Виталий Обедин - Виталий Обедин Слотеры. Песнь крови.
«Наглядный пример» не прошел даром: Алистер Кроуфорд впервые обратился ко мне с подобающим титулом. Не «мессир Сет», но «лорд Слотер».
— А ты не вздумай показать норов, Коу, — барон перевел горящий презрением взгляд на потрошителя, — Я разочарован. Подбирай свои бичи и убирайся. Мы закончим эту беседу с глазу на глаз.
— Аы-и-и…
Я оттолкнул ликвидатора от себя и придал ему ускорения, наподдав тяжеленным ботинком пониже пояса.
Кровь и пепел, как же хорошо!
Вот чего мне хотелось на протяжении всей охоты за Ренегатом. Последние несколько дней каждый считал своим долгом если не перечить мне, то, по крайней мере, торговаться, выдвигать условия, играть в слова и набивать себе цену. Наконец-то можно убрать дипломатию в дальний карман и выпустить наружу то, что делало Сета Слотера достойным имени Ублюдок.
Свою ублюдочную сущность.
Ликвидатор повернулся, окровавленный и страшный, трясущийся от бешенства словно припадочный. В его искаженное лицо гут же уставился ствол «единорога». На какое-то мгновение мне показалось, что в своей безумной ярости Коу не выдержит и бросится в атаку, презрев и приказ и пулю, но этого не случилось.
— Пшел прочь!
Крик Алистера Кроуфорда стеганул нежить, точно кнут.
Подхватив своих кожаных любимцев, Два Кнута метнулся прочь, роняя на брусчатку капли крови и подвывая от истовой злобы. Концы бичей волочились за ним, подпрыгивая по мостовой точно крысиные хвосты.
Провожая взглядом убегающего потрошителя, я подумал, что длинный список моих кровных врагов сегодня пополнился еще одним именем. Причем не из тех, что принято ставить в конец списка. Что ж, может, так оно и к лучшему. Если Ирвин Коу решит выкинуть какой-нибудь фортель, я избавлю Ур еще от одного обитателя, не в меру пакостного даже по меркам Блистательного и Проклятого.
— И что теперь, лорд Слотер? — напомнил о себе Кроуфорд.
— Теперь? — Я не торопился убирать пистолет, — Теперь ничего. Как я уже говорил, я всего лишь хотел показать, что может случиться, если вы попытаетесь ставить мне палки в колеса.
— Да. А я признал, что это выглядело достаточно впечатляюще, — не без раздражения напомнил Алистер Кроуфорд. — Но к чему мы пришли?
— Полагаю, на этом мы можем расстаться.
Вампир нервно облизнул губы.
— Знаете, я тут вдруг вспомнил кое-что, о чем вы не спросили, а я не сказал. Возможно, это сущая ерунда. Кто знает? А может, вы своим наметанным глазом углядите в этом некий смысл.
— Я весь внимание.
— Это воспоминание имеет цену. Вы не в настроении торговаться, поэтому я даже не буду начинать. Все, чего я хочу, это чтобы вы подтвердили сказанное раньше: без крайней необходимости вы не обмолвитесь и словом о том, как производство некры связано с появлением Ренегата. Никому.
— Я не произносил слов «без крайней необходимости», — заметил я.
— Тогда произнесите их сейчас. — Барон натянуто улыбнулся. — Не такой уж большой довесок к прочим словам. Он почти ни к чему не обязывает.
— Хорошо. Без лишней необходимости никто не узнает о вашей роли в производстве и распространении некры и о том, как это связано с Ренегатом.
Алистер Кроуфорд поморщился, но кивнул:
— Вы несколько перефразировали мой текст, но, видимо, это большее, на что я вправе рассчитывать в сложившихся обстоятельствах. Быть по сему!
— Aue. И что же вы вспомнили, барон?
— Сущую безделицу. Я вспомнил, кто предложил мне и мессиру Варре услуги магистра Гамона.
Я изобразил на лице интерес. В свете всего, что мне стало известно за последние ночи, едва ли Кроуфорд сможет сообщить что-то новое. Однако его слова могут прибить, наконец, червячка сомнений, подтачивающего выстроенную мной версию.
Узел стянется окончательно.
— Имя, барон.
— Да, имя… Это был сам Мак-Кини, — веско проговорил Алистер Кроуфорд, — Ренегат собственной персоной. Улавливаете, лорд Слотер? Он знал Эймара Гамона до того, как начал сдавать кровь для некры. А Гамон знал его. И, похоже, боялся не меньше нас с Варрой — причем даже до того, как Итон подхватил Кровавую лихорадку. Вас это наводит на какие-то мысли?
Еще бы, топчи меня Бегемот!
«Какие-то мысли»? Теперь я железно знаю, кто сотворил клыкастого ублюдка.
Чей он киндред.
Глава XXVII
ВСЕ ПРОТИВ ОДНОГО
После встречи с Алистером Кроуфордом прошел самое большее час.
Остановив нанятый экипаж у самого начала улицы Бомон-Тизис, более известной в народе как улица Пьяных Горшечников, я строго-настрого велел перепуганному вознице никуда не трогаться, никого не подбирать и дожидаться моего возвращения. В ответ раздалось торопливо-жалостливое нытье-бормотание:
— Ну, как же так, ваш-светлость? Ить с вечера вас уже вожу. В прошлый раз на улице Отгона больше часа просидел, вас дожидаючись, ужасов натерпелся… Нельзя больше так судьбу искушать. Увольте! Нынче ж по ночам никто не работает! Оно ведь как… чудище это богопротивное, Ренегатом прозываемое, жрет людей, что бабка семечки. В наказание его послали за грехи наши… Не извольте гневаться, государь мой, а только все, отработал я на сегодня. Надо таперича немедленно вертаться, лошадок в конюшню ставить… Раз, конечно, нам с вами свезло, никого не встретили, а вот другой…
Я оборвал тираду, поднеся к носу возницы, потерявшемуся в зарослях бороды и усов, кулак. Мужик он был не мелкий — и ростом повыше среднего, и в плечах не узок, но кулак все одно оказался почти с его голову. Исследовав сей аргумент съехавшимися к переносице глазами, извозчик тоскливо вздохнул:
— Ы-и! Вот так и пропадешь ни за грош! А у меня жена, трое по лавкам… Деньгами-то хоть не обидите, ваш-светлость? Я ж, можно сказать, натурально жизнью рискую, здесь оставаючись. Другой-то добычи этому кровожаду на улицах и нету. Вон все по домам попрятались, даже шлюхи носа не кажут…
— Светлость? Я не герцог, приятель, но можешь не волноваться — не обижу. Жди здесь. Исчезнешь — пеняй на себя. Сыщу. Выродки слов на ветер не бросают.
Возница издал новый вздох, на сей раз такой тоскливый, что больше походил на стон. Потом шевельнул губами, произнося про себя непотребство, и полез под козлы, где крепилась обрезанная фитильная аркебуза — старая, должно быть видавшая еще осаду Рамбурга. Шею мужик с вечера обмотал вместо шарфа гирляндой из чесночных головок.
Конечно, проще было оставить его под окнами постоялого двора «Мясник и дева», принадлежащего разбитной бабенке, известной как Луха-Арбузиха, и расположенного примерно посередине улицы, но мне хотелось немного пройтись. Надлежало привести в порядок великое количество дум, теснившихся в голове, а на ходу мне всегда думалось лучше. Кроме того, я точно знал, что со стороны Ренегата моему извозчику ничего не грозило, а всех прочих злоумышленников жуткая слава взбесившегося носферату разогнала по темным углам.
Шагая по Бомон-Тизис, я кутался в плащ, подбитый волчьим мехом, и мрачно дивился: совсем не узнаю свой город. Метастазы страха, вызванного бесчинствами Ренегата, пронизали Ур сверху донизу, заставив сжаться и замереть. Правы были и бессмертный Алистер Кроуфорд, и смертный возница, чье имя я не удосужился узнать, — вампир-отступник ухитрился добиться того, о чем и не мечтала городская стража.
Он утихомирил ночные улицы Блистательного и Проклятого.
В кои-то веки после заката Ур прекратил бурлить своей яркой и порочной жизнью, расплескивающей равно вино и кровь, деньги и долги, удовольствия и боль. Древний мегаполис стал выглядеть, как… даже не знаю… наверное, как полагается выглядеть ночному городу, на улицах которого вдруг, взяли и навели порядок. Ни тебе распутных девок, привлекающих тугими формами; ни темных личностей, зазывающих в еще более темные уголки; ни даже бандитов с лицами, скрытыми шляпами, а ножами, напротив, выставленными на обозрение. Нынче все ночные обитатели Ура предпочитают заканчивать свой промысел до темноты, с наступлением сумерек отправляясь отсиживаться по тавернам да постоялым дворам.
Что же до прочих, более законопослушных обитателей, то они и вовсе уподобились мышам. Мужья не колотят жен, до бровей налившись дешевым пойлом после тяжелого дня. Дети не кричат, не желая укладываться спать. Любовники не оскверняют стонами страсти супружеские спальни. Любой шум — признак жизни. А потому он если не придушен, то максимально приглушен, дабы (упаси святые угодники!) не привлечь, не соблазнить, не заинтересовать кровожадное чудище, шастающее в ночи.
Разговоры и молитвы — шепотом. По скрипучим половицам — на цыпочках. Всякий сверчок схоронился за свой шесток.
Город оцепенел.
Темные туши домов Бомон-Тизис, погруженные во мрак, проплывали мимо и оставались за спиной. Из окон не пробивается и лучика света, все ставни наглухо задраены. Мой путь освещали лишь редкие, далеко отстоящие друг от друга фонари, у которых недоставало сил, чтобы в одиночку и порознь сражаться с ночной темнотой. Каждый выхватывал из мрака лишь небольшое пятно света, в котором черными точками мелькали редкие хлопья мокрого снега.
