь игрушкой у девочки, чем насытить собой оголодалую алкашню.
Помнится, Калачева тогда поразило, как много в баке оказалось собачьего дерьма, произведенного Шариком от смертного страха. Как могло такое поистине невообразимое количество уместиться в небольшой собаке, на всю жизнь осталось для Калачева загадкой загадок.
Так ли, иначе ли, но вместо сытного ужина на природе им пришлось, кое-как ополоснув бак в ближайшей луже, вернуть его в общагу для дальнейшего кипячения в нем постельного белья.
В тот же вечер Калачеву пришел денежный перевод из Москвы от отца, и они втроем нажрались с него так, что уже через два дня начальник ГЭС, действуя строго в соответствии с легендой-прикрытием, вытребовал из Москвы специалиста по вывозу ремонтников, который и вывез их всех в Москву.
Ясно, что вся эта история могла бы дорого стоить им, но беглого, слава богу, успели схватить к тому времени у его седьмой, самой любимой жены. Дело поэтому было спущено на тормозах: как говорится, дали по жопе ногой и простили.
Однако рубец на душе остался у Калачева на всю жизнь. И не только в душе: может быть, именно из-за «хвостов» этой «собачьей истории» в досье он до сих пор не получил свой отдел и полковника. Мучило, впрочем, не это, другое: он так и не смог простить себе своего молчаливого участия в казни ни в чем не повинного пса, казни хоть и не состоявшейся, но все же – ополоснул в луже бак от собачьего дерьма, умыл руки – всего лишь? О, нет – умыл руки! – Пилатов грех! Это было проклятие, как больной зуб – чем больше качаешь его, тем больше болит.
Саднящее воспоминание приобрело впоследствии даже философскую основу, когда Калачев вычитал где-то бессмертную сентенцию Ежи Леца о том, что не так уж страшны друзья, которые могут всего лишь предать, не так уж страшны и враги, которые могут всего лишь убить, а страшны равнодушные, с молчаливого согласия которых творятся на земле убийства и предательства. Как он мог молчать тогда, присутствуя при всех приготовлениях к варке супа? Как он мог молчаливо потворствовать?
Слава Богу, что Шарик смог вырваться, опрокинув крышку, придавленную камнями! Слава Богу!
Многократно вспоминая этот миг, Калачев клал мысленно все меньше и меньше камней на крышку. О да – бесконечно прав был Экклесиаст! Есть время собирать камни, а есть время разбрасывать их!
Из– за этой, собственно, истории у Калачева и не сложилась личная жизнь.
Претенденткам на должность хранительницы его семейного очага Калачев непременно рассказывал про это происшествие, грех бурной молодости (будто демон какой-то тянул его за язык), сожалея и каясь, чем, конечно, пугал бедных девушек и дам, отталкивая их от себя.
Перспектива выскочить замуж за мужика с замутившимся абажуром не казалась им замечательной: ни одна женщина не была в состоянии понять: как можно мучиться угрызениями совести относительно поступка, которого сам, во-первых, не совершал и который даже другими – во-вторых – не был совершен?
Подсознательно Калачев понимал, что в деле Белова-Тренихина он, Калачев, допустил много лажи, многое прохлопав – местами из-за Власова, сбивавшего с толку, да и просто раздражавшего, а местами из-за самого себя – работал-то полуспустя рукава – что греха-то таить?
Чувство вины, профессиональной ответственности, приняло сразу там где-то, в подкорке, образ привычного кошмара – собачьего сна…
Калачев стонал во сне, видя, как Шарика вновь и вновь извлекают из рюкзака и суют в бак, налитый до половины водой…
Прервать сон Калачев не был в силах, и, осознав во сне, что у этого Шарика фамилия Белов, инспектор угрозыска только заскрипел зубами, не пробуждаясь.
Слава Богу, что Шарик Сергеич Белов все же освободился и убежал невредимым к своей девочке, нагадив с полбака!
Слава тебе, Господи!
* * *Подходя к своей двери на лестничной площадке, Белов не обратил внимания на металлическую коробочку, появившуюся в самом темном углу, под потолком, на самом верху…
Эта коробочка, размерами чуть более сигаретной пачки, была грязно-сиреневого цвета, сильно запылена, погнута по бокам и даже, по всей примыкающей к стене грани, затянута паутиной…
От нее не шло никаких проводов, она была как бы просто приклеена к стене. В середине коробочки располагалось небольшое застекленное отверстие, отливавшее желтовато-голубым тусклым светом – рыбий глаз сильного широкоугольника. Чуть выше него из коробочки торчала черная блестящая кнопка инфракрасной подсветки – совсем небольшая, в спичечную головку…
* * *Власов вскочил, как подброшенный – внезапно затрещавший зуммер оглушил его.
– Белов вошел в свою квартиру! – сообщил дежурный по селекторной связи.
– Дай! Покажи сюда!
На мониторе в углу кабинета Власова возникла фигура Белова, выходящая из лифта, подходящая к двери квартиры, достающая ключ…
– Срочно две группы! Берем!
– Две группы? Владислав Львович! Дело-то, слыхали, говорят, уже не актуально?
– Порассуждай мне! Мигом!
– Да ведь накажут!
– Ну ладно, одну группу! И машину!
* * *– О господи! Я так боялась, что ты уж не вернешься!
– Я тоже.
Краем глаза он увидел сквозь окно подъезжающую там, внизу, машину.
– Бежим быстрей отсюда! Вон они, уже подъехали за мной!
– Сашка твою машину, кстати, починил!
– Отлично!
Задержавшись на секунду в прихожей, Белов схватил с телефонного столика толстую пачку газет и журналов.
– Зачем тебе?
– На всякий случай. Поймешь через минуту. Едва они вошли в лифт и поехали, как из соседнего лифта выскочил Власов с двумя операми. Метнулись к двери.
– Откройте!
– Сдавайтесь, Белов! Выходите с поднятыми руками!
– Мы знаем – вы здесь!
* * *Остановив лифт на третьем этаже, они вышли на площадку. Нагнувшись над перилами, он осторожно глянул в щель между маршами лестницы вниз, в подъезд. Да, так и есть. Выход из дома был заблокирован: в подъезде, контролируя оба лифта и лестницу, его уже ждали фигуры в камуфляже.
Он сунул Лене в руки половину пачки старых газет и журналов.
Махнул рукой: «Пошли!»
* * *– Марина, ты положила «Комсомолку» в двадцать третью? – громко спросил Белов Лену, рассовывая старые газеты и журналы по почтовым ящикам соседей. – А то ты им все время забываешь положить. Приходят на почту, матерятся потом.
– Да, сунула я им! – ответила Лена. – Не забыла.
– А из сорок пятой, седой-то, просил тебя не класть ему рекламу? А ты кладешь вон!
– За собой следи. Надоел!
Они прошли, едва локтями не растолкав оперативников.
Выйдя из подъезда, они свернули за угол и, запихнув оставшиеся газеты в урну, рванули к гаражам.
* * *…Наконец– то команда под предводительством Власова сломала железную дверь квартиры Белова и ворвалась внутрь…
Однако, как писал классик, «когда дым развеялся, Грушницкого на скале уже не было».
Заверещал зуммер вызова, и Власов тут же приложил к уху трубку радиотелефона.
– Сторож гаражного кооператива сообщил, что Белов только что уехал. Со своей… Вперед!
* * *– Кто из жильцов за это время выходил?
– Никто! – честно ответили камуфляжные, дежурившие в подъезде. – Никто абсолютно из жильцов не выходил!
– Ну, как?!? Не понимаю! Как такое может быть?! – воскликнул Власов.
– Никак, – подтвердили оба опера. – Через подъезд мимо нас и мышь не проскользнула бы.
– Вперед! – скомандовал Власов.
Вылетев из подъезда, опергруппа, не теряя ни секунды, понеслась к черной «Волге», которая тут же выплыла им навстречу из-за помойного контейнера – укромного укрытия в глубине двора, загодя припасенного Власовым еще в подготовительный период организации засады именно для этой цели.
– Да это же – Белов! – заметил Власову один из оперативников на бегу. – Он же, Белов, говорят, сквозь стены ходить умеет.
– Наручники рвет…
– Семерых одной очередью положил на Ярославне!
– Рельс может узлом завязать!
– Пули зубами в полете ловит! – саркастически хмыкнул Власов.
– Да что там! – на полном серьезе кивнул первый оперативник. – Человек-легенда!
* * *Черная «Волга» без каких-либо опознавательных знаков, завывая форсированным движком, вылетела на Садовое и понеслась по осевой.
