Александр Трофимов - Возвращайся, сделав круг
Я показал ей язык и откатился в сторону, на случай, если она все-таки решит поколотить меня снова. Но она вдруг уселась на траву и изобразила обиду, которую можно смыть только кровью… Моей, конечно же.
Я осторожно подполз ближе.
– А хочешь, я назову в твою честь скуфа?
Она просияла – хоть на этот раз мой расчет оказался верен.
– Тебе уже дали выбирать? Так рано?
– Я прошел три ступени.
Она снова скорчила гримасу.
– Я прошла пять.
Я «уважительно» закивал.
– Тогда ты знаешь, каково это – связанные руки, по трое с оружием на ступень. И как их обильно поливают маслом…
Она сникла.
– Нам руки не связывают. И по двое на ступень.
Я сочувственно вздохнул. Бедные…
– И без масла… Так тебе позволяют выбрать скуфа?
– Уже позволили.
– Когда?
У нее был нездоровый блеск в глазах – она, наверное, пошла бы к ненавистным Внешним только ради того, чтобы дойти до третьей ступени и с почетом спуститься в питомник за своим зверьком. Может, она потому и фыркает каждый раз, когда я говорю про Чжань, – просто завидует. Хотя кто знает – пройдет она свою десятую ступень, может, и позволят ей иметь своего зверя.
– Взял вчера, но имя еще не выбирал.
– А тип какой?
– Четырнадцатый.
Она скисла.
– Это больше мужской тип. Не получится.
Я пожал плечами. По мне так скуфу все равно: у них тридцать четыре типа, и кто там ближе к женщине кто к мужчине – вопросы спорные… Но раз она сказала «нет» – спорить бесполезно. Властительница как-никак. Я хихикнул, и она швырнула мне горсть травинок в лицо.
Лицо у нее при этом было таким, как будто этим жестом она дарит свободу тысячам порабощенных презренной Империей планет…
И почему-то я не стал над этим смеяться.
Мы долго сидели на краю обрыва и швыряли камешки в замершего внизу фэньду-чи. Этот был маленький, сдувшийся и не желал слезать со своего кристалла, в котором уже угадывались очертания нового тела ящерки. Расшевелить нам его так и не удалось. Когда мы прекратили попытки, уже стемнело.
– Я сейчас.
Она легко поднялась и исчезла в сумерках. Я швырнул еще пару камешков в кипящую воду залива и прогулялся по насыпи, разминая ноги.
– Ступать нужно на всю стопу, а не на носок.
Она ретировалась и попыталась подкрасться еще раз. Вышло значительно лучше, ей удалось даже чуть сбить меня с толку последним шагом. Правда, удар в поясницу всего лишь скользнул по ребрам, а подсечка вышла так криво, что чуть не лишила равновесия ее саму. В следующий момент я ударил…
И промахнулся. Что еще хуже – я замер, как дурак, пытаясь понять, как это могло получиться. Додумывал я уже лежа на земле – вторая подсечка была отличной. Я вскочил, ударил вслепую, присел, всматриваясь в темноту. И понял, что же спасло ее в первый раз, – меня отвлекло платье. Оно висело на кусте в паре метров от обрыва. Я хлопал глазами ровно до третьей подсечки – чем-то ей до безумия нравилось сбивать меня с ног.
На этот раз я успел ее схватить. Повалившись в траву в третий раз, я оправдывался тем, что не так-то просто сохранить хладнокровие, наткнувшись руками на голое тело.
Когда она подрубила мне колено и в падении нанесла неожиданно мощный удар ногой в грудь… Только злость помогла мне подняться, прыгнуть, свалить ее на землю и даже не одернуть руки, наткнувшись на голую разгоряченную кожу. Последнее, конечно же, было самым сложным…
Несколько минут мы лежали, переводя дыхание и глядя друг другу в глаза. Я медленно ослабил хватку, освобождая ее руки. Она медленно обвила мою шею и поцеловала, будто боялась обжечься. А потом, словно срываясь, поцеловала снова – жадно, безудержно. Я сжимал кулаки и рвал ни в чем не повинную скрипучую траву.
Она не останавливалась, я чувствовал касания ее языка – такие короткие, отрывистые, мечущиеся. Словно она пыталась рассказать, объяснить что-то, скользя по моим губам, щекам, шее… Я чувствовал, как тело обмякает, слабеет, повисая на ее руках, ее поцелуях. И руки, которые не в силах был обжечь кипящий океан или огонь храмов – они будто снова научились чувствовать жар, они плавятся на ее коже, каплями, звенящими ручьями скользя по раскаленному бархату… Словно учтивый восточный ветер баюкает ветку сакуры, уснувшую на его плече.
– Ки…
Она повернулась, уронив прядь своих волос мне на лицо. Казалось, они светятся в темноте. Я спросил как можно нежнее:
– Ки, какого черта мы делаем?
Она заворочалась под своим платьем, укрывшим нас обоих.
– Не знаю, наверное, маленького милого чертика… Только для нас двоих.
Я прижался к ней всем телом.
– Я ведь люблю тебя, младшая…
– Это проблема?
– Это…
Я не знал, что сказать. Она усмехнулась и, заерзав, перевернулась на спину. Несколько минут она лежала не шелохнувшись, только едва шевелила губами, словно считая яркие звезды над нами.
– Тебе стоит больше читать, Мон.
– Это сказали звезды?
– Нет, сегодня они молчат и слушают…
– Хорошо, что они не смотрят.
Она приподнялась на локте и долго смотрела мне в глаза.
– Перестань… Или ты мне больше не брат.
– Хорошо, просто…
Она так же внезапно успокоилась и улеглась обратно. Я никогда не смогу ее понять.
– Голубая кровь, братишка… С ней всегда были одни и те же проблемы. Она часто проливалась, часто смешивалась и плохо свертывалась.
Она хихикнула.
– Ты бредишь, сестричка…
– Вырождение династий… Представляешь – всех… царских, королевских, имперских… Одно и то же. Всегда. Все как тысячи лет назад.
– Я, в отличие от тебя, не люблю сказки…
– Для того чтобы полюбить сказки, нужно сначала прочитать правду – все, что творилось, пока менестрели, барды или странствующие монахи рассказывали о драконах и колдунах… иначе ты не поймешь, в чем прелесть сказки.
– Ты хочешь рассказать мне сказку?
– Нет. Я хочу, чтобы ты знал – это тоже закон. Не тебе его стыдиться и не тебе его менять.
– О чем ты?
Она уже засыпала. Ее голос становился все более тягучим, уплывал куда-то.
– Нас просто слишком мало. Всегда – слишком мало. И все, что нам оставляют, – это прятаться друг в друге, чтобы не сойти с ума. Нам просто не перешагнуть эту линию, проведенную нашей голубой кровью, Мон.
Она заснула, а я еще долго лежал и считал яркие звезды, которые молчали, слушали и… смотрели.
Я старался не отводить взгляд.
> Resumeplaybackfromthelastscene
Мы взяли флагман. Все сторонники Лерца устранены, «бледные» переназначены на их посты, все, способные занять нашу сторону, оповещены о вступлении в должность нового командования и сдобрены порцией легенд. Адмирал Герберт собрал всех «неопределившихся» в большом зале и завел долгую речь, смысл которой я уловить не смог.
Все, что меня волновало, это происходящее там, за пеленой, укрывающей Сердце Орла. Теперь мы не имели ни малейшего шанса узнать, что там происходит.
Раз за разом я отчаянно пытался пробиться сквозь пелену вокруг Лерцевского корабля, но сверхчувства тонари не могли проникнуть за щит. Внутренняя связь с оранжереей так и не ожила.
– Тим, эскорт начал разгон к Иоле. Я сообщил на базу, они начали разморозку принцессы. Флагман под нашим контролем, защиту мы отключим, как только ты достигнешь шлюзов. Даю семиминутную готовность, как понял?
Я разлепил высохшие губы, прошептал, не отрывая взгляда от пелены, окружавшей Сердце Орла, оранжерею, Лерца и Ти-Монсора. А возможно – уже только одного из них…
– Понял тебя, Яано. Принято «семиминутная готовность»… Лерц отключил связь, как только Мон выдвинул ультиматум… Теперь, когда флагман наш, вы можете пробиться туда? Хотя бы подключиться к системам наблюдения напрямую.
– Нет, Тим. Это полностью автономный корабль, он и построен с учетом того, что флагман может быть захвачен. Мы можем только ждать.
Я сжал зубы.
– Почему он отключил связь?
– А как ты думаешь, Тим? Мон только что сообщил, что на флагмане остались одни предатели – думаешь, он позволит им насладиться сценой своей капитуляции?
– Почему так долго? Они что, решили отметить развязку? Все, что от него требовалось – согласиться, поставить свой отпечаток и отправить сообщение о своей отставке Императорскому Совету – какого черта они молчат?
– Не знаю, Тим. Возможно, он еще думает. Лерц не из тех, кто так просто признает поражение.
Я не выдержал.
– Тогда какого черта мы решили, что он вообще на это пойдет?
– Вероятность мала, но она есть. Он понимает, что если не сдастся, если попробует бежать – ему все равно конец. Он сильно осложнит нам жизнь, но это только отсрочка. Единственный шанс для него – это сдаться сейчас… Тим, пять минут. Ки-Саоми уже пришла в себя, сейчас ее готовят к вылету.
– Принято «пять минут»…
Я по-прежнему всматривался в окутывавшую кораблик Лерца пелену. Ты выберешься, Мон. Ты должен выкарабкаться оттуда – живым и здоровым. Я разрешаю тебе только пару царапин. Хорошо – две глубоких царапины, тебе подойдет? Так, чтобы не бросались в глаза. Хотя можно даже и наоборот – ты ведь вернешь Броку тело, а он любит гордиться всякими глупостями. Точно – ты выберешься, вернешь тело Броку, себе заберешь это, а мне вырастят клона – и все, наконец, станет на свои места. Брок будет Броком и будет гордиться твоими двумя глубокими царапинами – скажет, шикарный подарок, Мон, две царапины от самого Лерца, я вошел в историю, спасибо, Мон. А я буду в теле двенадцатилетнего клона, буду учить его ходить, и все такое. Мне пойдет – я же и есть твой глупый двенадцатилетний клон. И я буду шепелявить поначалу и ничего не уметь. Это ведь так здорово – ничего не уметь, это значит – все впереди. А ты снова будешь в своем теле, прищуришь вот эти самые оранжевые глаза и криво ухмыльнешься вот этими вот губами. Я их все искусал, уж прости. Но ты застрял там с этим своим дорогим другом, и вы там болтаете о том, о сем, а я сижу в нашем кораблике, и мне немного не по себе. Нервных клеток тебе пожгу, но тут ты сам виноват. Нельзя так надолго оставлять своего дурачка-брата одного. Ты давай выбирайся оттуда. Выходи. Я вижу этот твой выход – ты идешь с гордо поднятой головой, уже не как пленник, как герой… Все это чушь, конечно, ты просто выйди. Можешь – совсем не гордо, и не как герой. Пусть ничего не кончится, пусть Лерц улетит и доставит нам эти проблемы, а мы будем гоняться за ним по всей галактике, да что там – по всей метагалактике, по параллельным вселенным… Главное, вместе. Просто выйди оттуда – не так уж это и сложно. Всего-то какая-то сотня метров. Ни за что не поверю, что это так сложно – пройти какую-то дурацкую сотню метров.
