Сергей Малицкий - Блокада
— А потом прошло и то, и другое, — заметил Рени-Ка. — А однажды пройдем и мы. Светлые, конечно, долго живут, но не вечно.
— Да какие вы светлые! — скривился Кобба. — Чего в вас светлого?
— Растений нет, — заметил Пустой, — Деревьев очень мало, и все какие-то больные. Почти нет травы. Только колючки. А между тем здесь сыро. Непонятно.
— Не растет, — пожала плечами Лента. — Не хочет.
— Тут и человеку плохо, — добавила Яни-Ра, — Больше недели никто не выдерживал. До обморока. Не сразу чувствуется. Как будто постоянное ощущение тревоги.
— Как рана, — проговорил Коркин, поднимая голову и осматривая тяжелые серебристые платформы со скатами, — Когда в степи засуха и вода уходит из колодца, иногда степняки пьют кровь коров. Живых коров. Немного можно: корова без воды неделю может. Травой только правильной нужно залепить. На ранке кожа тоненькая образуется — видно, как кровь по жилке бежит, страшно смотреть, тревожно.
— Пошли, — выдернул из креплений стальную лестницу Рени-Ка. — Наверху вода. И еда есть. Концентраты, но все равно. Аварийный запас. Давно мы тут не были.
Филя поднялся на платформу вторым. Подал руку Ярке, подмигнул Коркину и пошел за Рени-Ка к серебристым, покрытым грязными потеками боксам.
— Вот, — показал светлый, — Это блок питания. Световоды. Трансляторы. Компрессоры. Все работает, но вхолостую. Не пробиться. Это… Это было как тоннель в горе. По тоннелю ездили машины. Тоннель рухнул — машины бесполезны.
— Где вода? — спросил Филя.
— Держи. — Рени-Ка бросил мальчишке блокиратор. — Вон в том боксе. Возьми пару баллонов. Слева — медицинские наборы. Тоже возьми один. Да! Внизу в пластике рабочая одежда. Комплекты. Белье, комбинезоны, куртки, шапки, ботинки. Возьми один, а то босиком скоро пойдешь. Твой размер — четыре «а».
— А мой какой? — тут же заорал Рашпик.
Рени-Ка только махнул рукой.
Яни-Ра молча стояла посредине платформы, словно сию секунду должна была исчезнуть, улететь, уйти. Филя притопнул новыми башмаками, поправил на плечах мешок.
— Куда теперь?
— Ждем команды, — пробурчал Рашпик, потуже завязывая мешок, — Вот ведь, не завяжешь толком! Если бы не этот резак…
— Да, — кивнул Пустой, поднимаясь на платформу, — Не все понятно, но техника интересная.
— Украдено, — проворчал Кобба, сидевший на бухте световода, — Все или почти все украдено у аху.
— Это уже не суть важно, — ответил Пустой.
— Куда теперь? — напряженно проговорила Яни-Ра.
— Осмотрим терминал аху, — сказал Пустой, — потом пойдем к Бирту.
— К Бирту? — удивился Филя.
Никакой крепости правее терминала аху не было. Те же самые развалины, что заполняли все пространство внутри девятой пленки, лежали и в центре. Только дорога, расчищенная от покореженных ферм аху, обрывалась там же, словно была брошена на полпути.
— Пошли, — безжизненно прошептала Яни-Ра.
Развалины были не так уж и скучны. Филя, вертя головой во все стороны, заметил немало интересного. Или светлые были не слишком аккуратны, или кто-то побывал здесь уже после их ухода, но набить мешок отличным проводом, световодами, датчиками и крепежом не составило бы труда. Судя по всему, Ярка была такого же мнения, потому что крутила головой с тем же усердием. Зато Рашпик вовсе не обращал внимания ни на что, только шпынял новыми ботинками попадающие под ноги болты и приговаривал, что есть покупатель — есть цена, нет покупателя — нет цены. Может, и купил бы у него все эти железки маленький механик, да только денег у него или нет, или маленькие.
Полузасыпанная мусором, в каменных берегах журчала речушка. Филя даже наклонился посмотреть — не мелькнет ли рыбка среди валунов, но Лента щелкнула его по затылку и прошептала на ухо:
— Не расслабляйся, Филимон. Мне Кобба не нравится.
— Я не Филимон, я — Филипп, — взвился было мальчишка, но тут же осекся. Вышагивающий впереди Кобба был слишком напряжен. Исчезла недавняя легкость, он шел так, словно нес на плече не пулемет, а бревно.
Терминал аху ничем не напоминал терминала светлых. Ажурные фермы, удерживающие на высоте двух локтей от земли длинную и узкую платформу, покрывала ржавчина. От едва ощутимого ветерка поскрипывали провисшие цепи. Никаких боксов не было и в помине. По углам площадки стояли четыре столба, из которых торчали оборванные световоды. Кобба сбросил с плеча пулемет, прислонил его к покосившемуся железному ящику без дверцы, похожему на разоренное пчелиное гнездо, медленно обошел терминал, погладил столбы, цепи, ловко подтянулся и сел на край платформы. Рук, цокая, запрыгал у него под ногами.
— Послушай, — начал ковыряться во рту Рашпик. — Ты не обижайся, Кобба, но тут и вправду все украли. Ничего не осталось. Ну почти ничего. Только мне кажется, что украденного у светлых нет. Это еще кто-то сделал. Мало ли!
— Ты ничего не понимаешь, — гордо выпрямился отшельник. — Только неумелые гордецы тащат в чужой мир технику и оборудование. Между тем для путешествия на Разгон достаточно было отражателя! А все оборудование отлично себя чувствовало и в Киссате. Вот и ответь: кто занимался исследованиями, а кто собирался покорить четырехмирие?
Пустой подошел к Ленте, наблюдавшей за Коббой, посмотрел на пулемет, стоявший у ящика, похлопал по плечу Филю:
— И в самом деле, парень. Присматривай за Коббой. Что-то он мне в последнее время не нравится. Хотя что он тут может сделать? Яни-Ра, — Пустой обернулся к светлой, — ты говоришь, что путешествия на Жагат стали более невозможны?
— Да, — кивнула светлая, по лицу которой и в самом деле разлилась бледность. — И с каждым годом эта невозможность только упрочняется. Но твой отец не знал этих ограничений. Думаю, что не знал.
Пустой помолчал, отвел взгляд и коротко бросил:
— Я — не он.
Добавил после томительной паузы:
— А что с Киссатом?
— Теоретически проникновения еще возможны, хотя и их возможности сокращаются и уже теперь требуют для заброса огромной энергии. Нет никакого смысла платить такую цену. Куда можно кататься на лошадке, которая кушает золотое сено? Да и этот их отражатель… не работает. Хотя наших блокираторов, я вижу, уже нет. Но и без них никто не сможет это запустить.
— Все, что однажды работало, может заработать вновь, — задумался Пустой, — Интересно, что тут мог делать тот человек, которого я видел?
Глава 47
Десятую пленку Коркин разглядел только тогда, когда до нее оставался один шаг. Вот только что впереди лежали развалины, торчала арматура, развевались на ветру обрывки мягкого пластика — и все пропало. Перед глазами все поплыло.
Коркин сделал шаг назад, посмотрел на Пустого. Маленький отряд, включая светлых, замер у границы четкости и тумана, как и скорняк.
— Она непрозрачная, — пробормотал Коркин.
— Я сказала, что она невидимая, — поправила скорняка Яни-Ра.
— Но я ее вижу, — не понял скорняк, — Вот, — он сделал шаг вперед, — вижу, вот, — вновь шагнул назад, — не вижу. Что это за пленка?
— Это твоя пленка, Коркин, — ответил Рени-Ка и наклонился, оперся руками о твердое, — Видишь? Я не могу пройти. Посмотри на свои ноги.
Коркин скосил взгляд. Сапоги, порты до колен тоже обратились в туманное месиво, которое стекало на камень и соединялось с пленкой.
— Пленка пропускает по одному. И становится прочнее с каждым годом. Мутнеет, словно сопротивляется чему-то. Когда я был последний раз, то, шагнув вперед, видел Бирту, а теперь только туман. Тебя она выбрала первым. Пока ты не пройдешь, не пройдет никто.
— Моя бабка, — Коркин покосился на спутников, — всегда говорила: если нельзя что-то объяснить простыми словами, это самое что-то — или полная чушь, или выдумка. И почему вы все смотрите на меня? Ярка, иди сюда.
— Нет, — поймала недотрогу за руку Яни-Ра. — Ее не пропустит. Не мучь девчонку, снаружи никто не останется. Но очередности никто не знает. Ты — первый.
— Мы все сошли с ума, — смахнул со лба пот Коркин. — Вы считаете, что она думает? Она думает как человек? Она выбирает? Что меня ждет там?
— Каждого ждет что-то свое, — ответила Яни-Ра, — Меня, к примеру, окатила звериная ненависть.
— Ну это я переживу, — пробормотал Коркин, не сводя глаз с Ярки. — Пусть ненавидит — лишь бы не прикусывала.
— Не трусь, Яр, — сказали губы недотроги, и Коркин шагнул.
Над ним смеялись. Он не слышал хохота, не слышал никаких звуков, но чувствовал смех. И это не был смех человека — это был просто смех. Издевательский, презрительный, уничтожающий хохот. В памяти сразу всплыло давнее: «Хорошо стоишь. Прощу. Уши и нос резать не буду. Освежевывать не буду. Просто убью».
Он вывалился из пленки, словно получил пинок пониже спины. И сразу потянулся рукавом к лицу, чтобы вытереть плевки, которые должны были стекать со лба, с глаз, со щек. Но лицо оказалось сухим.
