Виталий Сертаков - Золото русского эмира
Цырен, стиснув зубы, смотрел на дюймовые когти, торчащие из волосатых лап. Смотрел, пока они снова не превратились в обычные, только грязные и содранные ногти.
Он справился.
Он снова стал человеком. Сам. Качальщикам не придется его убивать.
– Он вернется? Этот дьявол, как его?..
– Ребята, все вниз! На ту сторону, оцепить набережные! Не дайте ему выплыть!
– Это… бесполезно… – прошептал Цырен. – Он вы… вынырнет уже в человечьем облике. Не найдете так. По запаху надо, псов пустите…
– Ищите мужика, на правый глаз кривого, – вдогонку военным прокричал дед Касьян. – Правый глаз точно не отрастит, сволочь такая!
– Что это было? Кто мне может объяснить? – приставал ко всем вице-президент.
– Что с ней? Что?
– Эй, не молчите! Что с госпожой ван Гог?
– Будет жива, – приложив ухо к груди женщины, прошептал старый Рубенс.
– Я найду его… Найду и добью, – пообещал Цырен.
– В порядке ли… с ней-то? – шепнул на ухо Цырену младший Рубенс.
– Ко мне везем, вытяну из нее дрянь. Срочно запрягайте… – Дед Касьян с трудом поднялся на ноги, митрополит подал ему посох. – Ну, считай, впервой сообща мы…
– Будет жить, – повторил Рубенс.
Цырену вдруг показалось, что вице-президент имел в виду не только Надю ван Гог.
33
ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО
На рассвете шестого дня Артуру доложили, что первый укрепленный тоннель готов. И что по нему уже спустилась бригада осветителей и связистов. Раскопки продолжались днем и ночью, непрерывно, при свете костров и факелов. Ночью отряды рабочих сменяли друг друга каждые два часа, днем – каждый час. Бродяга находился в эпицентре событий, его невероятная спутница теперь пела, не переставая. Бригады с носилками, топорами и ведрами менялись, лишь старец не уходил. Его поливали водой, кутали в халаты, накручивали ему на голову мокрое полотенце.
Птица пела, поднимая боевой дух захватчиков. Росли отвалы, углублялось дно гигантского котлована.
Но для эмира Саида самым страшным открытием стало то, что пение колдовской пери повлияло и на жителей Эр-Рияда. Вначале побросали свои дела наблюдатели, назначенные им якобы для проверки работ, а на самом деле – для слежки за армией Вершителя. Пока Вершитель судеб сидел в мокрой чалме на краю раскопа, кто-то должен был кормить и поить его стотысячную ораву. Эмир не посмел отказать в просьбе президенту Кузнецу, и в сторону раскопок потянулись обозы с мясом, фруктами и фуражом для скота. Но на второй день выяснилось, что многие возницы и погонщики не возвращаются для повторной загрузки. Они побросали свои дела и попадали ниц возле золотой девы с птичьим телом. Они рыдали, отдавали горцам и кочевникам свою одежду и скудные сбережения, они хватались за лопаты и топоры, желая, видимо, быстрее погибнуть. С огромным трудом главному визирю удалось уговорить русского эмира, чтобы тот как-то повлиял на ход событий. Тот, кого называли Вершителем, прогнал возниц и погонщиков в город, но вместо них к раскопу потянулись простые обыватели.
– Зачем ты позволяешь ему так поступать? – в сердцах спросил эмир у своего российского коллеги. – Ты и так достаточно унизил меня. Неужели необходимо, чтобы все жители Эр-Рияда утонули в песке? Неужели это безумие охватит всех?
– Они разумнее нас с тобой, – таков был ответ. И больше эмиру не удалось добиться ничего внятного. По-прежнему страшные подводные лодки крутились возле берегов. По-прежнему пушки эсминцев угрожали Мекке и Дубаю. По-прежнему под угрозой танковых обстрелов находились лагеря, где застряли десятки тысяч недавно призванных новобранцев. Проклятые англичане высадились на нефтяных платформах. Проклятые горцы разбрелись по стране, разграбили восемь деревень и не желали убираться восвояси. Через пролом в Железной стене тянулись и тянулись отставшие отряды пустынников и персов, тянулись обозы с их женщинами и детьми. А проклятый русский эмир, судя по всему, прижился, захватив себе лучшую часть дворца. Он даже не слишком обрадовался, когда верные люди эмира привезли весть. Весть о смерти Карамаз-паши.
Якобы пашу отравили в пути, когда он во главе большого отряда двигался из Ферганы в Самарканд. Якобы в Самарканде Карамаз собирался сесть на дирижабль. Без духовного лидера, без военных советников эмира и главное – без денег ферганские дивизии постепенно расползлись по домам. Наступление на Урал и на Каспий было сорвано…
Коваль слушал новости, изнемогал от жары – и ждал.
И вдруг, в одночасье, все изменилось.
На поверхность подняли первую дряхлую вагонетку с золотой рудой. За тысячелетия дерево превратилось в ломкий камень, но благородному металлу ничто не могло навредить.
– Вот оно… – Артур повертел в руках ноздреватый обломок. – Возьму себе кусочек на память.
Красный китайский червь, последний уцелевший в морском бою, хрипел и колотил хвостом о песок. Горцы и пустынники держались на почтительном расстоянии. Приближенные эмира даже смотреть не решались, разбегались в ужасе. Червя никто не мог доставить президенту. Все, что могли морские офицеры, – это скидывать ему в трюм баржи коровьи и свиные туши. Когда кончились запасы на корабле, стали доставлять с берега верблюдов. Артуру пришлось самому отправляться на дирижабле за своим любимым питомцем.
Только дракон мог быстро вернуть президента на родину.
Отговаривали все. Лететь одному, через турецкие горы, над позициями вражеских войск, над чужим Каспием и дальше – вдоль русла Волги, на север, на север…
Но дальше медлить было нельзя. Он сделал тут всё, что мог. Он сделал даже больше. Вероятно, не всё удалось, как надо. Президент с трудом представлял, как будет поддерживаться связь с тремя гарнизонами, которые предстояло оставить в трех крупнейших городах. Еще труднее было представить, как осуществлять в них ротацию. Вдобавок совершенно неожиданно пришло известие, что десантная группа, которую собирал Карамаз в Измире для отправки в Италию, вместо этого идет сюда, в пески Нефуда.
За золотом.
Весть о легкой добыче, которой хватит на всех, распространялась с фантастической скоростью. Коваль уже не сомневался, что спустя пару недель новость докатится до кавказского фронта – и дезертиры побегут сотнями. Причем могут дезертировать и уставшие солдаты Абашидзе. Следовало срочно возвращаться домой.
– Отправьте эмиру подарок, – предложил Артур. – Килограммов двести. Пусть потешится.
– Они уже начали грызться между собой, – тридцатилетний Бродяга лихо подкрутил коротенькие пшеничные усики. – Никто не хочет взять долю и уходить. Мы раздаем, но каждый боится, что соседу достанется больше. Ты правильно делаешь, что улетаешь. Очень скоро начнется большая резня. Очень скоро это золото снова достанется пескам – как только сгорит Феникс. Я чувствую…
– Береги себя. Сколько сумеешь, – Артур подтащил за лямки полные рюкзаки с вяленым мясом, которые на благоразумном удалении оставили интенданты.
– Ну что, ваше величество, прощай, что ли? – усмехнулся Бродяга.
Коваль кинул дракону кусок мяса и повернулся к тем, кто пришел прощаться. Адмирал Орландо, генерал Даляр, начальник охраны Карапуз… Они щурились, укрывали лица от свистящего горячего ветра.
Верные бойцы. Опора государства.
– Как один-то, с эскадрой справишься? – пожимая руку Орландо, насмешливо приподнял бровь Коваль.
– Да уж как-нибудь.
– С англичанами не воюй. Передай Пасконе, что осенью жду их в Петербурге.
– Будет сделано.
– Как ты сказал? – обернулся Артур к Бродяге. – «Ваше величество»? – Хотел рассмеяться, но заглянул в холодные преданные глаза гвардейцев – и мигом вернул лицу серьезность. Они верили в него.
Шеренги рослых гвардейцев замерли в парадном строю. Даляр заставил их выйти на проводы президента, как на парад. Сверкало золото аксельбантов и погон, блестели начищенные сапоги, пряжки и заколки плюмажей. Идеально белые перчатки придерживали эфесы сабель. За строем парадной сотни, ноздря к ноздре, выстроился полк конной полиции. Новое формирование, призванное обеспечить власть оккупационных сил в столице.
Эти тоже пожирали его глазами.
Артур вглядывался в обветренные, изуродованные шрамами лица и вспоминал многих из них. Бот этим, братьям, Большой круг пожаловал землю и имение. А тому, кудрявому, Артур сам вручал орден за наведение переправы, когда наводнением смыло мост через Невку. А этот, косая сажень, спасал на пожаре детишек Качальщиков из интерната и был пожалован в сержанты. И во втором ряду все знакомые рожи, свирепые, грубые, но такие родные…
Он повернулся в другую сторону. Сотни шатров, тысячи кочевников с бадьями таскают песок. Другие укрепляют огромный котлован, из которого уже показались останки крепости. Под тряпичным навесом полевой кухни прятались важные гости.
Бравый Дэвид Паунти, обросший, загорелый до черноты. В стороне, на заметной дистанции, предводитель Озерников, Дед Савва, рядом с ним – Озерница Марина, на манер местных женщин закутанная с ног до головы. Старый колдун едва заметно улыбнулся и повторил губами: «Ва-ше ве-ли-чест-во…» Бравый генерал Борк, которого придется забрать с собой в Питер. Хотя он очень нужен здесь, но там он наверняка нужнее. Фон Богль, преданный телохранитель. Расул Махмудов, уже готовый отбыть в Ташкент и Фергану для ведения своих коммерческих операций. Все еще пришибленный, криво улыбающийся Сергей Дробиченко. Его жену так и держали взаперти, в каюте «Клинка», чтобы бывший турецкий визирь не задумал побег. Полковник Верщинский. Офицеры словацких, датских, германских подразделений…
