Дмитрий Манасыпов - Степь
- Хочу. Почему Алая королева, если красного нет совсем?
- Почему Алая?.. – она поставила чашку на стол. – Смотри.
Страх пришел запоздало, когда фиолетовый вихрь взметнулся, и он не успел даже дернуться, и улетели в сторону тонкие кожаные перчатки. А черные длинные ногти-когти оказались прямо у его лица, и теперь, по-настоящему, вошли в кожу, проколов ее самыми кончиками-иглами.
Енот застыл и увидел…
Деревенька стояла себе лет уже двадцать. Даже старики успели появиться, из тех, кто сам мало что может сделать. Но таких в ней ясное дело, было очень мало. Ни время, ни место, все не то. Да, куда спокойнее, чем у соседей в Степи, там, говорили некоторые, так совсем плохо. Крестьянские общины и фермы только у городов, чтобы удрать за стены, если что случится. А у них тут, у Камня, тишь-гладь да божья благодать. Редко кто найдет деревню, спрятавшуюся в лесах. Да и те разрослись так, что пойди в них отыщи кого-то, кто не хочет, чтобы его нашли.
А мелкого сынка старого Дрозда сейчас искали. А он совсем не хотел, чтобы нашли. Найдут, так выпорют, как пить дать. И за дело, это мальчишка понимал. Еще бы, не шутка, кокнуть два кувшина свежесдоенного молока. Ну, по дурости, не отнять, не прибавить, а кому от этого легче? Мачеха, как увидела растекающиеся по доскам белые лужи, как заорет, как заорет! Ну, он и сдристнул
Забрался в будку к Медведю, и не вылезал. Делов-то, перебежать через улицу и юркнуть во двор скорняка, где живет самый страшный пес в деревне. А уж кто, кроме хозяина, неделю как уехавшего в город продавать кожи к тому сунется? Да не в жисть никто не посмеет, уж мачеха точно. Только вот… сколь здесь просидишь, в конуре надежного мохнатого друга? Все равно выходить и являться. Но пока было очень страшно, и вылезать до вечера он точно не собирался.
Пса боялась вся деревня, и за дело. Норов у не самого большого кобеля, заросшего густющей шубой тот еще. Заходя к скорняку, деревенские жители долго стучались в высоченные ворота. Да и потом, хотя и рядом хозяин Медведя, жались в сторонку. Бочком-бочком – юрк в дом, и назад таким же способом. Пес был знатный, сильный, злой, не побоялся два раза, еще будучи молодым, выйти на стаю молодых голодных волков. Сам еле выжил, говаривал батька прятавшегося пацана, но волков или душил, или рвал так, что те рады были дать деру.
В третий раз порвали кобелю заднюю лапу так, что больше на выпасах он стал не работник. Думали даже, хотя в эти байки мальчонка и не верил, милосердно того пристрелить, чтобы не мучился. Но пришел скорняк, молча забрал почти дохлого кобеля и выходил. А хозяину старому потом и не подумал отдавать. С тех пор Медведь никого к себе не подпускал. Кроме скорняка и вот, бывает же, соседского ребятёнка.
Тот как попал один раз, совсем маленьким во двор напротив, как добрался до огромного мехового мешка с зубами, так и нашел себе друга. Да такого, что насовсем. А пес все понимал и спокойно в очередной раз подвинулся, пропустив мальчишку в просторную будку, и сам лег почти снаружи, закрыв дырку.
Внутри крепко сколоченного деревянного ящика, оббитого изнутри войлоком, было тепло и уютно. Малец и сам не заметил, как заснул. Проснулся только от громких криков снаружи, ржания и высокого, ушедшего куда-то вверх визга. Пес стоял снаружи и рычал, глядя в сторону улицы. Мальчишка полез наружу, но остановился, испуганно глядя на щелкнувшие перед самым лицом страшенные клыки. Он, было, хотел заплакать от страха, когда по лицу тут же прошелся горячий и мокрый язык. Но выпускать его наружу пес не собирался.
Народ выгоняли на широкую деревенскую улицу ударами кулаков, тяжелых ножен, прикладов и просто камчами. Бабы орали, прижимая к себе детей, пока один из вооруженных, громадный четырехрукий мутант не взял у одной пищащего грудника и не свернул тому голову, совсем как куренку.
- Не заткнетесь, овцы, всех порешу, вот этими руками! – рыкнул, и бабьи вопли как ветром сдуло. – Все, угомонились?
Деревенские тихо гудели, бросали по сторонам испуганные взгляды и жались друг к другу. Понять их сейчас оказалось бы не сложно даже дураку Фофану, помощнику пастуха. Но дурачок, незлобивый крепкий детина вряд ли что смог понять. Кровь, текшая из расколотого ударом боевого топора черепа, уже начала запекаться. Мухи слетались к лежащему посередке между домами Плешачихи и Долота телу, жужжали, садились в красное и липкое. Что глупый здоровяк сделал налетчикам – никто не знал.
Четырехрукий, высившийся над самыми высокими мужиками башней прошелся вдоль толпы. Покачался на каблуках, сплюнул в пыль.
- Стадо человеческое… - подошел к хмурому старосте. – Что, чистый, страшно?
- Страшно, – староста опустил глаза. – Как не страшно-то?
Мутант довольно растянул губы в усмешке и сплюнул. Для разнообразия – прямо на сапог старосты.
- Всех пригнали? – он повернулся к остальным налетчикам, лениво смотревшим на деревенских. – Не слышу!
- Всех. – К нему торопливо подбежал невысокий, похожий на хорька человек. На руках у недомерка с острыми треугольными зубами староста углядел шесть пальцев. – Вон в том дворе совсем пусто, мамой клянусь. А так – все проверили.
- Хорошо… - с ленцой протянул четырехрукий. – Отправь кого-то за госпожой.
Староста вздрогнул, услышав эти слова. Слухи о банде солдат Полуночи, где верховодит баба, ходили давно. Страшные и кровавые слухи. Со стороны ворот, куда опрометью бросился один из напавших на деревню, гулко накатывал топот копыт.
Люди в толпе замерли. Староста, вытягивая шею, всмотрелся в скачущую сюда группу нелюдей. Вздрогнул, понимая, что впереди, одетая в длинный плащ с капюшоном, скачет женщина.
Подлетев к кольцу мутантов, окруживших деревенских, та встала, не став красоваться и поднимать вороного на дыбы. Вытянутый тонкий подбородок и презрительно сжатые губы, единственное, что виднелось из-под капюшона, повернулись вслед движению голову.
- Кто староста?
Он выступил вперед. Коленки предательски тряслись, но дед все-таки поднял голову, стараясь не опускать собственное достоинство сейчас, когда смерть показалась совсем неминуемой. Разве что теплилась надежда на то, что прискакали чтобы обложить деревню данью, наплевав на все более крепчающий на западе Альянс. Но тут же, не успев стать ощутимой, надежда погасла.
- Две недели назад рядом с вашим сраным хутором проходило несколько повозок с моими соплеменниками. – Слова падали вниз, тяжелые, наливающиеся металлом пуль и клинков. – Ты помнишь это, человек?
Надежда пропала совсем, жалобно всхлипнув напоследок. Староста проглотил комок и кивнул.
- Что? – женщина чуть наклонилась с седла, стеком подняла лицо старосты к себе. – Я еще раз спрашиваю – помнишь?
- Да.
- И что вы с ними сделали?
- Убили. Всех убили, госпожа.
Деревенские начали сбиваться в кучку. Несколько мужиков, тех, что поотчаяннее и поудалее, наоборот, незаметно стали пробираться к краю толпы. Силы-то неравны, но попробовать выжить стоило.
- Скоты, глупые скоты. Неужели ты думал, что они шли сами по себе и что за них никто не заступится? – Она выпрямилась в седле. – Убейте всех. Никого не жалеть.
Бабы заорали. Те самые деревенские удальцы, что запоздало поняли – биться надо было раньше, рванули к охранникам. Но… ни у кого и ничего не вышло.
Стрелять напавшие не стали. Ни сразу, во всяком случае, не хотели зацепить друг друга. Убивать, что мутанты, что бывшие биосолдаты были обучены хотя бы и голыми руками.
Женщина в фиолетовом длинном плаще сидела в седле, прямая и неподвижная. Лишь показывала иногда рукой в ту сторону, где что-то шло не так.
Мальчишка в конуре забился в самый угол, зажимая уши, и тихо плакал. Вопли и ор снаружи потихоньку становился все тише. Пока не пропали полностью. А потом калитку все же вышибли.
Медведь не бросился на вошедших. Встал, расставив лапы, и зарычал. Низким горловым басом, говорящим только одно: не подходи.
Но они подошли. Стрелять по псу не стали, красовались, поигрывая длинными клинками. Двое поплатились, чуть позже упав на землю, хрипя разорванными глотками и загребая землю костенеющими пальцами. Только тогда невысокий острозубый тип расстрелял пса. Подошел к конуре, перешагнув через все еще тянувшегося к нему Медведя, заглянул в темноту. Принюхался, втягивая воздух широкими ноздрями.
- Псиной несет, не пойму ничего.
- Да пальни ты туда, Хорь, а лучше так гранату кинь. Только давай мы отойдем.
![Игорь Тихорский - Лунный свет[ Наваждение Вельзевула. "Платье в горошек и лунный свет". Мертвые хоронят своих мертвецов. Почти конец света]](/uploads/posts/books/148509/148509.jpg)