Дмитрий Манасыпов - Дорога стали и надежды
Судно не просто шло вперед – кренясь, оно развивало небывалую до сих пор скорость. Как Зуич умудрялся вести его в полной темноте, Женя не понимала.
Когда она добралась до носа, грохот КПВТ прекратился. Азамат, устало опершись на шипящий паром пулемет, посмотрел на нее.
– Вроде прорвались. Ты как, лейтенант?
– Жива. Точно прорвались?
– Да. Последний недавно ушел на дно.
Она кивнула. Посмотрела на «шипы», те, что остались относительно целыми.
– Пошли, сбросим тела. И вес убавим, и пожрать дадим тем, кто может рядом плавать.
Азамат покопался под настройкой, выудил багор.
– Я тебе разве смогу помочь?
– А? – он повернулся к ней, взглянул на руку. – Ох ты ж, черт, забыл. Иди в каюту, начинай бинты снимать. Сильно болит?
Сильно? Женя выдохнула. Адреналин в крови успокаивался, и ощущала она все намного сильнее. Ноги затряслись, подгибаясь. До каюты, шаркая и держась за все, что попадалось под руку, она добиралась достаточно долго. Как получится встретить девчонку и потом еще добраться до поселка водников? Как выйти до Бугуруслана? Как оказаться в Белебее, казавшемся сейчас мирным и спокойным родным домом? Женя не знала.
Бинты, намокшие от воды и крови, подавались с трудом. Аккуратно снимая первый слой, Уколова пыталась их размотать, стараясь не плакать. Не получалось. Пальцы, прячущиеся под покрасневшей тканью, странно изогнулись. Сможет ли она когда-нибудь восстановиться? Женя всхлипнула, все-таки не выдержав, и разревелась.
Азамат, войдя внутрь, остановился у самого входа. Смотрел на ее трясущиеся плечи, ничего не говорил. Большой таз в его руках густо парил над горячей водой.
– Женя?
– Что?!!
– Пят’як, сама взялась?! Ну, да, надо перебинтовать, и обязательно обработать. Станет еще больнее. Но не сделаем, выйдет хуже.
Она замотала головой, соглашаясь. Протянула руку, трясущуюся, очень ровно и нервно. Сидела, ожидая всепоглощающей боли, и глядела прямо перед собой. Мысли, только что теснившие друг друга, успокоились, спрятались.
– Ты молодец. – Азамат отжал чистую тряпку, вода побежала в таз. – Очень помогла, держалась. Не представляю, смог бы я сам так же себя вести, честно. Выдержать такое на моей памяти смогли не многие. Надо же, из спарки палить с переломанными пальцами…
Вода снова забулькала. Женя хотела сцепить зубы. Но сейчас, в тепле каюты, без десятков голодных рыл за кормой, не могла. Обломки вспыхивали искорками, отдавая по всему лицу. Левая щека изнутри оказалась чуть ли не прокусанной насквозь остатками клыка, торчащими костяными лезвиями вбок.
– Хотя чего только не видел вроде бы. Знаешь, как-то, где мы были… а, точно, мотались летучкой между Стерликом и Давлеканово, порядок наводили. Так ребятки наши отыскали, представляешь, «зилок», такой, старенький вроде, но целый. Законсервированный, что ли. Весь в солидоле и еще какой-то смазке. Еле ее отчистили, пластами так и падала. Густая, воняет, а надо убирать. Ну, так вот, лейтенант, представляешь, какая катавасия то случилась… руку поверни торцом. Слушаешь?
Уколова вздохнула. Да, она слушала. Сидела в тесноте крохотной конуры судна мутантов, подставляя искалеченную руку самому настоящему уголовнику, согласно букве закона Новоуфимки, и слушала его треп. Про какой-то автомобиль, про смазку, про…
– Ну и, представляешь, какое дело-то. Нам тогда оставаться нельзя было долго на одном месте, а тут, нате вам, автомобиль. И, представляешь, прямо один в один как у нас с зениткой в кузове. Ну, ЗУ-23 подняли, обложили мешками с песком… А, ну да, ты знаешь о чем я. Так, пальцы попробуй расслабить, а то помешаешь. Ну, вот, слушай дальше. У нас, значит, старенький «зилок», а тут совсем новый. Только он на газу, все под газ и что делать? Так наш зампотех, не будь дураком, вызывает к себе водил и говорит: ночь времени, заменить все необходимое и перевести машину на бензин. И все, хоть стой, хоть падай. А на улице мороз, градусов под тридцать, в здании места нет, есть только под навесом. И пацаны всю ночь разбирали-собирали, крутили-вертели, хрен к носу прикидывали, но дело сделали. Поверни ладошку, лейтенант, положи, посмотри.
Уколова повернулась к нему, открыв рот. Посмотрела на собственную перебинтованную ладонь, на светлый и чистый бинт, на довольно улыбающегося Азамата.
– Ты все сделал?
– Все. Не стоит говорить спасибо, заслужила.
– Тебе лекарем бы быть, Пуля. – Уколова шмыгнула носом. – Все зубы заговорил.
– Сейчас посмотрю, может травка осталась у Зуича. Запарю, а то, думаю, непросто тебе приходится. Ноют?
Женя коснулась языком одного из обломков, вздохнула. Если бы только ныли…
– Ладно, ты посиди, я сейчас приду.
Когда Пуля вышел, Женя прилегла. Усталость мягко захватывала все сильнее. Появился легкий озноб, и она натянула по самые глаза пахнущее соляром еще одно шерстяное одеяло, когда-то синее, сейчас вытертое и застиранное, но теплое, с еле проглядывающим теперь потешным мишкой. Наверняка детское, бывшее любимым для какого-то малыша.
Чуть согрелась, уже не ощущая тела, начавшего проваливаться в сон. Женя старалась ухватиться за собственные мысли, но не справлялась. Проваливалась все глубже и глубже, летя через воспоминания, что-то непонятное и цветное, не имея никакой возможности справиться с дремой.
Азамат поставил кружку с отваром на столик, подпер с двух сторон стеклянным шаром с искусственным снегом внутри и незаметно отстегнутым «Кедром». Хитрую конструкцию Митрича, как ни старался, снять не получилось. Уколова спала некрепко, вздрагивая, и будить ее Азамату не хотелось. До самого главного места пути оставалось не более часа. Если повезет, то ночь у них пройдет спокойно. А утром станет ясно – что и как делать.
Он набросил поверх одеял, еле прикрывающих Уколовой ноги, бушлат, достав его из шкафчика. Поправил шерстяную ткань, натянув его девушке на нос, и вышел.
* * *Во сне Уколова шла по улицам родного города, того, где родилась. Того, каким он был до войны. Цокала крохотными набойками лакированных туфелек, держа маму за руку, и с любопытством крутила головой по сторонам.
Светило теплое солнце, пахло свежими, совсем крохотными зелеными листиками распустившихся деревьев. Люди вокруг довольно улыбались, сверкая солнечными очками, у кого только купленными, у кого дождавшимися своего времени с прошлого лета. Мама маленькой Уколовой любила очки большие, как из глупого мультфильма про львенка и черепаху. Маленькая Уколова его не любила, постоянно прося включить «Машу и медведя», и спорила с мамой. Та расстраивалась, но дочку слушала. Черепаха не нравилась Жене. А вот ее очки – да, потому что у мамы такие же. А мама маленькой Уколовой – очень красивая.
Да-да, так и есть. Вон как смотрят на нее много разных людей. Почему-то на маму смотрели всякие дяди, а тети, если и оборачивались, только неодобрительно качали головами. Маленькая Женя многого не понимала, как ни старалась.
И откуда ей было знать, что кто-то завидовал, кто-то смотрел исключительно на ноги, открытые чуть ли не до… в общем, до. Что поделать, если фигура мамы позволяла носить такие короткие юбки? Маленькая Уколова, несмотря на совершенно недетскую серьезность, многого просто не понимала из-за непонятности и очевидной глупости многих моментов.
Важно же что? Большая Уколова, глядя на исчезнувший мир глазами маленькой, услышала собственные мысли и удивилась. Сейчас и здесь, в собственном сне, удивилась поразительно правильной детской логике, той, выстраивающей удивительно простые конструкции настоящего вокруг себя.
Детям доступно многое, закрытое для взрослых. Их мир поразительно логично выстроен и наполнен четкими цветами и ощущениями. Там, где ставшие серьезными и много чего умеющими большие люди выстроят проблему из ничего, ребенок всегда найдет единственно верное решение.
Обиделся самый нужный и близкий человек? Заслуженно, потому что ты вела себя плохо? Подошла и обняла, прижалась, засопела маме в ухо, и все. Все! Потому что любовь есть великая и всепрощающая сила. Понятно, что маленькая Уколова думала не так, но взрослая Женя, наблюдающая за добрым и теплым миром вокруг, заливаясь невидимыми слезами, соглашалась с малышкой полностью.
Она слушала разговоры, смотрела на людей, таких беззаботных и не ожидающих настоящего горя, озабоченных только сиюминутными глупыми надуманными проблемами, и кричала, не слыша себя. Ведь скоро все вокруг ждал самый настоящий конец, пылающий тысячами доменных печей, сжигавших в себе яркие обертки жизни, ослепляющий миллионами вспышек, опаляющих вытекающие глаза, сносящий пепел рухнувшего мира ударной волной. А они, те, кто спускал отпущенное время на глупости, даже не догадывались об этом.
Какая глупость кружила вокруг, занимая чуть ли не каждого?
Хватит ли денег на поездку хотя бы в Египет? Да пошла ты в пень, дура тупая! Сидят ли джинсы как надо, и не стоит ли купить еще одни же, раз распродажа? Я лучше, а все получают только другие! Почему вон та корова может себе позволить такую сумочку, а ты мне не можешь? Да, именно такая свадьба нам нужна, и никаких скромных посиделок с семьями, все должно быть как у Машки! Из-за чего меня уволили, и как быть дальше, ведь платить банку надо через неделю? Надо купить обязательно розы, только розы! Как достала сессия, как достали преподы, почему никто меня не понимает? Ковальчук зажрался и продался, никто не хочет играть просто за страну!
