Дмитрий Воронин - Арена
– Обезоружь его! – заорал Саша, стараясь перекричать раскалывающий голову грохот.
То ли Женька услышал, то ли наконец догадался сам, но его пистолет выплюнул очередную порцию свинца – и «Воин» лишился плазмомета.
– Давит… падла… – прохрипел Малой. – Голова…
Теперь «Воин» бил в упор из своих пси-излучателей. Видимо, все еще действующая электромагнитная защита в какой-то степени рассеивала лучи, а может, тут сыграла свою роль броня – Женька держался. Он пошатывался и даже отступил на шаг, но все еще стоял на ногах. Хотя и было видно, что это ненадолго. И пистолет его замолчал.
– Силовой щит!
Неизвестно, каких усилий стоило Малому собрать в кулак остатки сил и включить импульс силового поля БК. Последствия его применения были ужасны. Коридор в мгновение ока превратился в ад – стены прогибались, двери не просто слетали с петель – они разлетались в щепки, к тому же горящие, поскольку были подожжены отголосками плазменных залпов. Пол вздыбился, потолок пошел трещинами. Но «Воина» отбросило назад, впечатало в стену… стена не выдержала, рухнула, превратившись в груду обломков, просел потолок, похоронив спрута под бетонными пластами.
Возможно, от этого удара пси-пушки роботы замолчали. Возможно, они даже не вышли из строя – но этих секунд Женьке хватило, чтобы вновь собраться с силами. Пистолет вновь загрохотал, в упор кромсая лежащую среди строительного хлама тварь. Та лишь содрогалась – было очевидно, что робот проиграл. Вот треснул последний слой пластин, отлетели в сторону обломки защитных плит. Стрельба на мгновение прервалась – Женька сменил бронебойные пули на разрывные. Еще одна очередь, направленная прямо в прорехи брони, – и биоробота буквально разметало взрывами, в разные стороны полетели обломки металла, куски чего-то напоминающего плоть…
Спустя еще десять минут далатиане, потеряв еще троих бойцов, предпочли сложить оружие. Шансов на победу у них не было.
За минуту до капитуляции БК «Робокоп» истратил последний патрон. Одновременно с этим его броня, порядком избитая плазменными ударами, поддалась, Женькина нога подогнулась, и он тяжело завалился прямо на только что поверженного далатианина, так и не узнавшего, что его последний выстрел оказался столь успешным.
* * *Женькино лицо, абсолютно спокойное, равнодушное сейчас ко всему на свете, смотрело раскрытыми настежь глазами сквозь прозрачную крышку саркофага. Почти прозрачная жидкость заливала тело, она чуть колыхалась, и эти едва заметные движения и игра света, проникающего сквозь толстое стекло, создавали впечатление, что сейчас друг подмигнет, улыбнется… или состроит привычно ехидную гримасу.
Но ничего этого, конечно, произойти не могло.
– Он выживет?
Макс задал вопрос очень тихо… в случившемся по большому счету не было его вины, как и вины кого-либо еще, каждый был занят своей собственной схваткой, каждый старался прикрывать друзей – по возможности не подставляясь самому. Потому что пуля оставляла рану, а плазменный заряд – лишь горстку жирной, отвратительной на вид и на ощупь сажи. И Женька, закованный в броню, казался несокрушимым рыцарем в окружении толпы плохонько снаряженных вассалов… именно ему, казалось, ничто не угрожало. Но он лез на рожон, отчаянно пытаясь закрыть стальной грудью всех, кого только можно – и не смог уберечь самого себя.
– Александр! – Макс настойчиво дернул Трошина за рукав.
– Что?.. А… да, выживет, конечно. Если лег в медблок живым, значит, живым и выйдет. Чаще всего именно так. Только вот…
– Нога, да?
– Да. Этот аппарат не сможет восстановить конечность.
– А он… он знал, что броня повреждена?
– Знал, конечно. Компьютер шлема давал вполне достаточно информации. Понимаешь, Максим, мы не привыкли к такому бою. Бой на Арене… там надо выкладываться до конца, и там не щадят свою жизнь, особенно тогда, когда идет размен хотя бы один на одного. Мне кажется, он так до конца и не понял, что все это – по-настоящему. И что будь броня повреждена выше… у него нога сгорела бы полностью, но так же легко сгорело бы и тело. Он мог отступить, он мог увернуться… наверное, мог, это только средневековый рыцарь в доспехах был ограничен в маневренности, а БК, даже с неполным энергозапасом, человеку даст сто очков вперед. У него просто такой мысли не возникло.
– Он шел в авангарде.
– Вот именно. Когда мы планируем очередную Арену, всегда… ну, скажем, довольно часто предполагается, что кто-то примет на себя отвлекающий удар, кто-то заведомо пойдет на смерть. Виртуальную смерть… хотя это и больно, признаться. Но обратимо, поэтому никто и не возражает, если это полезно для дела. Надо – значит надо. Арена – игра прежде всего командная, это не набор индивидуальных поединков. По крайней мере тогда, когда используется высокотехнологичное вооружение. Часто от прямого, целенаправленного самопожертвования толку гораздо больше, чем от виртуозного владения оружием и умения долго оставаться живым. Вот Женька и считал себя… ну, не знаю, тараном, что ли, который проложит нам дорогу к светлому будущему.
– Мне кажется, это неправильно.
– Это в реальной жизни неправильно, и вот лежит наглядный пример. А Арена – это не жизнь. Это игра. Опытный шахматист с легкой душой пожертвует даже ферзя, если это принесет ему стратегическое преимущество в дальнейшем. Ведь партия закончится, начнется следующая – и все фигуры опять займут свои места. Да и результат будет оценен не по количеству «взятых» или «отданных» фигур, а по конечному результату, верно?
– Люди – не пешки.
– Согласен. Не пешки. И даже не ферзи. Но это – всего лишь игра. Женька забыл об этом. Он просто шел вперед.
Дверь медсектора плавно отъехала в сторону. На пороге стояла Лика – ее глаза были красными от слез, ей пришлось тяжелее всего – досталось выковыривать страшно обгоревшее тело Малого из изуродованного боекостюма. Саша помнил, как Лика рыдала, глядя на чудовищные ожоги, на буквально впаянные в тело обломки металла и обугленные куски ткани. И только тогда, когда стало совершенно ясно, что Евгений будет жить, она постепенно стала успокаиваться.
Если бы речь шла о битве на Арене, Саша сказал бы, что все прошло на удивление удачно. Потери – двое. Остальные отделались кто чем – мелкими ожогами, ссадинами, синяками. Противник смят, деморализован и капитулировал. Чего еще желать?
А если бы ему сказали заранее, что Женька, молодой, заводной парень, имеющий, по всеобщему мнению, шило в заднице, лишится ноги? Лишится навсегда и в лучшем случае обзаведется мало отличимым от живой конечности протезом инопланетного производства? Постарался бы он, капитан, принять другое решение, или сознательно пошел бы на жертву, ради успеха всей операции в целом? Если бы такая судьба ждала его, Трошина, он не раздумывал бы. А обречь на инвалидность друга?
Саша тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. Что-то в последнее время он стал слишком часто задумываться о смысле жизни, о причинах и следствиях тех поступков, которые совершают люди. Это вселяло в него неуверенность, а ему так необходима была сейчас железная воля и убежденность в правильности принимаемых решений. Потому что большинство этих решений определяли их дальнейшую судьбу. Не его – их всех.
– Капитан, Дан говорит, что пленные созрели для беседы.
Лигов занимался делом весьма необычным – он предпринимал меры для того, чтобы сдавшиеся далатиане не могли обрести свободу по собственному желанию. По его словам, это было не сложно, но долго – а Саша и представить себе не мог, каким образом можно обездвижить существо, способное изменять форму. Во всяком случае, веревки и наручники здесь явно не годились.
И еще было очень интересно, как это они «созрели для беседы». По словам Лигова, если для большинства разумных существ имелись разного рода «сыворотки правды», то для метаморфов таковых не существовало в принципе – изменить химизм организма для них было немногим сложнее, чем увеличить вдвое собственный нос. При мысли о том, каким методам добывания информации прибегнет Дан, у Трошина по спине ползли холодные мурашки. Он был почему-то уверен, что эти методы ему не понравятся.
* * *И все-таки он подсознательно ожидал увидеть наручники – может быть, потому, что ничего лучшего не мог себе представить. Да и то сказать, опыт общения с чужими был только на Арене, а там остановить – значило, однозначно, убить. Здесь же все было иначе – Штерн, по каким-то своим причинам соизволивший полностью сохранить свой привычный облик, столь же привычно восседал за своим столом. Такое впечатление, что сотрудники пришли на разбор полетов… а не на допрос шефа с пристрастием.
Впрочем, кое-что отличалось от обычного антуража кабинета. Например, четыре стула у стены были заняты – там восседали, если можно так сказать, фигуры, даже близко не имеющие с человеком ничего общего. Просто комки глины… или пластилина, серого цвета – ни конечностей, ни глаз и иных «отличительных признаков». В первый момент их можно было вполне принять за предметы неодушевленные, и Саша, не знай заранее, с кем предстоит иметь дело, так бы и сделал. И что с того, что «предметы» эти постоянно находятся в движении, их форма – бесформенная по определению – постоянно изменялась, как будто текла. Так свеча оплывает под воздействием огня, только в данном случае изменения происходили быстрее.
