Михаэль Драу - Форма жизни
«Что с Дагмаром?»
— Эмм… господин Резугрем, — Йохан в первое мгновение вздрогнул — ему почудилось, будто этот жуткий мертвец знает обо всём. Но затем Йохан с совершенно искренним видом принялся лгать. — Так получилось… он…
— Что с ним?
Йохан отгонял от себя воспоминание — подушечки пальцев хранили ощущение гладкости кожи Дагмара.
— Он мёртв, — выпалил Йохан и сразу же весь сжался, ожидая, что его задушат на месте.
«Убийца последует за жертвой».
Но ведь Резугрем ничего не знает! Ничего не знает!
Эрих приподнялся в своём кресле, и лучи закатного солнца легли на его сероватую кожу, сымитировав живой оттенок. Всегда отрешённое, сонное лицо биолога дрогнуло, по нему словно пробежала тень.
Смерть некогда живого будто ненадолго вернула к жизни мертвеца.
— Мои… ваши зомби… случайно убили его, — быстро проговорил Йохан, — в его собственном кабинете… Понимаете, я просто не успел… Но зато теперь-то он уж точно не донесёт на вас в Комитет.
— Он всё ещё там? — глухо буркнул Резугрем, наплевав на жалкие оправдания.
Йохан осёкся, даже заикнулся, но взял себя в руки:
— Наверное, да… Там такая неразбериха, наверняка его не скоро увезут…
Эрих отвернулся, дав понять, что аудиенция окончена, и Йохан поспешил ретироваться.
Эрих дождался, пока за ним закроется тяжёлая скрипучая дверь, а потом встал и решительно зашагал к выходу.
В холле его окликнул Лорэлай, рядом с которым переминался с ноги на ногу Джейк — наверное, опять куда-то собрались. Может быть даже на охоту. Мальчишка машинально юркнул за спину своего покровителя.
— Ты куда это? — спросил Лорэлай без особого интереса, а потом хохотнул. — Лично проверить остался ли кто живой в «Танатосе»?
— Нет, — ответил Эрих, — живые мне не нужны.
Он хлопнул дверью, и Лорэлай только пожал плечами и вернулся к Джейку. Он присмотрел мальчику модную кожаную бандану, призванную скрыть отсутствие волос, и теперь помогал ему завязывать её.
Эрих же через пару минут сидел за рулём своего автомобиля — дорогого, но скорее качественного и добротного, чем шикарного. Ему была важна прежде всего функциональность. И скорость.
Быстрее, быстрее, пока Дагмара не упаковали в чёрный непрозрачный мешок и не увезли.
Новость о штурме «Танатоса» заставила Мегаполис бурлить. По улицам витали сплетни и слухи. На несколько кварталов протянулись пробки на дорогах. Тут и там собирались толпы народу. Казалось, весь Мегаполис решил полюбоваться на поле битвы.
Эриху пришлось выбраться из машины и идти пешком. Но его не замечали. Тень из мира теней.
«Танатос» был оцеплен, в радиусе ста метров от здания корпорации выставлены кордоны полиции. От синих форм, эмблем и мигалок рябило в глазах. Эрих отметил, что никто из зевак не решается приблизиться — всё вокруг завалено окровавленными телами — вперемешку «простолюдины», эвтанаторы и солдаты в бесполезных бронежилетах.
Эрих поднял полосатую жёлто-чёрную, как брюхо осы, ленту и прошёл на запрещённую территорию.
— Извините, сюда нельзя, — какой-то рослый юнец в массивном бронежилете и в каске попытался остановить его, но Эрих вскинул на него глаза и проговорил:
— Мне — можно. Я Эрих Резугрем.
Парень замер и отступил. Возможно, узнал это лицо — всё-таки, пару раз Эрих попал на обложки журналов, а может быть, просто испугался и растерялся. Какой-то офицер подошёл к оплошавшему подчинённому, но тот прошептал что-то, чуть громче произнеся фамилию Эриха, и офицер отступил тоже.
Скорее наверх. К Дагмару. Пока его не увезли.
Кругом слоняются полицейские (как всегда вовремя! — ядовито усмехались люди), врачи, и ещё бог весть кто. Эрих шёл мимо них всех, не привлекая внимания. Он был спокоен и хладнокровен. Дагмар мёртв. Так что ж? Это поправимо. И пусть он замышлял нечто против него, умершим ведь прощают грехи, и Эрих не держал зла на друга. Теперь пора вспомнить о том, что дружба всегда выше мелочных склок.
Эрих улыбался.
Когда биолог вышел из лифта, ему навстречу снова шагнули полицейские, протягивая руки и заявляя что-то о запретной территории. Но, узнав, отступали от него в стороны, как от чумного.
Эрих перешагнул порог кабинета Дагмара. Здесь, словно личинки в трупе, копошились санитары в форменных белых комбинезонах, сновали туда-сюда полицейские, следователи, и ещё множество людей. Эрих скривился — зачем фотографировать труп Дагмара? Ах, да, конечно! «Место происшествия»! Вы что, собираетесь всё это расследовать? Ведь всё ясно — просто взбунтовалась чернь. Судить за убийство главы корпорации некого — все нападавшие погибли. Хм. Да. Погибли. Ещё до бунта.
Эрих переступал скорчившиеся трупы с некоторой брезгливостью — терпеть не мог подобной халтуры.
Вдруг его взгляд упал на распластавшихся по полу Фобоса и Аида. Судя по всему, зомби Йохана пытались растерзать их на куски, но лишь разорвали виниловую униформу и сломали несколько костей. Ничего страшного, поправимо. Они не шевелятся только потому, что мёртв их Хозяин. Им нет смысла функционировать.
Эрих решил починить этих двоих. В память о Дагмаре — ведь это был его подарок другу. Эрих умертвил близнецов Фредерика и Айка собственноручно (Айк даже плакал и сопротивлялся до последнего, и на него пришлось потратить две смертельные инъекции), он же выкупил их за неплохие деньги у торговцев живым товаром. При жизни близнецы не служили в Свободном Легионе, как большинство зомби «Танатоса», а промышляли делишками потемнее, за что и поплатились. Но материалом они послужили великолепным, просто замечательным. Эрих сам дал им посмертные имена — Фобос и Аид, и подарил Дагмару отличных телохранителей, которые исполняли свои функции безупречно.
До сего дня.
Эрих чуть наклонился к Дагмару, распугав нескольких санитаров. Они отошли на почтительное расстояние, словно предоставляя Эриху возможность попрощаться с другом. Он смотрел на Дагмара без печали и боли, с лёгкой улыбкой на губах, потом погладил его по щеке. Глянул на рану. М-да. Работы будет много, залатать такое безобразие без следа непросто.
Но до чего прекрасен сам Дагмар… Смерть, словно святая вода, смыла с него прижизненную суетливость и налёт неискренности, свойственный бизнесменам, и драгоценным даром принесла покой.
Эрих ощутил дрожь, похожую на возбуждение — не сексуальное, но сродни вдохновению художника перед созданием шедевра.
Да… Скоро Эрих удалит всё телесное.
Оставит чистоту.
Он взял Дагмара на руки и поднялся. К нему тут же подскочило несколько представителей закона.
— Господин Резугрем, вы не должны…
— Почему же? — хрипло проговорил он, чуть прищурившись. — Я имею право на имущество и продукцию корпорации «Танатос» на основании соучредительства. У господина Краузэ нет родных и близких, кроме меня. Думаю, так или иначе мне пришлось бы заниматься вопросами, связанными с его смертью, не так ли?
Полицейские молчали. Они смутно догадывались, какая участь может ожидать главу «Танатоса». И от этих догадок становилось жутко.
Эрих обвёл взглядом всех присутствующих в кабинете, заставляя некоторых даже слегка пятиться, и проследовал к выходу.
* * *Он проснулся быстро и легко, как никогда не просыпался от назойливого звона будильника.
Сфокусировав взгляд, он разглядел над собой лампы, разливавшие по помещению бело-голубое свечение.
— Где я…
Попытался сесть. Потрясающе, как же отлично он выспался! И ничего не болит, даже застарелый остеохондроз отступил.
— Ох, и что только произошло? — вздохнул он, потирая ладонью шею.
— Ничего страшного, Даг, — раздался вдруг совсем рядом голос Эриха.
Дагмар резко повернулся к нему. Его друг сидел в углу на низеньком стульчике с хромированными ножками, и улыбался. Дагмар ощутил нехорошее предчувствие. Это помещение… Кафель, стеклянные стеллажи, какие-то странные на вид приборы, «адские машины» с множеством кнопок и чёрных дисплеев. А сам он, как оказалось, сидит на прозекторском столе. Прикрытый прорезиненной простынёй.
— Что со мной случилось?! — вскричал Дагмар и вдруг осёкся — голос у него был сильно осипшим и очень тихим.
— Всего-навсего смерть, — спокойно ответил Эрих. — Это не страшно.
Он говорил, как отец, который успокаивает сына после проигранной школьной драки.
Дагмар дёрнулся. Ремни на бёдрах и щиколотках удержали его от падения с прозекторского стола, но не от беззвучной, бесслёзной истерики. Дагмара трясло, и в то же время он понимал, что телесное проявление — всего лишь память тела.
Которое не чувствовало ничего. Ни холода лабораторий, ни голода или жажды, ни боли, ни биения сердца.
Будто каждый нерв обмотали толстым слоем ваты или заперли в одиночную камеру без права контакта с внешним миром.
