Олег Дивов - Призрачный мир: сборник фантастики
Король подхватил Фога под руку и повлек к дверям во внутренние покои. Чтобы не заставлять Величество тянуться, Фог согнулся и шел, смешно семеня. Было похоже, что королю нравится такой балаган. «Ничего, — думал Фог, — ничего! Ты только закури!»
Едва стих шум зала приемов, Хоббитан отпустил Фога.
— Извини, мастер, — улыбнулся он, — на публике я немного самодур и фанфарон. Надо соответствовать. Не против, если я сниму эти тяжелые сапоги? Ненавижу сапоги, но… Положение обязывает.
— Конечно, Ваше Величество, — удивился Фог, — я нисколько не против.
— Вот и славно, — сказал Хоббитан, упал в кресло и блаженно вытянул мохнатые ноги. — У меня есть отличный табак, прошлого урожая. Редко рождается такой хороший табак, редко. Но я король, я могу себе позволить?
Он прищурился, набил подарочную трубку и вскоре окутался клубами дыма.
«Как это будет?» — подумал Фог.
— Кстати, мастер, — сказал король, — открой-ка во-он тот шкафчик!
Фог распахнул створки. На узорчатых полках в несколько рядов лежали трубки самых разных форм и размеров.
— Ваше Величество? — спросил Фог, оборачиваясь.
— Твой предшественник, мастер Дувал, — сказал король, — тот, что сделал крайнюю слева трубку на второй полке, да-да, с гнутым чубуком! Так вот, он тоже очень забавно пучил глаза. Все ждал, когда я начну биться в судорогах. Это было двадцать лет назад, я был молод, и Клеон…
У Фога оборвалось в груди.
— Да, милый мой, — продолжал король, — Клеон — на редкость непоседливый эльф. У него шило в одном месте. Он надоедал еще моему прадеду, Хоббитану Восьмому. Но он чрезвычайно полезен, хотя и не знает об этом. Клеон удобный, убежденный провокатор, мастер Фог.
Король мелко засмеялся.
— Я не понимаю, Ваше Величество, — сказал Фог непослушными губами.
— Глупости, Фог, — жестко сказал венценосный хоббит. — Объясни мне почему. Почему так ненавистно вам единое королевство? Столетия мира и процветания, мастер… Чем вы недовольны?
— Свобода… — тихо ответил Фог.
— Вы жертвуете самым лучшим! Триста лет вы отдаете свои святыни… Не велика ли плата? И для чего?! Уничтожить большой общий дом, разбежаться по углам и чердакам и грызться, грызться за власть! Рвать в клочья бывших соратников, залить страну кровью… Как там у вас… — Король встал, отставил шутовски ногу и продекламировал:
— Кровью из тела, в котором любовь
Юношу сделала мужем,
Стали священной искусный резец
Пусть утолит свою жажду.
В роще сакральной пусть древо падет,
Став совершенным оружьем,
Что создают из древесных сердец,
Чтобы убить лишь однажды.
— И прочие благоглупости о боевом братстве, цветущем папоротнике и священном вкладе, не помню уже…
— Так это ваша затея! — Фог схватился за голову.
— У Хоббитана Второго был могучий государственный ум, — подмигнул король. — Посуди сам. Смутьяны при деле, творят заговоры и не отвлекаются на мелочи вроде мятежей. Все меньше в королевстве волшебных предметов и мест, которые могут поколебать власть Хоббитанов…
— Дубовая роща… — застонал Фог.
— Да! — обрадовался король. — Вы сами убиваете своих богов! Скоро вам не на что будет опереться.
— Я сейчас же, сейчас же, — Фогу не хватало воздуха, — расскажу все остальным! Это надо прекратить!
— Иди-иди, — сказал с издевкой король, — шпионы Клеона уже донесли ему, как ты долго шептал мне что-то на ухо и я милостиво подарил тебе кошелек с золотом. Клеон уверен в измене, ты не доживешь до вечера. А завтра, — король дурашливо нахмурился и надул щеки, как ярмарочный прорицатель, — завтра вы все забудете, об этом позаботятся мои придворные маги, и начнете сначала. Робкий поиск союзников, первые встречи давних врагов, тайные общества, ожесточенные споры, древний фолиант, случайно попавший в руки Клеона, ничего нового…
Хоббитан Одиннадцатый разглагольствовал, размахивая новой трубкой. «Он маленький, слабый старичок, — подумал Фог, — один удар… и все! Пророчество исполнено! Тиран убит!»
Он рванулся к королю и упал, заливая кровью узорчатый пол. В его глазнице дрожала стрела.
— Вот так всегда, — недовольно сказал Хоббитан, — никакого разнообразия. Ничему они не учатся… А еще я хотел дудочку!
Александр Ройфе
Сделано в Гиперборее
В тронной зале повисла мертвая тишина. Бояре в высоких горлатных шапках перестали трясти бородищами, перешептываясь с соседями; большинство взирали на государя с тем же выражением тоскливой обреченности, какое можно встретить на лицах тех, кто сильно скорбит зубами и спешит на прием к доктору. Царь Василий Шестой, статный и ладный, с густыми бакенбардами и молодецки подкрученными усами, казалось, единственный не утратил самообладания. По-прежнему улыбаясь, он повернулся к думскому дьяку Михайле Козырю, который только что доложил высокому собранию о положении дел на рубежах державы.
— Итак, Михайла, сеча неизбежна? — Голос царя вспорол тишину, словно сабля.
— Точно так, надежа государь. Соглядатаи — люди верные, да и платим мы им немало. А чтобы промашки не дать, завсегда проверяем их донесения. Один узнал — так и другой узнай! Тогда вера крепкая будет. А сейчас все твердят в один голос: король польский твердо решил Москву воевать, а султан османский на Царицын идти собирается. С двумя хищниками за раз биться придется…
— А ты что скажешь, Глеб Иваныч? — Василий отыскал взглядом боярина Шуйского, главу ратного приказа. — Не пора ли ополчение собирать? Или готовы твои молодцы с обеими напастями сладить?
Шуйский, громадный, похожий на медведя и обликом, и разговором, шумно поднялся со скамьи.
— Животы положим, ясный перец. Да животов тех, сам знаешь, не много еси. Это под поляками пол-Европы. Это османы дошли до Бомбея. Не будет ополчения — не удержим мы ни Москвы, ни Царицына. Ну а ежели будет — тогда, Бог даст, выдюжим…
— Должны выдюжить! — В глазах царя сверкала холодная ярость. — Сегодня у нас два города откусят — завтра всей Руси пропадать?! А без Руси мы-то с вами кому нужны и зачем? — Он оглядел тронную залу. — Негоже терять время, бояре. Каждый знает, что ему делать. Езжайте на места, ставьте народ под ружье. В церквах и монастырях пусть денно и нощно о победе молятся. Ну, что сидите?
Захлопали отодвигаемые скамейки, зашуршали кафтаны. Толпа бородачей устремилась к парадным дверям, украшенным прихотливой резьбой: высшей знати Русского государства настало время исполнить свой долг. Последним шел седой как лунь человек в собольей шубе. У самого выхода его настиг окрик:
— Не торопись, Фрол Тимофеевич! Нам с тобой кое-что обдумать нужно.
Седой обернулся; на его породистом лице не было ни тени удивления.
— Конечно, государь. Однако позволь сначала переодеться. Носить шубу в доме с паровым отоплением весьма утомительно…
Когда эти двое встретились в личных покоях Василия Шестого полчаса спустя, на них уже не было ни мехов, ни кафтанов. Оба были одеты в просторные и удобные сюртуки. Князь Фрол Тимофеевич Ромодановский, стоявший во главе тайного приказа, по мановению руки государя опустился в пышное кресло. А Василий сразу приступил к главному:
— Что скажешь, князь, о нашем посольстве в Американские Штаты? Веришь ли их президенту Линкольну? Сдержит ли слово, пришлет ли подмогу?
— Мыслю, слово сдержит, подмогу пришлет. Он, по-моему, человек Божий. Любая неправда гнетет его. Да и на пользу американцам поражение шляхтичей. Ведь тогда и англичане вздохнут спокойнее, а они с американцами теперь — друзья первейшие…
— Ну, помогай нам всем Господь! Лишь бы про черепановскую придумку враги не разнюхали. Куда братьев-то спрятал?
— Ефим с Мироном сейчас в монастыре одном удаленном. На Соловецких островах. Там, в гавани, и доделывают свой шедевр… Да ты не тревожься, батюшка: на Соловки чужакам хода нет…
Уже через час Ромодановский вышел на крыльцо царского дворца. К сановнику тут же подкатили самобеглые сани; рулевой, мрачный малый с широченными плечами, распахнул дверцу, помог залезть на заднее сиденье. Сани выехали за ворота и понеслись по прямому, как луч, Двинскому проспекту — главной улице стольного города Архангельска. С обеих сторон гордо высились бревенчатые дома дворян, а впереди, там, где находилось здание тайного приказа, прямо над горизонтом висело большое красное солнце.
* * *Опера Моцарта «Волшебная флейта» шла в Царском театре третий вечер подряд, и третий вечер подряд в собственной ложе внимал чудесной музыке Михайла Козырь. Думский дьяк по праву считал себя меломаном; впрочем, сплетники поговаривали, что пуще мелодий его привлекают артистки, многие из которых, следуя польской моде, отважно обнажали руки и шею — довольно безрассудный поступок для столичного климата. Собственно говоря, Михайла и не стал бы опровергать сплетников, поскольку одна из артисток — божественная мадемуазель Мими, певшая в «Волшебной флейте» Владычицу Ночи, — совершенно определенно не оставляла его равнодушным. Уроженка Парижа, Мими была ангажирована Царским театром Архангельска на два месяца, и срок этот уже почти закончился. Сие обстоятельство беспредельно огорчало всех русских ценителей музыки, и прежде прочих — Михайлу Козыря.
