Игорь Поль - Личный номер 777
Брук шагнул вперед, вгляделся в проекцию.
— Мне кажется, ваша оборона недостаточно эшелонирована, — произнес он спустя минуту.
При этих словах дежурный сержант презрительно хмыкнул. Ошеломленный офицер заморгал.
— Что вы сказали?
— Если первую линию прорвут здесь или здесь, бой станет очаговым.
— Прорвут! — едко повторил сержант. — Ну надо же!
— Следом вы потеряете возможность маневра, — торопливо проговорил Брук, — а затем и управления. Одновременно упадет плотность фронтального огня, а огонь тяжелого оружия на дистанции меньше километра неэффективен. После повторной атаки вас сомнут.
— Хм. Докажите.
Брук задумался. Вспомнилось, как летающие травоядные ящеры собираются в стаи и каждый член стаи несет в когтях змею-многоножку или шипоголова. Настоящий десант. Какой-то миг — и лавина серебристых тел появляется в тылу турелей и автоматических стрелков, чтобы сбросить свой смертоносный груз на жидкую цепь второй линии обороны. И пока десант расправляется с фермерами, живые бомбардировщики атакуют позиции тяжелого оружия. Гибнут все до одного, но заваливают турели мертвыми телами. А из перелесков, пользуясь секундами затишья, тем временем выплескиваются все новые и новые волны атакующих… Такие симбиозы нередки в начальные периоды Большой миграции. Когда твари собираются в многотысячные стаи, их коллективный разум не уступит самому мощному тактическому компьютеру. Вряд ли местные дикари глупее ящеров. А уж о партизанах и говорить нечего.
— Вот здесь, здесь и здесь сектора обстрела не перекрываются. Здесь и здесь — складки местности. Мертвые зоны. Если нельзя выделить сюда дополнительные огневые средства, я бы прикрыл эти направления минными полями. А здесь я бы поставил наблюдательные посты на случай, если собьют воздушных корректировщиков.
Капитан поджал губы и задумчиво посмотрел на него.
— Где вы этого нахватались? В каком-нибудь военно-патриотическом клубе?
— На Диких землях.
Офицер склонил голову к плечу и принялся изучать проекцию.
— Что ж, — наконец сказал он, — может быть, они не ошиблись, когда отправили вас в 17-ю бригаду. Пойдете в первый взвод. Завтра отправляетесь в дозор, поэтому все снаряжение получите немедленно.
— Есть, капитан.
Офицер попытался изобразить улыбку, но у него ничего не вышло.
— Добро пожаловать на борт, рядовой, э-э-э… Эдам.
— Адамс, капитан, — поправил Брук.
— Да как угодно. Не затягивайте с обустройством. Завтра в дозор. И приведите себя в порядок — от вас несет.
— Да, капитан, — ответил Брук, которому из-за усталости было все равно, что о нем думают.
Затем ротный в двух словах ознакомил его с обстановкой. Подразделение, а вместе с ним и вся бригада, находится в обороне. Задача лагеря — не допускать активных действий партизан и предотвращать нападения на полевой аэродром, с которого производится распределение гуманитарных грузов. Кроме того, в этом районе полно дикарей, и миротворцам поставлена задача сдерживать их распространение на восток. Никаких наступательных операций не ведется, за исключением патрулирования в составе взвода, но и патрули не должны удаляться от базы дальше, чем на десять-пятнадцать километров.
Зона ответственности роты простирается от пустынных предгорьев на юге, захватывает всю долину и заканчивается у горного хребта Транг, неподалеку от которого расположен наполовину заброшенный городок. Охраняемый аэродром расположен в десяти километрах восточнее лагеря. Таким образом, их участок составляет около двадцати пяти километров в ширину и почти пятнадцать в глубину, что делает его достаточным для обороны силами бригады, а никак не роты. К тому же в подразделении имеется значительный некомплект личного состава. Прорехи в зоне контроля частично закрываются средствами воздушного и спутникового контроля, а нехватка личного состава по мере возможности компенсируется огнем поддержки с артиллерийских баз и штурмовой авиацией. Лагерь живет по жестким правилам: по два отделения от двух взводов по ночам занимают высоты на разных концах долины, один взвод находится в патруле — там, где разведка засекает активность противника, и еще один взвод несет службу по охране аэродрома. Два взвода постоянно находятся на базе. По ночам здесь поддерживается 50-процентная готовность, пока сменившиеся со службы солдаты спускаются в казармы, чтобы почистить оружие, поесть горячей пищи и хоть немного поспать. На следующий день они, в свою очередь, заступают в дозор или выходят на дневное патрулирование. И так по кругу.
Большая часть потерь приходится на мины-ловушки. Много хлопот доставляют маркерные боеприпасы, несколько раз в неделю партизаны обстреливают базу реактивными снарядами. Эта пыль вокруг — результат таких обстрелов. Боеголовка срабатывает высоко в небе, за пределами действия противоракетных лазеров, и осыпает землю нановзвесью, которая разлагает в пыль все живое — от комара до исполинского дерева. Многие солдаты подхватывают тропические болячки. От постоянной сырости кожу поражает болотный лишай. Нередки случаи траншейной стопы. Поэтому каждый должен держать ноги сухими, регулярно мыться, чистить зубы и следить за тем, чтобы противнику не достались образцы ДНК. Окурки, недоеденные пайки, плевки на обочинах — все это может попасть в руки вездесущим дикарям, а от них — к партизанам, которые щедро платят за каждый грамм солдатской слюны. Потом на голову патруля может обрушиться неизвестно откуда взявшаяся мина с маркерным наведением. Иногда маркерная пуля находит любителя сморкаться прямо на периметре. Стоит такому дурню высунуться из блиндажа — и его череп лопается, как перезревший арбуз. Короче, нельзя давать себе поблажки. Не расслабляться. Начнешь мечтать о доме — проморгаешь снайпера и подставишь товарищей. Все ясно? Так точно. Вопросы? Никак нет.
— Это ж надо — горные, хер бы их побрал, волки! — хмыкнул капрал, когда они оказались за дверью.
— А почему волки? — спросил Брук, которому при виде путаницы подземных переходов на ум приходили разве что термиты-переростки.
— Это все от офицеров, мать их. Ширинки не расстегнут без своей поэзии. У них куда ни плюнь — кругом боевые традиции. Слыхал про Арлийский марш?
— Нет.
— Это про нас. Двести миль ускоренного марша под непрерывным огнем. Тем и прославились.
— Двести миль под обстрелом? — удивился Брук. — Нам ничего не рассказывали про это наступление.
— Наступление, держи карман. На Арло повстанцы так дали нам под зад, что пришлось бросить всю технику и драпать. Потеряли чуть не половину бригады. Так что по традиции офицеры у нас сплошь герои. Жаль, недолго. Вон, глянь, — капрал снял шлем и кивком указал на подобие доски почета — длинный раскладной стенд с изображениями преувеличенно серьезных молодых парней. — Наши трупаки. Аллея почета.
Брук повернулся и принялся разглядывать залитые в пластик фото. Ему казалось, все происходит во сне. Вот сейчас он как следует повернется, вдохнет поглубже и проснется в тесной палатке, наполненной запахом пыли и смазки для обуви…
Он сделал глубокий вдох. Узкий коридор с черными плетьми кабелей под потолком никуда ни делся. К запаху краски примешивался горьковатый привкус сухой плесени. Сон продолжался.
В тусклом свете потолочных плафонов все офицеры казались на одно лицо. Некоторые позировали с оружием в руках, кого-то запечатлели за обедом, кого-то — со знаменем за плечом. Под фотографиями убористым шрифтом были перечислены славные деяния погибших. Над стендом красовалась белая стрелка с надписью «Пожарный гидрант».
— Тебя как зовут, новичок?
— Меня? Брук.
— Как? — переспросил капрал.
— Брук.
— Пру-ук? Пердеж собачий, а не имя.
Брук промолчал. После краткого знакомства с прославленными «Горными волками» отбросы мероанского Города казались ему едва ли не сливками общества.
— Ловко ты ротного уделал, — похвалил капрал. — Здесь так и надо. Иди, найди себе койку. Прямо, потом по левому рукаву, коридор 5А. Третья дверь направо после перекрестка. Объявят тревогу—не суетись. Жди, когда вызовут, понял?
— Понял.
— Прачечная уровнем ниже, — бросил капрал на прощание. — Воняешь, как дохлая крыса.
Он юркнул в дверь с полустертой надписью, и Брук наконец-то остался один. События последних суток выжали его словно лимон. Ему было не по себе от витавшей над этой странной местностью тенью угрозы; речь людей вокруг была незнакомой; бетонные стены сдавливали его со всех сторон, глаза были воспалены от вездесущей пыли; ему зверски хотелось есть, а еще больше — вымыться. Ноги гудели от усталости.
И, тем не менее, его распирало от радости.
«Главное, — думал Брук, считая железные двери, — что я — это все еще я».
