Александр Щёголев - Зона Посещения. Избиение младенцев
Мама!
Трудно совладать с Шерханом, когда много пространства и все можно; мальчик успел зарезать и загрызть пару здоровенных овчарок, прежде чем его застрелили.
Маму мою застрелили просто так – издалека. Кто-то выпустил в нее очередь из трех пуль, после чего следовавший за псами человеческий мусор отступил под огнем боевиков Носорога. Спецназ решил не ввязываться в сумбурную перестрелку, а подготовиться, подтащить тяжелое вооружение и только тогда, имея твердое основание, заставить нас грызть пыль. Собачьих проводников, вырвавшихся вперед, положили мы с Эйнштейном, когда побежали вслед за мамой…
Она была жива, когда я упал к ней, улыбнулась мне и сказала:
– Все будет хорошо, Петушок.
Три пули в грудь. Никакого броника. Никакой надежды. Я ее приподнял: выходных отверстий нет. Пули, выпущенные из М-16, плохо стабилизированы, они не просто попадают в человека, а кувыркаются в теле, разрывая нежную плоть. Мамочка, мамуля…
– Врача! – заорал Эйнштейн у меня над ухом.
– Давно надо было тебе объяснить… – заторопилась она. Слова налезали одно на другое. Она не говорила, а хрипела, на губах пенилась кровь. – Мы почему-то с Максимом боялись… Думали, лучше тебе не знать… То, что ты родился недоношенным, но не это главное… Я тогда, не выдержав напряжения, родила раньше срока… Роды принимал Максим, никого с нами не было, и никто об этом не узнал… Принесла я тебя в Хармонт уже готовенького, тепленького…
– Ты родила меня прямо в Зоне? – догадался я.
– Да, Петушок… Если кого и называть дитем Зоны, так это тебя…
Прибежал врач из «Детского сада», оттолкнул меня. Я сел на гравий, очень туго соображая. Вообще не соображая. Крутилось только в голове: инициировали-то меня в Зоне, получается, не сейчас, инициация произошла больше пятнадцати лет назад… Что-то происходило в мире – настолько страшное, что сознание захлопнуло ставни, не пуская ничего внутрь.
Врач большими ножницами разрезал на маме одежду от живота до ворота.
– Открытый пневмоторакс… Диафрагма… Внутриплевральное кровотечение… Нужна немедленная торакотомия. Эли, ну не здесь же, не здесь!
Эйнштейн отчаянно махнул рукой и побежал за носилками. Мимо проследовал Светлячок. Остановился на мгновение, посмотрел на лежащую «маму Марину» и пошел дальше. Направлялся он вниз, к реке, в самую гущу убийц. Я его не остановил, для этого пришлось бы открывать ставни схлопнувшегося сознания.
Воздух вокруг Светлячка странно бликовал – словно аура окружала мальчика, но не всего целиком, а только верхнюю часть тела, от торса и выше. Это было особенно заметно из-за его мерцания, а мерцал он сейчас ярче обычного.
Что ты с собой сделал, хотел спросить я, что за фигню ты на себя повесил, но не спросил, потому что мне было плевать.
Однако он ответил. Сказал, что попросил Бабочку надуть на него ее самый лучший пузырь, и она постаралась. Ага, сообразил я, это вместо бронежилета? Хочешь защититься от выстрелов? Я обязательно должен дойти, Пэн, вздохнул он…
Как, собственно, Светлячок мне отвечал, если ни единого звука не прозвучало? И как я его понимал? Очень просто: пульсация была его речью. Он разговаривал со мной своим мерцанием. Модулированный сигнал складывался во фразы, а я, «электромагнетик», их бессознательно считывал. Как он понимал меня? Точно так же – видел мою пульсацию. Я ведь тоже излучал, только в других диапазонах и спектрах.
Я безразлично подумал: не задохнется ли пацан в пузыре? Нет, конечно, это же «химик». Да, но зачем он туда прется, к реке? Кто ж его знает…
Светлячку было очень страшно. Он не повторял свои вечные «а у меня не получается, а я не знаю, как надо», не донимал всех вопросом «правильно ли я делаю», сегодня он знал, как надо, и был уверен, что все делает правильно. Зато жалостливые истории «за жизнь» потекли вдруг из него, как сопли из прохудившегося носа. Ему просто хотелось хоть с кем-то поделиться… Про то, что он старший ребенок в семье. От сталкера. Сестра – нормальная, от другого отца, ее-то как раз любят… Про то, что его дразнят за тонкие руки и ноги, а в «Детском саду» ему впервые попались ножницы, и он не знал, как ими пользоваться. Не знал даже, как пользоваться клеем… Зато знает хороший способ покраски стены в доме. Однажды, в очередной раз поссорившись с мамой – из-за него, Светлячка, – отчим швырнул в стену бутылку с кетчупом и ушел. Бутылка разбилась, испачкав обои. Что сделала мама? Денег переклеить обои нет, и смыть кетчуп невозможно. Она взяла лак для ногтей, сделала из красной кляксы рисунок и объяснила брату с сестрой, что это теперь новое оформление стены…
Мальчик делился сокровенным – с лучшим другом и с будущим братом. Со мной. И наконец в него выстрелили…
– Петушок, – позвала мама.
Я телепортировался к ней безо всякого артефакта. Она была жива, все еще жива! Я принялся ее успокаивать: «Все будет хорошо, мамуля», – или это она меня успокаивала? Невозможно понять, не помню, но в любом случае кто-то беспрерывно повторял: «Все будет хорошо, все будет хорошо…»
Того, кто выстрелил в Светлячка, скрутили свои же. А он шел себе как шел. Светящийся мальчик с нимбом над головой. Которого не взяла пуля. Вояки – народ простой, большинство религиозны, легко было представить, какая сумятица творилась у них в головах при виде этого явления. Колени спецназ не преклонял, не то воспитание, ни перед кем и никогда, но расступаться перед гостем – расступались. И не то что трогать, дотрагиваться побаивались.
И вот мальчик в сердцевине их лагеря.
За несколько секунд до того, что случилось потом, я все понял. И тогда я закричал – как можно более громко:
– Всем лечь и закрыть руками глаза!
Вскочил и проорал предупреждение вторично. Упал обратно к маме, торопясь ее обезопасить…
У сталкеров отличная реакция, и вопросы в таких ситуациях они не задают, а те, кто задает, давно накрылись. Сначала исполни, потом будешь размышлять, если выживешь. Мужчины попадали сами и повалили всех, кто рядом. «Глаза! – стремительно передавалось по цепочке. – Руками!»
Мы успели. Вспышка была такая, что казалось, мир кончился. Ничего, кроме света, не осталось. Солнце вошло в мозг и там поселилось. Будто ядерный взрыв потряс Зону – без огненной и ударной волны, без радиации. В абсолютной тишине.
Вот тебе и безобидный «образец», источник хемилюминесценции, бесполезный для вояк…
Позже, когда я добивал этих свиней у реки, видел ожоги на их мордах, похожие на солнечные. Видимо, в спектре светового излучения, выплеснувшегося из Светлячка, ультрафиолетовая составляющая тоже присутствовала. Что касается инфракрасной, то ее было в достатке, учитывая выжженные глаза спецназовцев.
Мы медленно приходили в себя, боязливо убирали руки от лиц и делали щелочки из век, впуская свет по капле и заново привыкая к краскам мира…
На маму мою вспышка не подействовала. Она умерла чуть раньше, просто я этого не понял. Когда понял, мозговой коллапс закончился. Я встал и пошел к реке, по следам Светлячка.
* * *В старых рыцарских романах иногда писали: «Видно было, где он шел». Это про какого-нибудь супермена в доспехах, с окровавленным мечом в руках, прорубавшегося сквозь строй врагов.
Я не супермен, вместо меча у меня – десантный нож, и написать про меня, наверное, следовало бы не «где он шел», а «где он побывал».
Я побывал в каждом вонючем уголке их стойбища, не пропустил ни одного героя-смельчака, воюющего с детьми и женщинами. Их там много оставалось после вспышки – ползали, ничего не соображая и не сопротивляясь. Резал я всех. Кто был в бронике, того – ударом сзади в шею, кто без броника – в сердце. Чтоб чисто было, чтоб не натекло. Пачкать Зону поганой кровью не хотелось.
Спустившиеся к реке, люди, мои товарищи и друзья, отворачивались, но не останавливали скотобойню. Детей сразу уводили под железнодорожный мост, к лодкам.
На душе было странно. Я все осознавал – и что сам сейчас творю, и что со мной недавно сотворили, – но как-то без эмоций. Забивал скот – без эмоций. Спроси меня, зачем ты их режешь, не ответил бы. Пустота.
Светлячком занялись другие, без меня. Мальчик лежал холодный и белый, почти прозрачный, с мраморными прожилками по всему телу. Совершенно не светился. Но был жив, по заверениям врачей. Горгона пыталась напоить его своей кровью, дать хоть чуть-чуть жизненной энергии, все-таки Светлячок был «химиком». И на губы ему капала, и просто на тело – безрезультатно. Мальчика не бросили, взяли с собой, как и Голубятника.
Эйнштейн всех гнал:
– Быстро, быстро! Никаких споров! Куда сказали, туда и садимся!
Уходить решили по реке Нижней на трофейных лодках. Вариант опасный, близкий к безумному, но путь по земле, учитывая армию на плечах, был еще опаснее. С любыми аномалиями и ловушками, оставшимися от инопланетян, можно договориться и разойтись полюбовно, но с двуногими тварями, населяющими планету Земля, договориться нельзя. И ведь есть наивные чудаки, считающие Зону самым страшным, что есть на свете. Вовсе не землянина, вошедшего в эту Зону.
