Даниэль Дакар - Игра королей
— Ты употребила слово «мы». Впервые, если мне не изменяет память. А теперь сделай одолжение, объясни мне, дураку, почему это МЫ не можем пожениться.
Мария вдохнула. Выдохнула. И заговорила. И чем дольше Константин слушал, тем сильнее было желание провести рукой по волосам на предмет проверить, не встали ли они дыбом.
— Знаешь, я надеялась, что теперь мое происхождение и пустопорожние сплетни не будут иметь большого значения. Ошиблась, похоже. Как выяснилось не далее как несколько часов назад, я могу быть капитаном первого ранга. Могу быть андреевским кавалером. Могу быть твоим личным помощником и даже некоторым образом поспособствовать спасению твоей жизни. Но когда речь заходит о браке, тут же выясняется, что я байстрючка с неподобающей репутацией и даже оставаться при дворе мне не следует, — подвела итог Мария.
— Стоп, — сказал Константин. — Стоп. Еще раз. Ты отказываешь мне не потому, что я плох для тебя, а потому, что, по мнению Демидова, ты плоха для меня?
— Я отказываю тебе потому, что глава Государственного Совета полон решимости поставить вопрос о том, достоин ли короны император, выбравший в жены такую, как я. Тебе не хуже моего известно, что весной за тебя голосовали далеко не все. Если Демидов осуществит свою угрозу — а настроен он весьма непреклонно, — неизвестно, как повернется дело. Ты нужен Империи, Костя, ей нужен именно ты, и я не вправе…
Великий князь накрыл кончиками пальцев губы женщины, заставляя ее замолчать.
— Не вправе, значит… я знал, что Демидов ловкач, но не знал, что настолько. Честь и верность долгу — единственные крючки, на которые тебя можно поймать. И он поймал. Он поймал, а ты — поймалась.
— Костя?!
— Все просто. Давай рассмотрим гипотетическую ситуацию. Предположим, мы объявляем о помолвке. В воскресенье, нечего тянуть. Как по заказу, в понедельник внеочередное заседание Государственного Совета, первое после коронации. И что же, по-твоему, произойдет?
— Как — что? — окрысилась Мария. — Князь Демидов встанет и задаст столь волнующий его вопрос…
— Правящему императору? Хотел бы я на это посмотреть… — ухмыльнулся Константин. Его распирал с трудом сдерживаемый смех, но собеседница напряженно сжала губы, и он тут же посерьезнел. — Извини. Видишь ли, я так давно тебя знаю и так долго с тобой работаю, что все время забываю о твоем происхождении. Конкретно — о том, что ты выросла при… м-м-м… демократии. А эта форма правления предполагает, хотя бы в теории, что у правителя по отношению к населению прав куда меньше, чем у населения — по отношению к правителю. И любой говорун может спросить первое лицо государства о том, чем не посмеет интересоваться у соседа. Но — допустим: князь встает и задает вопрос. Что дальше?
— А дальше, — Мария изо всех сил старалась говорить отстраненно, но горечь все-таки пробивалась сквозь подчеркнуто невозмутимый тон, — мое имя — и, кстати, твое! — начинают полоскать на всех углах. На свет божий опять вылезает история с гибелью Никиты; какая-нибудь дура всенепременно выступит по поводу того, что ни один из моих детей не похож на покойного мужа… и понеслась душа в рай, а ноги в инквизицию.
Великий князь сокрушенно покачал головой. Нет, ну надо же! Она действительно боится такого варианта… и все это время боялась. И носила в себе. Ну и выдержка, черт побери. А он-то хорош! Давно знает… долго работает… а такую простую вещь сообразить…
— Ты заблуждаешься. Как только Демидов договорит, немедленно встанет генерал Зарецкий. На секундочку — глава Службы безопасности. Встанет, и предельно вежливо поинтересуется (от имени своего тестя и от себя лично), что не так с происхождением его супруги, в девичестве Сазоновой, и его племянницы — в девичестве Сазоновой же. Причем заметь: все без исключения дворяне Империи будут солидарны с ним в этом интересе. Князь Демидов начнет судорожно подыскивать аргументы, но не преуспеет. Не потому даже, что этих аргументов не может быть по определению. Просто вслед за генералом Зарецким поднимется Александр Григорян, и от имени всех андреевских кавалеров — и от себя лично! — осведомится, чем не угодила князю их сестра по ордену. Демидов попытается переключиться на него, но тут вскочит адмирал Кривошеев, не далее как месяц назад вошедший в состав Совета. Вскочит, и — боюсь, не слишком корректно — спросит (от имени всех офицеров флота и от себя лично, ты понимаешь!), с каких это пор один из лучших на его памяти командиров корабля недостойна чего бы то ни было.
— Думаешь? — сощурилась Мария.
На щеках ее, как с удовольствием отметил Константин, заиграл легкий румянец, а губы тронула улыбка с заметным оттенком удовольствия.
— Знаю. Маруся, Демидова с его бреднями о чистоте крови и благородстве происхождения — он и на отца хотел наехать перед вторым браком, да нарвался сначала на меня, чем все и кончилось — ты можешь смело не принимать в расчет. Не посмеет. А посмеет — утонет. И прекрасно это понимает, не дурак же, в самом-то деле.
Великий князь помолчал. Ему очень хотелось взять Марию за руку, а еще лучше — вытащить из кресла, усадить на колени, прижать к себе… но он хотел, чтобы свое решение она приняла осознанно.
— И тут мы подходим к самому главному вопросу. Тому вопросу, ответ на который действительно имеет значение. Я приму твой отказ. Да, приму. Но только в одном-единственном случае: если ты, здесь и сейчас, ответишь на этот вопрос отрицательно. Простой вопрос. Маруся, ты меня любишь?
Растерялась. Вот черт…
— Я… я не знаю, Костя. Не уверена, что понимаю смысл этого слова применительно к мужчине и женщине. Мало читала, наверное. Русские классики на эту тему писали много, но я…
— Все просто, — повторил Константин. Неожиданно пришедшее ощущение близкой победы окрыляло его, и нужные слова нашлись сами собой. — Вот смотри. Мы с тобой молоды, нам обоим нет еще и пятидесяти. Если не покушение, не несчастный случай, не скоротечная неизлечимая болезнь — у нас впереди еще лет сто. Целый век, если разобраться. Как ты хочешь прожить этот век? Со мной или без меня?
— С тобой, — она не колебалась ни секунды.
— Значит, любишь. Так что?
Мария вдохнула. Выдохнула. И протянула ему правую руку с пальцами, раздвинутыми таким образом, чтобы безымянный был отдельно от остальных.
Эпилог
2581 год, октябрь.
Наблюдательная станция концерна «Мамонтов».
Начало церемонии затягивалось. По вполне — а может быть, и недостаточно — банальной причине. Главные действующие лица (мужчина и женщина в форме, он в армейской, она во флотской) никак не могли прийти к общему знаменателю.
— Ну не перстень же тебе дарить по случаю рождения Алексея Константиновича, — негромко проговорил мужчина. — То есть, разумеется, я мог бы и перстень, но у тебя их и так хватает. И, насколько я тебя знаю, корабли ты ценишь больше, чем побрякушки.
— Все так, — кивнула женщина. — Вот только…
— Что?
— Уж больно несчастливая история у имени, которое ты выбрал.
— Да ладно! — с деланым легкомыслием отмахнулся мужчина. — Прошло уже больше шестисот лет, и кроме того, твоя удача перекроет любую несчастливую историю. Кстати, в Адмиралтействе со мной согласны. Или ты суеверна?
Женщина помедлила, окидывая взглядом просторный зал, битком набитый народом. На огромных экранах царила гигантская бронированная туша новехонького корабля. Правда, не на всех. Три или четыре занимало что-то вроде колоссальной объемной снежинки.
Миссия к Смарагду завершилась успешно. Раса верран, впечатленная упорством расы людей, пошла-таки на контакт. И теперь досточтимый посол Н'Дар'Т'Лин'Кре наблюдал за происходящим с борта собственного корабля. Присутствовать в зале ему мешали слишком высокая гравитация и ядовитый кислород. Конечно, защитный скафандр имел место быть, но к чему такие сложности? Тем более что снаружи все видно гораздо лучше.
Она снова перевела взгляд на тот корабль, ради которого все они собрались сегодня в этом зале. А ведь красавец получился, не зря Рори павлином расхаживает! Правда, имя… Ладно, спорить сейчас не время, люди ждут. И не только здесь. Не ровен час — Лешка проснется, вот тут-то весело станет всем и сразу. Да и муж, скорее всего, прав: шестьсот с гаком лет — срок немалый. И если уж даже Адмиралтейство согласилось… не может же она показать себя суеверной курицей?!
— А, — залихватски махнула рукой женщина, — давай!
Мужчина подал знак, оркестр взорвался тушем и замолк. В торжественной тишине были произнесены все положенные слова. Две пары рук одновременно легли на пульт. Картинка на экранах отдалилась. Стали видны манипуляторы с зажатой в них гигантской (в три человеческих роста!), но крохотной на фоне корабля бутылью шампанского. Миг — и она разлетелась о носовую надстройку. Нервное перемигивание маневровых двигателей сменилось ровным свечением, ослепительно полыхнули маршевые дюзы.
